А слона-то я приметилъ! или Фуй-Шуй. трилогия: RETRO EKTOF / ЧОКНУТЫЕ РУССКИЕ - Ярослав Полуэктов

Начало собирания сокровищницы положено Федотовыми прадедами. При последнем переезде в Джорку для перевозки библиотеки дедом Федотом (тогда он был просто Федотом Ивановичем) был нанят и переоборудован грузовой вагон. Вагон до самой крыши набился печатной продукцией и строгаными начерно брусками. Из брусков, чуть поправленных резцом столярной вертушки, позже сделались каркасы стеллажей.

До деревни от Ёкского вокзала библиотека ехала караваном. Нет, не верблюжьим, не ослиным, но из… Просто из… Просто из немыслимого количества неиндейских подвод, ведомыми неегипетского вида мужиками, одетыми в неевропейские зипуны и обутыми в ужаснейшие, совершенно неавстралийского вида чуни.

В перерывах между «чтением», пританцовывая и вальсируя, юные читательницы и спортсменки ходят кругами по галереям и ощупывают богатые резные украшения интерьерного убранства. В них с возрастом выискиваются все более новые, и все более разгаданные веселые подробности.

Что вам еще рассказать?

А то, что все спортивным обезьянкам доступно для исследования и ломки. Все, кроме приличной величины и грубовато состряпанной из железного лома люстры, свисающей со стропил до геометрического центра описываемого пространства.

– Дедушкин стол притягивает люстру как магнит. Поэтому люстра не качается.

Олечка, проверяя это некачательно – магнитное обстоятельство, оставила на зеленом сукне молочные зубы.

Даша уронила на себя «Беспамятную собаку4», скучающую без дела во втором ярусе библиотеки справочников.

Старшая Леночка в своем детстве аналогичным образом и чуть ли не смертельно близко познакомилась с симпатичными ребятами – Яшкой и Вилькой Гримм. Те – радостные, отбросившие страховку циркачи, летели со сказочной галерки третьего яруса на любовную встречу с Ленкиной головой. От мозгосотрясения и непредусмотренных природой наростов, спасла картонная и цветастая бонбоньерка5, надетая в качестве Сорбоннской короны6.

Младшим девочкам не претит часами вошкаться в кресле, забираться с него на магнитный стол—монумент и переставлять с места на место занимательную дедову канцелярию.

Любят колотить в рынду, названивать в мелкие коллекционные колокольчики, приспосабливать для катания отломанную носорожью часть черепа, наливать компоты в мозги бронзового Наполеона—чашки и ловить вишни оловянными, рельефными ложками со следами битвы при Ватерлоо. Катают они по полу двухпудовые дедовы гири, вытряхивают мелочь из китайской и удивительно прочной поросенко—копилки, удивляются несуразности некоторого вида круглых, дырявых, каменных, деревянных, веревочных с жемчужными раковинками денег.

Ожесточенно, с проклятиями и угрозами, со смехом и прибаутками, на все лады трут шалые девчонки бока посеребренного и пыльного кальяна—кувшина, в котором спрятался и столетиями сидит бородатый, испуганный, неприветливый, стеснительный джин—жадюга.

Ни разу не показался он девчонкам, ни разу не дал проверить себя на всемогущество по части исполнения самых простецких их желаний.

Даше всего—то—навсего хотелось выпросить себе маленькую гамбургскую куколку в немецком сарафане, а Олечка хотела один—единственный раз обернуться вокруг всей Земли и посмотреть, где, в какой стране больше обезьянок. И при возможности найти и прибрать себе самую хорошую, самую умную Читу, умеющую разговаривать человеческим голосом.

Попугаиха Фенька, сидящая в потертой соломенной клетке, подвешенной к Пальме, как—то раз непокормленная будто в отместку забыла весь свой богатый артистический репертуар. И на любые вопросы домочадцев всегда, словно заезженная и старая пластинка Шаляпина шипела всего лишь одним из трех вариантов: по русски «Молчи, Фенька—дура», «Р—р—р, попугая мать, попугая мать!», и с сильным китайско—немецким прононсом: «Фуй—шуй ес, Конфуций ба, фуй—шуй йа!» Про свою прародительницу – прамать ее – Фенька обычно повторяла, если не накрывать ее тканью, не останавливаясь ни на секунду ровно триста шестьдесят пять раз – не больше и не меньше. Фенька знает високосный год и кричит—вызванивает подобно ацтекской кукушке соответственное количество.

Михейша на спор с дедом поспорил, что сможет довести Фенькин рекорд до двух тысяч двенадцати.

И как—то раз… Нет, нет, мы сильно отошли в сторону.

***

Итак, пусть не самое главное, но: девчонки просто обожают крутить глобус грубоватой, похоже, топорно и малоискусно скопированной с английского первоисточного образца.

Горы, низменности, океаны не просто нарисованы: они скульптурны и потому великолепны!

Их вершины пробивают толщу стратосферы и потому являются частью космоса.

