Жар-птица. Свирель славянина - Константин Бальмонт

Тут взмолился Добрыня: «Ой Смерть ты престрашная!

                            Дай мне сроку на год и на два,

За грехи попрощаться, за силу убитую, и о крови

                                        промолвить слова».

«Я не дам тебе воли на час на единственный».—

                          «Дай же сроку на этот лишь час».

«На минуту одну, на минуту не дам его».— И минута

                                            иная зажглась.

Подсекла она молодца страшными пильями, и еще,

                                           и еще подсекла.

И упал тут Добрыня с коня изумленного. И душа

                                          из Добрыни ушла.

СТИХ О ГОРЕ

Отчего ты, Горе, зародилося?

Зародилось Горе от земли сырой,

Из-под камня серого явилося,

Под ракитой спало под сухой.

Встало Горе, в лапти приобулося,

И в рогожку Горе приоделося,

Повязалось лыком, усмехнулося,

И близ добра молодца уселося.

Смотрит, видит молодец: не скроешься.

Серым зайцем в поле устремляется.

«Стой, постой», тут Горе усмехается,

«В западне моей», мол, «успокоишься».

Да, не так легко от Горя скроешься.

Он в реку уходит рыбой-щукою.

«Будет невод молодцу наукою,

В частой сети скоро успокоишься».

Смотрит, видит молодец: не скроешься.

В лихорадку он, да во постелюшку.

«Полежи, ты день лежи, неделюшку,

Полежишь в горячке, успокоишься».

Смотрит, что ж, и в бреде не укроешься?

Застонал тут молодец в лихой тоске.

Знать, один есть отдых — в гробовой доске.

Горе заступ взяло: «Успокоишься».

Жизнь возникла, жизнь в земле сокрылася.

Тут и все. А Горе усмехается.

Из-под камня серого родилося.

Снова к камню серому склоняется.

СТИХ ПРО ОНИКУ ВОИНА

Это было в оно время, по ту сторону времен.

Жил Оника, супротивника себе не ведал он,

Что хотелося ему, то и деялось,

И всегда во всем душа его надеялась.

Так вот раз и обседлал он богатырского коня,

Выезжает в чисто поле пышноликое,

Ужаснулся, видит, стречу, словно сон средь бела

                                           дня,

Не идет — не едет чудо, надвигается великое.

Голова у чуда-дива человеческая,

Вся повадка, постать-стать как будто жреческая,

А и тулово у чуда-то звериное,

Сильны ноги, и копыто лошадиное.

Стал Оника к чуду речь держать, и чудо вопрошать:

«Кто ты? Царь или царевич? Или как тебя назвать?»

Колыхнулася поближе тень ужасная,

Словно туча тут повеяла холодная:

«Не царевич я, не царь, я Смерть прекрасная,

Беспосульная, бесстрастная, безродная.

За тобою».— Тут он силою булатною

Замахнулся, и на Смерть заносит меч, —

Отлетел удар дорогою обратною,

Меч упал, и силы нет в размахе плеч.

«Дай мне сроку на три года. Смерть прекрасная»,

Со слезами тут взмолился Воин к ней.

«На три месяца, три дня»— мольба напрасная —

«Три минутки».— Счет составлен, роспись дней.

Больше нет ни лет, ни месяцев, ни времени,

Ни минутки, чтоб другой наряд надеть.

Будет. Пал Оника Воин с гулом бремени.

Пал с коня. Ему мы будем память петь.

ОТЧЕГО ПЕРЕВЕЛИСЬ ВИТЯЗИ НА РУСИ

То не ветры в Небе слеталися,

То не тучи в Небе сходилися,

Наши витязи в бой собиралися,

Наши витязи с недругом билися.

Как со всею-то волей охотною

Развернули размашистость рьяную,

Потоптали дружину несчетную,

Порубили всю силу поганую,

Стали витязи тут похвалятися,

Неразумно в победе смеятися,

Что, мол, плечи могутны все биться хотят,

Кони добрые не уходилися,

И мечи-то их не притупилися,

Нам нездешнюю силу давай, говорят,

И с нездешнею силой мы справимся,

Да и так ли мы с ней позабавимся

Только слово такое промолвил один,

Как явилися двое воителей,

Только двое, не полчище вражьих дружин,

Но воителей, не говорителей

И воскликнули «Вступим-те, витязи, в бой,

Пусть вас семеро, нас только двое»

Не узнали воителей витязи, в этой минуте слепой,

Разгорелося сердце в груди ретивое,

Жажда биться в крови горяча

Налетел тут один на воителей, светят глаза

                                        огневые,

Разрубил пополам их, с плеча,

Стало четверо их, все четыре — живые.

