'Вы просто не знаете, куда смотреть'. Часть первая: 'Бармен и его Швабра' - Павел Сергеевич Иевлев

ревизии ресурсов. Выяснил, что располагаю спальней, где есть кровать и платяной шкаф. В шкафу висит одежда, как новая, так и ношеная, но совершенно непонятно чья. Она пропахла табаком и дешёвым одеколоном. Собрал, засунул в мешок и вынес в кладовку.

Разбор кладовки потребовал бы больше душевных сил, чем я в себе нашёл. Заглянув в заваленное пыльным хламом помещение, задвинул туда ногой тюк с тряпьём и малодушно закрыл дверь обратно. Как-нибудь в другой раз.

Спустившись в подсобку, попытался разобраться, чего и сколько есть в баре. Кажется, тот, кто складывал припасы, то ли делал это по собственной системе, то ли просто сваливал всё в кучу, лишь бы влезло.

Тут пыльно, сумрачно и скучно, но на полке есть радиоприёмник. Повернув ручку, извлёк из него только шум, но потом что-то прогрелось, и стала разборчива речь. Радиопостановка, текст читают на разные голоса, безбожно переигрывая, похоже на любительскую озвучку какой-то книги.

— … Она вернулась! — невыносимо пафосным тоном вещает кто-то через помехи и треск. — Бродит в ночи, стучится в двери. Ищет слабых духом и податливых телом, и такие найдутся. Скоро город снова заполонят её отродья. Никто не может быть в безопасности в эти дни! Готовьтесь, братья, нас ждёт кровавая страда!

— Мы найдём их всех! Найдём! — отозвался гул голосов на заднем плане. Судя по всему, аудитория полностью поддерживает оратора.

— Грядёт день! Готовьте факелы, острите колья, точите ножи!

Что там у них вернулось? Судя по стилистике постановки, какое-то Древнее Зло? Сочувствую ему. Возвращаешься, а тут какие-то мутные долбоёбы с факелами и дрекольем. Частенько я сам ощущаю себя Древним Злом. Впрочем, раз Зло такое Древнее, то за ним, наверное, не в первый раз с дрекольем бегают. Поди, умеет за себя постоять.

Радиопостановка, судя по всему, многосерийная, поэтому действие разворачивается медленно. Пока я проверил половину бутылок, сортируя их для начала просто по видам — виски к виски, водку к водке и так далее, — громогласный сторонник внесудебной расправы успел только заручиться предварительным согласием будущих сообщников, а до факелов и кольев дело явно дойдёт не скоро. Когда я принялся ворочать кеги с пивом, надеясь выяснить если не марки, то хотя бы сорта, в действии проклюнулся какой-то пацифист-непротивленец. Я слушал невнимательно, больше ругая мысленно того, кто не подписывает ёмкости, чем вникая в сюжет, поэтому пропустил, откуда он взялся. А может быть, это как-то объяснялось раньше. Этот недобитый хиппи безнадёжно пытался отговорить главного любителя аутодафе от поспешных действий, упирая на то, что эта толпа агрессивных дебилов порешит не столько Древнее Зло, сколько друг друга. И вообще, бегать с факелами по городу пожароопасная практика.

Как я и ожидал, глас разума услышан не был — сторонника скучной идеи «Может, сначала подумаем, а потом побежим всё крушить и жечь?» немедленно обвинили в пораженчестве и заподозрили в измене. Главный персонаж, не то глава секты, не то служитель культа, не то просто гражданин с активной общественной позицией — тот, что за факела и колья, — прямо обвинил его в связях с противником. Причём не в идеологических, а самых что ни на есть интимных.

Подумалось, что идея завалить Древнее Зло не вообще, а в койку, довольно свежа для сюжетов такого рода, но пацифисту, судя по всему, скоро не поздоровится. Собравшиеся немедленно предложили начать с него массовые репрессии коллаборационистов. Идея звучала обещанием весёлых народных гуляний — организовать поиск врагов и предателей легко, а вот остановиться бывает уже некому.

— Мы пройдём по городу! — горячился народный трибун, — мы постучим в каждую дверь! И горе тем, кто нам не откроет!

В дверь постучали, и я, заслушавшись, не сразу понял, что это не в постановке. Увлёкшись сюжетом, незаметно разобрал почти весь бардак в подсобке, и теперь бутылки стоят рядами по полкам или рассортированы по ящикам в строгом соответствии с содержимым.

— Эй, ты, что там, помер? — заорала из-за двери Швабра. — Открывай! То есть если помер, то лучше не открывай, конечно, но если нет…

— Фу, ну и пылища! — сморщила она нос, войдя. — Я с улицы стучала-стучала — тишина. Вот, решила со двора зайти. Ты чего тут засел?

— Разбираюсь с запасами. А это кто? — за спиной уборщицы скромно стоит чуть в стороне белокурая девушка.

— Подружка моя, она на минутку. Так ты меня впустишь или в окно сортира лезть?

— Застрянешь, пожалуй, — скептически сказал я, пропуская Швабру внутрь.

— Ты хочешь сказать, что я слишком толстая?

— Это последнее, что бы я про тебя сказал.

— Так ты хочешь сказать, что я слишком тощая?

— Я хочу сказать, что в окно в туалете и кошка не пролезет. Заходи лучше ногами.

— Привет, меня зовут Роберт, — представился я вошедшей вслед за Шваброй девушке. Её лицо показалось знакомым.

Та молча кивнула и стала с интересом оглядываться.

— Ты вообще собираешься сегодня открывать свой шалман? – спросила уборщица. — Время уже подходит. Если ты его не откроешь, никто не придёт. Если никто не придёт, то никто ничего не выпьет. Если никто ничего не выпьет, то им нечем будет нассать мимо в туалете, а значит, мне нечего будет мыть, тебе не за что мне платить, а мне нужны деньги.

— Понял, понял. Замотался, разбирая здешний бардак. Ну и радио бормотало, не услышал, как ты стучишь.

— Радио? «Отродья Ведьмы», что ли?

— Ты тоже слушаешь?

— Ну… Так, иногда. Когда посуду мою дома. Хочешь, кстати, и тут буду мыть? Прибавь чуток денежек, и…

— Да что тут мыть? — отмахнулся я, проходя в зал. — Одни рюмки и стаканы. Мы даже кофе не варим…

— И зря, — сказала вдруг беловолосая девушка. — Надо варить. Есть дневная публика, которая на него придёт. У хозяйки кафе можно покупать выпечку. Попробуйте, сразу доход вырастет.

— Ты её слушай, она разбирается, — добавила веско Швабра.

— Так это надо кофемашину