О чем поет ночная птица - Райдо Витич

— Но не далеко, — хмыкнул Рус, затягиваясь. — Дядька у нас кто?

— Тейп держит, — помрачнел Арслан. — Сдурел на старости лет.

— Угу, — посерьезнел и Руслан. Дошло, что Дагаев, глава крупной группировки и есть дядя Арслана. — Хреново.

Мужчина кивнул, голову свесив.

— Мир с ума сошел.

— Точно. Валить тебе из Чечни надо, сам-то понимаешь?

— Куда? — улыбнулся смущенно. — У меня девушка здесь. Жениться хочу.

— Калым есть? Дядя пособил? — недобро блеснул глазами Зеленин. Щупал однокашника. Самому противно было, а привычка. Нет на этой войне своих. Нет чужих. Дурная она и все здесь сдуревшие. И тошно оттого.

На кого он думает, в чем подозревает?

Арслан снайпер? Арслан член тейпа, член группировки, боевик?

Бред полнейший.

Десять лет Руслан с Арсланом в одном классе учился, пять за одной партой сидел. Тот по точным наукам ас был, а по физ подготовке в конце плелся. Бегать — дыхалки не хватало, подтянуться — мечта заоблачная, отжаться — тем более. НВП — двойка на тройке. Из десяти выстрелов один в мишень с краю ложил, остальные постоянно в «молоко». Подраться? Ну, что вы! Это ж моветон по фейсам стучать! По клавишам — пожалуйста. Во, воспитание!

Но что это значит сейчас?

А ни черта!

За те, почти восемь лет, что они не виделись, каждый из них изменился. И кто как жил, чем дышал — вопрос.

Но с другой стороны, если старым друзьям не верить, кому вообще тогда верить в этом дерьме?

И потом, признался же сам, никто за язык его не тянул, что дядя тот самый Дагаев, что в горле «федералов», как кость сидит. Мог промолчать, отнекаться. Мало ли Дагаевых?

Нет, честно сказал, как раньше.

— Не изменился ты, — улыбнулся Рус примиряющее.

— Не правда, Руслан, мы все изменились. А эта война? Смотрю и душу выворачивает. Ведь мы вместе были, всегда вместе. А тут… Свобода! Всем глаза и разум застила. Еще деньги. Деньги. Власть. Скажи, как это получилось? Когда крен в головах пошел?

— Меня спрашиваешь? — затушил окурок о камень. Поднялся. — Меня каждый день об этом спрашивали, а потом устали. Ладно, пошел я, может, еще встретимся. И не дай Бог, как враги, — предостерегающе прищурился на мужчину.

— Я всегда другом тебе был, ты мне, как брат. В этом ничего не изменилось и не изменится. Кольку Васнецова помнишь?

— "Ваську"? Чего вдруг вспомнил?

— Он меня тогда чуть насмерть не забил, а ты спас. И сейчас спас. Я такое не забываю.

Хорошие слова, а взгляд — нет. Не Арслана, не щенка — интеллигента — матерого хищника.

Но следующие слова неприятное впечатление размыли, настороженность стерли.

— Я знаю, что вы снайпера ищете. Я найду его тебе, брат.

Рус плечо ему сжал и на подбитую бровь кивнул:

— Фейс береги, а то пока ловишь, тебя поймают.

— Я серьезно, Рус. Вашим слова не скажут, а своим сболтнуть могут. Я услышу.

Мужчина прищурился: помощь не помешает. Больше тридцати ребят уже легло. Куда годно?

— Если по дружбе шепнешь, не откажусь.

— Как тебя найти?

— Лейтенант Зеленин. Адрес точный, — и потопал вниз, к своим бойцам.

И не выдержал, как не хотел казаться сильным, гордым, сдержанным — обернулся и улыбнулся старому товарищу. И тот в ответ:

— Береги себя.

— И ты. Девки нынче жизни стоить могут.

— Эта стоит, — улыбнулся смущенно.

Мелочь, а тепло на душе. Если кто-то в этом дерьме еще любить способен, значит не зря ребята здесь ложатся, значит, есть еще за что воевать, кроме гребанной нефти…

Руслан волосами тряхнул, откидывая воспоминание, воззрился на девушку. А та меню изучает, пальчиком вензеля по краям обводит.

— Красиво, — пояснила, заметив его взгляд.

Кто ж спорит, девочка? — затосковал.

Двенадцать лет прошло, двенадцать! Есть же такие, что все через себя кидают. Почему он не такой, что ему та история покоя не дает? И не в такую задницу попадал, не из такого дерьма выгребал. Но все забылось, затерлось, а это помниться, будто вчера было, миг назад, а не двенадцать лет.

В ней все дело, в русоволосой девчонке- незабудке с синими как небо над Уралом глазами… которые он погасил. А вот за каким? — зубами скрипнул. Враги, боевики — одно, а женщина — другое. В упор выстрелить в безоружную, доверчиво смотрящую на тебя девчонку, на которую просто указали рукой и выкупить ее жизнью свою. Такое не забыть, потому что той самой выкупленной жизни этот счет оплатить не хватит.

