Карта императрицы - Елена Басманова

Вирхов поморщился.

– А теперь объясните мне, почему вы, войдя с гостями в мастерскую, оставили дверь на лестницу незапертой?

– Забыл, запамятовал, – зачастил подозреваемый, – на меня облик господина Стрейсноу подействовал. Такое разительное сходство с императором Петром Великим!

При упоминании своего имени англичанин встрепенулся, но Брунгильда легким кивком успокоила его.

– И вы квартиру свою не покидали? – продолжил -Вирхов.

– Нет, господин следователь, не покидал! – заверил его художник. – Был с гостями. Только на кухню за студнем да за посудой сбегал.

– Так-так, – протянул следователь. – И как долго вы отсутствовали?

– Ну, может быть, минуты три-четыре, – замялся художник, – впрочем, точно не скажу.

– Значит, из мастерской вы выходили, – констатировал Вирхов. – И алиби у вас нет.

Вирхов отвернулся от художника и осмотрел понурых гостей Романа Закряжного.

– Доктор Коровкин, – обратился он к старому знакомому, – а вы не заметили, сколько времени отсутствовал господин Закряжный?

Смущенный доктор не торопился с ответом. Видите ли, Карл Иваныч, точного времени я не заметил, – наконец начал он. – Однако, признаюсь, и я покидал ненадолго застолье. Подозрение может пасть и на меня. Кроме того...

Клим Кириллович запнулся и покраснел.

– Продолжайте, продолжайте, – поощрил его Вирхов, – мы во всем разберемся. Вы же не были заказчиком покойной?

– Нет, Карл Иваныч, не имел чести, – доктор раздумывал, – но мне кажется, что только присутствовавшие дамы не выходили из комнаты... Да и господин Шебеко все время оставался здесь.

– Так-так, очень интересно. – Карл Иванович испытующе посмотрел на бесстрастное лицо англичанина. – Действительно, чертовски похож на великого государя! Так и мистер Стрейсноу тоже выходил из помещения?

– Ему необходимо было взять фотоаппарат, оставленный в прихожей, – пояснил доктор, – он делал групповой снимок вокруг портрета. – Клим Кириллович чуть улыбнулся, а Брунгильда что-то зашептала мистеру Стрейсноу.

– Да, я видел, – рассеянно ответил следователь. – А вы, вы, уважаемый господин...

Вирхов остановился возле молодого интеллигентного вида чиновника.

– Дмитрий Андреевич Формозов, – мягко подхватил тот, – как уже вам сообщал, служу в управлении Ведомства Императрицы Марии, находящегося в настоящее время под покровительством Вдовствующей Государыни Марии Федоровны.

– Итак, уважаемый Дмитрий Андреевич, покидали ли вы во время застолья мастерскую?

– Выходил на несколько минут, по надобности, – понизив голос, сообщил Формозов.

– И я выходил, – сделал шаг вперед страховой агент. Мятый серый пиджак его топорщился на плечах, а нестерпимо розовый галстук, как нарыв, торчал у кадыка. – Честь имею представиться, Модест Макарович Багулин. Папироску выкурил на лестничной площадке, чтобы дам не смущать да пожара в мастерской ненароком не устроить. Имущество-то ведь и гениальные картины – все не застраховано.

– А, так это ваш окурок мы нашли на лестнице, – сердито сказал Вирхов, с ног до головы оглядывая румяного толстячка. – Значит, еще один подозреваемый. Ну что ж, выпишем всем повестки для снятия подробного допроса. А господин Закряжный как главный подозреваемый будет немедленно арестован.

– А что будет с моей мастерской? – сиплым голосом спросил Закряжный. – С портретами Петра Великого?! Их же надо доставить тем, кто за них заплатил! И Ее Величество Вдовствующая Императрица разгневается! Вон тот портрет нужно установить к ее приезду в Аничковом дворце!

– Мастерскую опечатают, – сурово отчеканил Вирхов.

– А если ее кто-нибудь подожжет?! А если мои работы украдут?! – возопил в отчаянии художник.

– Я готов забрать портрет прямо сейчас, если позволит господин следователь, – раздался приятный баритон Формозова. – Документы на заказ оформлены. Как только следствие убедится в невиновности господина Закряжного – а я в ней уверен, – он получит в нашем ведомстве причитающуюся ему сумму.

После недолгого раздумья Карл Иванович согласился. Следователь объявил собравшимся, что пока они могут быть свободны.

Подавленные женщины начали подниматься, и смятенная группа гостей выдающегося портретиста двадцатого века собралась покинуть помещение, но тут в дверях появился запыхавшийся околоточный.

– Господин Вирхов! – крикнул он с порога. – Происшествие на Мойке! Горит парадный зал Воспитательного дома! Ночной сторож убит!