Налетел тут другой, и испробовал силу меча,

Разрубил пополам, стало восьмеро их, все — живые.

Налетает тут третий, и очи горят огневые,

Разрубил пополам молодецким ударом с плеча,

Стало вдвое их больше, идут, все идут, все — живые.

Тут все витязи бросились эту дружину рубить,

Размахнутся — где недруги, вдвое им быть,

Надвигаются, грозно-немые

И безвестная сила растет и растет,

Все на витязей с боем идет.

И не столько уж витязи борются тут,

Как их добрые кони копытами бьют.

А безвестная рать все растет и растет,

Все на бьющихся витязей с боем идет.

Разрастаются силы, и грозны, и жутки

Бились витязи ровно три дня, три часа, три минутки,

Намахалися плечи могутные их,

Притупились мечи их булатные,

Уходилися кони в разбегах своих,

Утомили удары возвратные.

А безвестная рать все растет и растет,

Все на бьющихся витязей с боем идет.

Испугались бойцы тут могучие,

Побежали к горам,

Побежали к пещерам, к ущельям, где чащи

                                             дремучие,

Подбежит один витязь к горе — и останется там,

Каменеет,

Подбегает другой  и, как камень, причтется к камням,

Третий, все,— подбежит изумленный — немеет.

С этих пор на Руси уже более витязей нет,

С этих пор в сумрак гор углубиться не всякий

                                               посмеет,

Странен глыб их узор, и таинственный свет

Над провалами часто белеет.

ЗАГАДКА

Что без крыл летит?

Что без ног бежит?

Без огня горит?

И бел ран болит?

Ветры буйные,

Туча грозная,

Солнце ясное,

Сердце страстное

Ветры вольные,

Тучи черные,

Солнце красное,

Сердце страстное

Что, без крыл летя,

Без огня светя,

Всех громов сильней,

Всяких ран больней?

О, не буйные

Ветры с тучами,

И не ясное

Солнце красное.

О, не буйные

Ветры с тучами,—

Сердце страстное,

В бурях властное.

ТРИ СЕСТРЫ

Были когда-то три страстные,

Были три вещих Сестры

Старшую звали Ласкавицей,

Среднюю звали Плясавицей,

Младшую звали Летавицей,

Жили они для игры.

Жили они для веселия,

Взять, заласкать, заплясать.

Что ж, говорят, в самом деле я

Сердце-то буду вязать?

Так говорили. И с каждою

То же все было одно:

Взманят, замучают жаждою,

Бросят на самое дно.

Ум заласкает Ласкавица,

Пляской закружит Плясавица,

В лете, в полете Летавица

Души закрутит в звено.

Но от игранья беспечною

Рок им велел отойти.

В Небе, у самого Млечною,

В Вечность потока, Пути,

Светят три звездочки малые,

Век им быть в месте одном,

Вечно они запоздалые,

Возле Пути, но не в нем

Звеэды дорогою Млечною

Быстро бегут и бегут,

В новую жизнь, бесконечную,

Эти же вечно все тут,

Светятся Сестры-Красавицы,

Да, но на месте одном,

В собственной сети Лукавицы,

Возле Пути, но не в нем.

НЕЖНЫЕ ЗОРИ

Близ потока могучею звезд,

Разметавшихся в Небе как мост,

Что до Вечности тянется в Море,

Возле млечных сияний пути,

Где приходится мертвым идти,

Светят звездочки — Девичьи Зори.

Эти звездочки светят для глаз

Не минуту, не год, и не час,

Нет, все время, покуда есть очи.

И не млечный, не белый в них свет,

И не мертвым дорога он, нет,

Хоть и мертвому путь с ним короче.

Изумрудным и алым огнем,

Голубым и опаловым сном,

В Мире — мир, эти звездочки в Море.

И они никуда не ведут,

Но, коль нежен ты, вот, они тут,

Эти вольные Девичьи Зори.

ЧЕТЫРЕ ИСТОЧНИКА

В неком крае, блестками богатом,

Протекает шесть и шесть ключей,

Млеком, медом, серебром, и златом,

В вечном свете огненных лучей.