Рыхловатая их поверхность сделана из папье—маше. Леса выкрашены изумрудной зеленью, океаны – берлинской глазурью, мелководья – кобальтом небесным.

К стойке глобуса прикручен вензель изготовителя – «Основанный Его Величеством принцем Генрихом, штатгальтером Люксембургским, адмиралом флота Нидерландского Географический Копийный Печатный Двор» (G.C.P.C.).

И фраза на металлическом диске основания: «С нанесением несовпадений г—на фра Мауро и достижений глобуса Золотого Яблока, выполненного г—ном Мартином Бехаймом, а также учтены сведения и нанесены основные корректировки с атласов Герх. Меркатора и Theatrum Orbis Terrarum г—на Абр. Ортелиуса. Отм. и выделено в порядке перечисления сих славных сынов: бронзой, серебром, красным, синим контуром и соотв. шрифтом».

Имеется и надпись, сделанная самим хозяином глобуса – дедом Федотом: «Линии Антарктиды, нанесенные с портолана г—на адмирала Пири Рейса от 13… г. н.э., он соотв. с участием ранних карт Орнелиуса Финиуса, нанесены мною пунктиром. Средиземное море и Понт Евксинский с карт А. Македонского – пунктир серебрянный».

Девочки наплевать на эти важные картографические тонкости.

Они увлеченно плавают по морям и океанам, ведя мизинцами крохотные деревянные модельки. Указательным и средним шагают, бродят, вымеривают плоскости, впадины и реальные выпуклости континентов.

Они смеются над буквами «N», «R», «Q», натолканным там и сям, и так похожим на правильные «И, Я, О», но только с ошибками и всякими выкрутасами вроде хвостов, косичек, змеев.

В огромном этом Земном Шаре, если бы между меридианами и параллелями удалось прорезать калитку, смогло бы разместиться в съеженном виде с десяток – а то и больше – таких любопытных и прелестных дюймовочек.

Глобус странен: земная ось в нем воткнута в экватор. Ввиду этого Шар вращается не по правилам: с севера на юг и в обратном направлении. Но девчонки ввид своей малости этого курьезного вымысла не знают. Зато Михейша знает, но не делает из того помпы. Дед попросту обожает изучать оба полюса, а ось вращения ему там мешает.

Аркаша—столяр вправил ось так точно, как ему было заказано. И заработал на этом бесконечно понравившуюся ему фриттовую7 статуэтку «Заблудившаяся в райских кущах пастушка с агнцем». Пастушка обнажена, овечка несъедобна. В раю – известно дело – питались бесплатно фруктами. Зачем тогда девчонке таскаться с агнцем, спрашивается, если кушать всегда было навалом?

В глобус вбиты булавки с флажками, булавки соединены нитками. Смысл ниток не понятен никому кроме деда. Еще более они бы удивились, если бы узнали, что флажки на равных основаниях воткнуты в совсем непримечательные и забавные по названиям и, наоборот, в весьма почетные места. Например, самый большой Федотовский флажок торчит в Антарктиде (вот что ему там делать?), чуть поменьше – в Гизе и рядом с Суэцем – в Александрии. Есть по нескольку в обеих Америках, пара в скандинавской лошади и во фьордах, похожих на развесистые женьшени. Один флаг отчего—то в море, неподалеку от Гибралтара. Воткнуто в остров Крит, в Рим, в альпийскую подкову, в большой город Bailing, в Великую Китайскую стену, в Макао и Гоа, в зебру Суматры, в Тегусигальпу, в лед Арктики, в австралийский песок.

Зеленый флажок тоскует посредине Сибири. На флажке рукой знаменитого путешественника по глобусам – Михейшиной рукой – коряво выведено: «St.Dzsorsk – my tut szsiwem».

***

Не стоит и говорить, что Кабинет никогда не закрывается, а проходимость его конкурирует с успехом объединенной кухни и столовой залы. Аборигены дома называют это нешуточной величины и растянутое на спор двумя паровозами проходное общественное помещение «Рестораном Восточного Вокзала». Третий недоверчивый паровоз судил тот спор. Сокращенно помещение называется «РВВ». Полтора вагона с залом, с барной стойкой и кухней вписались бы в это помещение и смогли бы накормить в две быстрые смены всех пассажиров поезда «Москва—Пекин».

– «Москва—Пекин», ха—ха—ха! Сочетание двух столиц в одном слове вызывает неизменно устойчивый смех домочадцев. Тысячекратно повторенный и заученный наизусть рассказ о долгом путешествии из Пекина в Сибирь ящика сухих дрожжей пользуется долголетним успехом у гостей дома. Дед Федот приносит и показывает в качестве документальности случая затасканную телеграмму начальника Иркутского отделения Т.С. железной дороги, предназначенную вроде бы официальным лицам, а больше всего касающуюся мещанки Полиевктовой Елены Игоревны, пол женский, 18—ти лет, проживающей в посаде Джорск (ныне г. Нью—Джорск) Ёкской губернии, пр. Бернандини, 127. Телеграмму Ленка вынула из мусорной урны почтового отделения.