— Вам плохо? — заметив, как изменилось лицо Руслана, спросила Вита.

— Нет, — солгал. А на душе черти дерутся и никак не успокоятся.

Вот если бы она была снайпером, если б она точно была той "ночной птицей"!

— Вы чай закажите, зеленый. Он полезен.

— Тебе? — не понял о чем она.

— Вам.

— Мы же на «ты» договорились, — растянул губы в улыбки, а она сползает, не держится.

— Мне привыкнуть надо, — улыбнулась смущенно.

— Хорошо, — согласился: мне тоже. Подозвал официантку, сделал заказ, опять на девушку уставился. Вита — Лилия — Виталия. Даже имя созвучно. И сама… Коса по груди вьется. А у той волосы растрепаны были — таскали твари за них.

— Расскажи что-нибудь, — попросил, чтобы только не думать о том.

— Что?

— Например, чем вчера занималась?

— В кино ходила.

— В кино? — как по-домашнему, с горчинкой ностальгии по пролетевшим десятилетиям.

— Ага. В «Кировец».

Где же такой кинозал? Был один, помнит Руслан, недалеко от завода. Он туда пацаном с друзьями на "Укрощение строптивого" бегал, грудь Орнеллы Мути рассматривал. Двадцать лет назад. Да, почти двадцать.

Только нет этого кинотеатра давным — давно.

— Что же смотрела?

— "Не могу сказать прощай".

— В «Кировце»?

— В «Кировце».

Приплыли. Нет кинотеатра, фильм двести лет как с проката снят, а она смотрела.

— Одна ходила?

— С подругами.

— Какие они?

— Хорошие.

— Андрей был не против?

— Андрея еще не было.

— С работы не пришел?

— Совсем не было.

— Не родился.

— Наверное.

Зеленин за сигаретами полез. Разговор с ненормальной удовольствие для гурманов. Только видно и он нормальным не был, потому как не смешно было, а грустно до одури, и жалко девчонку, жалко так, что готов был что угодно сделать. Ему хотелось сбежать от нее и от своей щемящей жалости, и остаться, выпить эту чашу до дна, одновременно.

— Закурю? — спросил.

— Пожалуйста.

— Андрей курит?

— Да… Нет. Он бросил. Вчера… Нет, три дня назад или… Ну, где-то так, — жестами попыталась подтвердить свои слова и чуть салфетницу не сбила. Сникла, сжалась и добавила виновато. — Я вообще-то даты путаю.

"Заметил. А еще видимо дни и года".

— Ничего. У каждого свои странности. Я, например, постоянно забываю, что мне надо купить в дом. Утром оказывается, что кончились сигареты, кофе или совсем нет хлеба.

— Вы один живете.

"Догадливая".

— Холостяк, — улыбнулся.

— Андрей тоже холостяк. Я ему все говорю, говорю, чтобы женился, а он ни в какую. Упрется, как козерожка. А он и есть козерог. Упряя-ааа-мый.

— Трудно с ним?

— Нет, — отмахнулась, развернулась боком к Зеленину и давай болтать, лепнину на потолке кафе разглядывая. — Он хороший, чуткий, добрый. Но тоже все всегда забывает. Рубашку с плеч не стащишь, так и будет в грязной ходить. Интересно, это из гипса сделано? Вручную или штамповка? — спросила без перехода.

Руслан моргнул, на секунду потерявшись и кивнул, сообразив, о чем она:

— Стандартные натяжные потолки.

Девушка тут же потеряла интерес к потолку и занялась изучением столового набора из солонки, перечницы и уже знакомой ей салфетницы.

"Как же ее брат одну на улицу отпускает? Не запрещает открытками торговать?" — подумал мужчина.

— Андрей против твоей торговли открытками?

— Наверное… А? Нет. Дома хуже. Я дома все изучила. А на перекрестке стоишь, смотришь, как люди живут. Интересно, — протянула мечтательно, взгляд опять в сторону потолка ушел. — Машины едут, прохожие бегут — все по каким-то очень важным делам. Детей мамы за ручки ведут… Я, когда в школу ходила, у меня был белый, белый бант, вот такой! — растопырила пальцы, словно огромный мяч в руки взяла. И тут же сникла не понятно отчего. — Пить хочу, — прошептала.

— Сейчас, — обернулся на официанта за стойкой, поторапливая взглядом. Минута и им сервировали стол. — Коктейль и твой зеленый чай. Только осторожно, он горячий, — предупредил, видя, что девушка засуетилась и может нервным движение просто смахнуть чайник со стола себе на ноги, обжечься, чего доброго.

И подивился: Вита послушно притихла и выжидательно уставилась на мужчину.

— Я сам, — понял тот, налил ей чай в чашку, сахарницу пододвинул. Сахар Вита проигнорировала, а чашку к себе пододвинула и принялась ложечкой чай черпать, дуть на воду.