Лето с чужими - Таити Ямада

Как будто родители на станции провожают уезжающего в Токио деревенского парня. Расставаться было грустно.

– Давно не виделся с родными, – сказал я таксисту, но тот ничего не ответил. – Хорошо-то как!

С ними я тоже немного всплакнул. Поддался-таки настроению. Пожалуй, мужчина подумал, что я пьян. И это правда – я был пьян. За пивом пошло в ход виски. Приятные слезы.

«Как хорошо, – говорил я себе, – встретить родных после долгой разлуки».

Однако те двое – никакая не родня мне. Пока мы были вместе, я едва сдерживался, чтобы не спросить, чуть ли рукой рот не прикрывал: «Вы что, действительно мои родители?»

Супруги тридцати с небольшим не могут быть родителями сорокасемилетнего, нет – уже сорокавосьмилетнего человека. Однако с ними я ощущал себя ребенком. Правда, ребенку виски пить нельзя – развязался язык, а один раз даже сорвалось:

– Отец.

Мужчина ответил мне, как ребенку:

– Чего тебе?

– Постели вон то полотенце. Уронишь ведь.

– Какая разница, сколько я выпил? Чтобы я-то да гребешка уронил?

Женщина держала себя совсем как мать:

– Смотри, уронил! А я ведь тебе говорила – уронишь.

Я вспоминал и повторял про себя их реплики, сидя на заднем сиденье такси.

«Смотри, уронил! А я ведь говорила тебе – уронишь!» «Приезжай еще…» «Нет, правда приезжай…» «Где, говоришь, работаешь? На телевидении? Молодец. Вот это голова!»

Нет, мама, голова у меня обычная, никакой я не молодец и уныло живу совсем один.

«Приезжай еще…» «Нет, правда приезжай…»

Тут не выдержал таксист:

– Хватит уже нюни распускать. Не то высажу – надоело уже слушать.

Мне было все равно, но пешком идти не хотелось, и я замолчал, хотя их голоса еще звучали в ушах.

Сверкали ночные фонари, и даже цвета светофоров казались необыкновенными.

На следующий день с похмелья все это мне показалось невероятным. Словно я пьяным завалился на какую-то скамейку и увидел все это во сне. Однако в глубине души что-то доброе осталось.

Пора было возвращаться к реальности.

Начиналась подготовка к новому телесериалу, и мы втроем с продюсером и режиссером на четыре дня окунулись в мир бильярда и тенниса. В основу сериала легла набиравшая популярность тема бильярда, но чтобы хоть как-то разбавить сплошные сцены в интерьерах, продюсеру пришла в голову мысль вставить светлые натурные планы. Так у нас появился теннис. Мое мнение при этом никого не интересовало. Количество мыльных опер сократилось, а терять этот многосерийный заказ не хотелось.

Вечером четвертого дня я попрощался в баре городка Рюдо со съемочной группой и в начале одиннадцатого вернулся домой.

Я пообещал за два дня придумать героям имена, набросать основную сюжетную линию и мои предложения, как можно повысить рейтинг сериала.

Включил кондиционер, принял душ.

Вытираясь, прослушал автоответчик. Сообщили, что от меня ушла сценарная разработка одного двухчасового фильма. Затем раздался голос молодого актера: «Извини-ите за все, что было. Я женю-усь на Ари. Захоте-елось семейного счастья. Ари предлагает сыграть свадьбу где-то в ноя-абре на Фиджи. Сэнсэй, приезжа-айте. Отпразднуем вместе».

Я у него ничего не преподавал – просто у молодых актеров так принято обращаться к сценаристам. Начни их поправлять, будут считать, что я важничаю. «Отпразднуем вместе» – какая-то чудная учтивость. Или вся молодежь так говорит?

Затем я услышал женский голос.

«Это Фудзино с третьего этажа. Просто захотелось позвонить. Простите».

От кондиционера мне вдруг стало холодно. Я сходил в спальню за пижамой.

Звонок от человека, о котором я уже начал было забывать. А всего каких-то десять дней назад всматривался под дождем в ее окно.

Затем поехал в Асакуса.

Предположим, то, что я там… не знаю, можно ли так сказать… испытал – полупьяная иллюзия. Но тот вечер произвел на меня такое мощное впечатление, что все до него кажется жуткой древностью.

Нет, не так… Уже тот вечер в Асакуса для меня – древность. За четыре дня работы отдалилось все, что было прежде. Голова занята одной работой – вымышленной историей, которую мне предстояло написать.

Или женщина все это время ждала моего приглашения сходить куда-нибудь выпить? Или ей страшно в безлюдном здании по ночам?

Все это так – с тех пор ничего не изменилось. У меня самого в ушах звенела безмолвность этой бетонной глыбы.