Карл Иванович замер, решая, стоит ли сейчас же ехать к месту очередного происшествия, или лучше положиться на полицейских дознавателей. Но его размышления прервал истеричный вопль хозяина мастерской:

– Звери! Чудовища! Они убьют меня! В парадном зале Воспитательного дома мой лучший портрет императора! Надо его спасать!

– Молчать! – рявкнул, вздрогнув от неожиданности, Вирхов и, раздувая ноздри, уставился на художника: глаза портретиста бегали, он перебирал ногами, как лошадь, вот-вот готовая сорваться с места. – А что, если этот поджог – лишь средство отвлечь наше внимание от вашего преступления? Может быть, у вас есть сообщник?

– Как вы можете такое говорить? – отпрянул художник. – Каждый мой портрет – художественная ценность!

– А, – махнул рукой Вирхов, – вон их сколько тут, этих ценностей. Одним больше, одним меньше – потеря невелика. А алиби обеспечено!

Глава 5

Думал ли частнопрактикующий доктор Коровкин, что для него пасхальная ночь 1903 года обернется таким ужасным финалом? Еще вчера было у доктора ощущение, что праздник Воскресения Христа сможет вселить в его душу чувства лучшие, светлые, добрые... Являлась к нему и мысль о том, что зимнее наваждение, пасмурный морок, тоскливый гнет будней исчезнут без следа, и были тем надеждам основания – день ото дня прибавлялось все более и более света, набухали почки на деревьях, кое-где на черемухах уж проклюнулись и зеленые язычки... А как ликовала нарядная петербургская публика всего неделю назад, когда на Неве открылась навигация!

Лед шел сплошной массою во всю ширину царственной Невы. Ладога прислала дочери роскошный подарок – белые хрустальные льдины сверкали на солнце всеми цветами радуги. А в 6 часов пополудни комендант Петропавловской крепости генерал от инфантерии Эллис под канонаду салюта совершил, во главе гребной флотилии, обычный церемониальный проезд через реку Неву, наполнил на середине реки серебряный кубок и доставил невскую воду в Зимний дворец, – после чего и было открыто судоходство, вступила в свои права весна...

Да, конечно, полз по городу шепоток, что злоумышленники во множестве рассылают и разбрасывают прокламации, призывающие всех примкнуть к беспорядкам, намеченным на день празднования 200-летия Петербурга. Петербуржцы стали опасаться поджогов, взрывов, нападений на ни в чем не повинных людей. Листки отравляли спокойствие министра внутренних дел Плеве и градоначальника Клейгельса, будоражили обывателей.

К Пасхе город был очищен от криминальных элементов, полиция произвела массовые облавы с целью обезопасить жителей от воров и бандитов, однако события показывали, что в Пасхальную ночь можно убить беззащитную женщину. А пожар в Воспитательном доме?

Доктор Коровкин проснулся в первый день светлой седмицы с далеко не праздничными мыслями. Проснулся он поздно и, приведя себя в порядок, вышел в столовую, где его ждала тетушка Полина Тихоновна. В ее темных глазах он прочел неизменную любовь и ласку, сопутствовавшие ему на протяжении всей его тридцатилетней жизни.

– Христос Воскресе, милый Климушка. – Она отложила в сторону газету, которую просматривала в ожидании пробуждения племянника, встала, обменялась с ним лобзаниями и захлопотала вокруг стола.

Тетушка потрудилась на славу: розовая пасха, замешанная с малиновым вареньем; благоухающие ванилью, шафраном и кардамоном пышные куличи; крашеные в луковой шелухе яйца – химических порошков и всяких там «Мозаичных блесков» Полина Тихоновна не признавала. Все это тетушка освятила в Благовещенской церкви, предпочтя изящный храм лейб-гвардии Конного полка пышному Исаакиевскому собору. Клим Кириллович подозревал, что его деликатная тетушка отказалась идти с ним в Исаакий потому, что не желала мешать компании молодых людей, но перечить вчера ей не стал. Окинув взглядом тетушкины яства – заливную телятинку, тушеных с чесноком и эстрагоном цыпляток, ломтики копченого окорока, страсбургский пирог, – он подумал, насколько их стол отличается от скромного угощения художника. Быть может, Вирхов прав, и исторический портретист, несмотря на свою популярность, стеснен в средствах. Закряжный, судя по поведению, человек страстный. А отсюда и до убийства недалеко.

– В «Ведомостях» полицейская хроника кратко сообщила об убийстве мещанки Фоминой. – Голос тетушки заставил его вздрогнуть, она как бы прочла его потаенные мысли. – А в хронике пожаров – о поджоге Воспитательного дома ничего не говорится. Наверное, не успели.