Жар-птица. Свирель славянина - Константин Бальмонт

                                         просторе,

И было повсюду лишь Небо да Море.

Ни леса, ни травки, ни гор, ни полей,

Ни блеска очей, Мир — без снов, и ничей.

Бог плавал, и видит — густая великая пена,

Там Кто-то лежит.

Тот Кто-то неведомый тайну в себе сторожит,

Название тайной мечты — Перемена,

Не видно ее никому,

В немой сокровенности — действенно-страшная сила,

Но Морю и Небу значение пены в то время невидимо

                                            было.

Бог видит Кого-то, и лодку направил к нему.

Неведомый смотрит из пены, как будто бы что

                                       заприметил.

«Ты кто?»— вопрошает Господь.

Причудливо этот безвестный ответил:—

«Есть Плоть, надлежащая Духу, и Дух,

                             устремившийся в Плоть.

Кто я, расскажу. Но начально

Возьми меня в лодку свою».

Бог молвил: «Иди». И протяжно затем, и печально,

Как будто бы издали голос раздался вступившего

                                   с Богом в ладью:—

«Я Дьявол».— И молча те двое поплыли,

В своей изначальной столь разнствуя силе.

Весло, разрезая, дробило струю.

Те двое, те двое.

Кругом — только Небо да Море, лишь Море да Небо

                                               немое.

И Дьявол сказал: «Хорошо, если б твердая встала

                                               Земля,

Чтоб было нам где отдохнуть». И веслом шевеля,

Бог вымолвил: «Будет. На дно опустись ты морское,

Пригоршню песку набери там во имя мое,

Сюда принеси, это будет Земля, Бытие».

Так сказал, и умолк в совершенном покое.

А Дьявол спустился до дна,

И в Море глубоком,

Сверкнувши в низинах тревожным возжаждавшим

                                                оком,

Две горсти песку он собрал, но во имя свое, Сатана.

Он выплыл ликуя, играя,

Взглянул — ни песчинки в руке,

Взглянул, подивился — свод Неба пред этим сиял

                                     и синел вдалеке,

Теперь — отодвинулась вдвое и втрое над ним высота

                                             голубая.

Он снова к низинам нырнул.

Впервые на Море был бешеный гул,

И Небо содвинулось, дальше еще отступая,

Как будто хотело сокрыться в бездонностях, прочь.

Приблизилась первая Ночь.

Вот Дьявол опять показался. Шумней он дышал

                                           и свободней.

В руке золотилися зерна песку,

Из бездны взнесенные ввысь, во имя десницы

                                             Господней.

Из каждой песчинки — Земли создалось по куску.

И было Земли ровно столько, как нужно,

Чтоб рядом улечься обоим им дружно.

Легли.

К Востоку один, и на Запад другой.

Несчетные звезды возникли вдали,

Над бездной морской,

Жемчужно.

Был странен, нежданен во влажностях гул.

Бог спал, но не Дьявол. Бог крепко заснул.

И стал его Темный толкать потихоньку,

Толкать полегоньку,

Чтоб в Море упал он, чтоб в Бездне Господь

                                                  потонул.

Толкнет — а Земля на Востоке все шире,

На Запад толкнет — удлинилась Земля,

На Юг и на Север — мелькнули поля,

Все ярче созвездья в раздвинутом Мире,

Все шире на Море ночная Земля.

Все больше, грознее. Гудят водопады.

Чернеют провалы разорванных гор.

Где ж Бог? Он меж звезд, там, где звезд

                                                    мириады!

И враг ему Дьявол с тех пор.

ГЛУБИННАЯ КНИГА

Восходила от Востока туча сильная, гремучая,

Туча грозная, великая, как жизнь людская — длинная,

Выпадала вместе с громом Книга Праотцев могучая,

Книга-Исповедь Глубинная,

Тучей брошенная к нам,

Растянулась, распростерлась по равнинам, по горам.

Долины та Книга будет — описать ее нельзя,

Поперечина — померяй, истомит тебя стезя,

Буквы, строки — чащи — леса, расцвеченные кусты,

Эта Книга — из глубинной беспричинной высоты.