Однако сейчас я напрочь забыл об этой странной тишине. Все помыслы мои устремились к первой серьезной работе после развода.

Интересно, почему?

Верно, Асакуса. Тем вечером депрессия моя куда-то испарилась. Те двое – они меня вызволили из мрака одиночества.

И спустя каких-то пять дней они кажутся мне древностью. Что я такое несу?

Мне показалось, что я забыл о родителях, и я корил себя, как ребенка, который думает только о собственной жизни.

Как я живу, если вдуматься? Реагирую на беспрерывную вереницу событий, они волнуют меня какое-то время, но не откладываются в душе, а улетают куда-то далеко-далеко. Я опять и опять каждый день встречаю новый день, но не взрослею. А когда прихожу в себя – старость уже на пороге.

Что заставило меня спустя всего несколько дней едва не забыть о тех событиях, будто они для меня ничего не значили.

Та пара, удивительно похожая на умерших родителей, приняла меня, приласкала и радовалась мне – как это могут сделать только отец или мать.

Разве нормальный человек будет пытаться выяснить, где грань иллюзии?

Я считал себя человеком практичным, и меня переполняло желание немедленно поехать в Асакуса и постучаться к ним в дверь.

Затем я взял себя в руки. То есть попытался. Безмозглый сценаристишка! Ехать в Асакуса уже поздно. Сколько, ты думаешь, сейчас времени? Конечно, забавная история, но не настолько, чтобы немедленно ехать что-то проверять.

Сейчас самое время решить, что делать со звонком этой женщины.

Сам обещал. Как-нибудь вместе выпить, поговорить. Взяв трубку, я понял, что не знаю ее номера. Поискал в справочнике фамилию Фудзино с адресом нашего дома. Вот, есть – с именем Кацура.

На третьем гудке она подняла трубку.

– Квартира Фудзино. – Голос спокойный.

– Это Харада с седьмого этажа.

– Добрый вечер.

– Извините, что так поздно.

– Что, выпьем?

– А ничего?

– Сегодня суббота. Я зайду через десять, даже нет – через пять минут. – Голос у нее богатый. Нет, она не трясется по ночам от страха.

Я собирался подать руку уставшей от одиночества женщине и был несколько разочарован. Но все-таки лучше, если бы она пришла мрачная. Так, сегодня у нас суббота. Когда не показывают мои сериалы, я начинаю путаться в днях недели.

– Кей, – сказала женщина.

Она присела на диван, открыла пластмассовую коробку, которую принесла с собой. Внутри – нож и несколько ломтиков сыра.

– По документам я Кацура. Только «фудзи», «но» да еще и «кацура»[10] – сплошная ботаника. Поэтому я – Кей. Как английская «К».

– Сколько сортов сыра у вас…

– Ем ломтиками, поэтому всего осталось понемногу.

– Можно мне вон того, с черной плесенью?

– Серьезно? – с удивлением глянула она.

– А что?

– Многие морщатся.

– Тогда мне ломтик.

– На самом деле это гадание на сыре. Вижу человека по тому, что он выберет.

– И что вам говорит ломтик с черной плесенью?

– Пока молодой.

– А что, без сыра не видно?

– Видно. И судя по лицу – моложавый. Некоторым подросткам ничего не нужно, кроме «Юкидзируси».[11]

– Выходит, они – старики.

– Выходит.

– Вот выпивка.

– А вот ломтик с черной плесенью.

Мы рассмеялись. Она пила дешевую бататовую водку, я – коньяк. Сама захотела этого пойла. Жизнерадостная. Одета в джинсы и желтую майку. Судя по мягким формам, ей около тридцати пяти, хотя с разговорчивостью и веселым нравом возраст никак не вязался.

– Позавчера утром мы с вами разминулись. Не помните? В дверях лифта. Вышли вы с таким страшным лицом и даже не взглянули на меня. О чем вы думаете в такие минуты? О сериале? Об убийстве? О спорте? Такие лица часто бывают у японских спортсменов.

Ее жизнерадостность показалась мне неестественной. Может, она гордится тем, что не выпячивает свои беды? Хотя какой смысл скрывать грусть человеку, который уже приходил ко мне пьяным с горя?

– Ладно, хватит, – ни с того ни с сего прошептала она.

– Что?

– Устала.

– Может, пересядете на стул? На этом диване, чтобы не устать, нужно сидеть развалившись.

– Перед тем как прийти, я решила. Побалагурить, и вернуться.

– Раз так, нужно облегчить ношу.

– Облегчила. – Она мягко улыбнулась. Впервые слова ее и тело слились воедино. – Шутки тоже требуют сил. Говорят, после тридцати неплохо понизить октаву.