К этой Книге ко божественной,

В день великий, в час торжественный,

Соходились сорок мудрых и царей,

Сорок мудрых, и несчетность разномыслящих людей.

Царь Всеслав до этой Книги доступается,

С ним ведун-певец подходит Светловзор,

Перед ними эта книга разгибается,

И глубинное писанье рассвечается,

Но не полно означается узор.

Велика та Книга — взять так не поднять ее,

А хотя бы и поднять — так не сдержать ее,

А ходить по ней — не выходить картинную,

А читать ее  прочесть ли тьму глубинную.

Но ведун подходит к Книге, Светловзор,

И подходит царь Всеслав, всепобедительный,

Дух у них, как и у всех, в телесный скрыт

                                      цветной убор,

Но другим всем не в пример горит в них

                        свет нездешний, длительный.

Царь Славянский вопрошает, отвечает Светловзор.

«Отчего у нас зачался белый вольный свет,

Но доселе, в долги годы, в людях света нет?

Отчего у нас горит Солнце красное?

Месяц светел серебрит Небо ясное?

Отчего сияют ночью звезды дружные,

А при звездах все ж глубоки ночи темные?

Зори утренни, вечерние — жемчужные?

Дробен дождик, ветры буйные — бездомные?

Отчего у пас ум-разум, помышления?

Мир-народ, как Море, сумрачный всегда?

Отчего всей нашей жизни есть кружение?

Наши кости, наше тело, кровь-руда?»

И ведун со взором светлым тяжело дышал,

Перед Книгою Глубинной он ответ царю держал.

«Белый свет у нас зачался от хотенья Божества,

От великого всемирного Воления.

Люди ж темны оттого, что воля света в них мертва,

Не хотят в душе расслышать вечность пения.

Солнце красное — от Божьего пресветлого лица,

Месяц светел — от Божественной серебряной мечты,

Звезды частые — от риз его, что блещут без конца,

Ночи темные — от Божьих дум, от Божьей темноты

Зори утренни, вечерние — от Божьих жгучих глаз,

Дробен дождик — от великих, от повторных слез

                                              его,

Буйны ветры оттого, что есть у Бога вещий час,

Неизбежный час великого скитанья для него.

Разум наш и помышленья — от высоких облаков,

Мир-народ — от тени Бога, светотень живет всегда,

Нет конца и нет начала — оттого наш круг веков,

Камень, Море — наши кости, наше тело, кровь-руда».

И Всеслав, желаньем властвовать и знать всегда

                                            томим,

Светловзора вопрошал еще, была беседа длинная

Книгу Бездны, в чьи листы мы каждый день и час

                                           глядим,

Он сполна хотел прочесть, забыл, что Бездна —

                                      внепричинная,

И на вечность, на одну из многих вечностей, пред

                                               ним.

Заперлась, хотя и светит, Книга-Исповедь Глубинная.

МОРЕ ВСЕХ МОРЕЙ

К литургии шел сильный царь Волот,

Все прослушал он, во дворец идет.

Но вопрос в душе не один горит.

Говорит с ним царь, мудрый царь Давид.

«Ты уж спрашивай, сильный царь Волот,

На любой вопрос ум ответ найдет».

И беседа шла от царя к царю.

Так приводит ночь для людей зарю.—

«Где начало дней? Где всех дней конец?

Городам какой город есть отец?

Кое древо — мать всем древам земным?

Кою травам мать мы определим?

И какой старшой камень меж камней?

Птица между птиц? Зверь между зверей?

Рыба между рыб? Озеро озер?

Море всех морей? Всех степей простор?»

Так-то вопрошал сильный царь Волот,

Мудрый царь Давид речь в ответ ведет.—

«Где начало дней, там и дней конец,

Их связал в одно вышний наш Отец.

Свет идет во тьму, тьма ведет во свет,

Большее понять — разума в нас нет.

Город городов — строится в умах,

Радость в нем — свеча, свет во всех домах,

Там сады для всех, все цветы есть в нем,

Водоемы бьют, с башней каждый дом.

Кипарис есть мать всем древам земным,

Кипарис родит благовонный дым,

В час, как дух у нас посвящен мольбам,

Фимиам его дышит в храмах нам.