Беспредел - Валерий Поволяев

- Пойдемте, пойдемте, поговорим о вашем балансе. Есть в нем кое-какие ошибочки...

- Какие? - спросила Оксана, невольно отступая в комнату: все-таки захотелось узнать, какие же ошибки она допустила в сложном отчете. - Не может этого быть! Какие ошибки?

- А вот такие, - сказал Гена и, будто опытный борец, знаток ковра, сделал ловкое подсекающее движение. Оксана оказалась лежащей на кушетке.

Когда же она попробовала подняться, он надавил ей рукою на шею, навалился сверху. Оксана не помнила, но, кажется, она на несколько секунд даже потеряла сознание - у нее перехлестнуло дыхание, в легких что-то заскрипело, сделалось больно, из глаз посыпались искры. Она с трудом выдавила из себя задавленное глухое "нет", но это не остановило Крокодила Гену.

Лицо его сделалось потным, щеки покраснели, отекли, слипшиеся, ставшие очень маленькими глаза тоже отекли, изо рта резко пахло чесноком, коньяком и конфетами, и этот сложных дух вызывал не то чтобы неприятие - физическую оторопь, столбняк.

- Нет! - очнувшись, выкрикнула Оксана, и Крокодил Гена снова надавил ей локтем на горло, потом ухватил ее за волосы и оттянул голову назад. Засмеялся хрипло и сладко:

- А шейка-то у тебя вон какая нежная, одного взмаха ножа хватит, чтобы распластать ее от уха до уха.

Крокодил Гена получил то, что хотел, - Оксану. Потом выпил немного "бормотухи", выдаваемой за дорогое вино, потом "Мартеля" и некоторое время играл с нею, как кот с неосторожно вылезшей из норы мышкой. На Оксанины слезы он не обращал внимания. Хватило его ненадолго - Крокодил неожиданно откинулся на спину и трубно захрапел. Оксана не поверила своей удаче - надо же, отключился злодей! Тихонько всхлипывая, она подхватила сумку и метнулась к двери. Но не тут-то было. Замок оказался с секретом - сколько Оксана с ним ни возилась, открыть не смогла.

А Крокодил поднялся тем временем с тахты, прошел в прихожую и с усмешкой посмотрел на Оксанины старания:

- Ну-ну!

Затем схватил Оксану за руку, утащил в комнату и бросил в кресло. Приказал:

- Сиди тут, пока я не прикажу тебе встать!

Это был голос повелителя, крупного деятеля отечественного бизнеса, "нового русского", крутого человека. Некоторое время Крокодил бодрствовал, потом сдался - сон сморил его.

Оксана вторично попыталась выбраться из квартиры, минут десять ковырялась с замком, пробовала поддеть блокирующий язычок шпилькой, но у нее ничего не получалось. Она вернулась, села в кресло и долго, ненавидяще глядела в лицо Крокодила, ругала себя за доверчивость, за то, что купилась на очень дешевый прием, думала о том, сколько же девчонок, мечтавших о работе и хорошей зарплате, сидели в этом кресле, и ей хотелось скулить от обиды и унижения.

Она даже подумала о том, а не взять ли ей нож, не полоснуть ли этого самодовольного самца лезвием по горлу? Едва у нее возникла эта мысль, как Крокодил открыл крохотные, заплывшие от хмеля глаза и произнес неожиданно звучным и трезвым голосом:

- Не дури! - лениво пошевелив плечами, добавил: - Если будешь дурить, никогда не выйдешь из этой квартиры. Понятно?

В голосе Крокодила проклюнулись стальные нотки. Оксана поняла: он действительно убьет ее. Ей сделалось страшно, предательски задрожали коленки, руки, запрыгали губы. С трудом она взяла себя в руки. Надо было хитрить, искать выход.

Ночная квартира была чужой, холодной, такой холодной, что хотелось натянуть что-нибудь на плечи.

Дома ее ждал муж, ждал сынишка... У Оксаны на глаза навернулись слезы, она шмыгнула носом и достала из кармашка платок. Крокодил Гена вновь открыл глаза - слух у него был звериным. Тяжело посмотрел на Оксану, облизал влажным языком губы и снова смежил веки. Оксане стало страшно, внутри возникло что-то сосущее, будто к ней прицепился упырь и пил ее кровь, она вновь съежилась, но в следующий миг подумала, что будет худо, если Крокодил Гена засечет ее страх. И Оксана робко, будто девчонка, влюбившаяся в грозного медведя, улыбнулась Крокодилу.

Взгляд Крокодила Гены сделался мягче, он кивнул Оксане, привычно закрыл глаза. Стало понятно, что находилась она на верном пути. Когда Крокодил в очередной раз разжал тяжелые сонные веки, бодрствующая Оксана вновь улыбнулась ему.

Ей удалось усыпить бдительность Крокодила Гены, утром он выпустил ее. Перед тем как открыть дверь, спросил, буравя Оксану зрачками, будто медленно вращающимся сверлом, она даже чувствовала, как он пытается проникнуть в ее мозг:

- Ты обижаешься на меня?

- Нет, - стараясь, чтобы голос звучал как можно беспечнее, проговорила Оксана, - вначале было немного, а сейчас прошло.

Взгляд Крокодила Гены потеплел.

- Ладно, - он принял прежний надменный вид крупного, прямо-таки выдающегося бизнесмена, для которого всякие "Крайслеры" и "Мерседесы" мелочь пузатая, шестерки, лишь отнимающие время, - ладно, - повторил он и открыл дверь.

Очутившись на улице, Оксана заплакала. От того, что смогла выжить в мрачной "интимной" обстановке Крокодиловой квартиры, от того, что не сорвалась, освободилась. Отплакавшись, нашла в сумке жетончик, позвонила домой, предупредила мужа, чтобы не беспокоился. Тот, слава Богу, все понял так, как надо, хотя голос его был хриплым от бессонницы, встревоженным, и пошла в ближайшее отделение милиции писать заявление...

Так Крокодил влип. Пришедшим милиционерам он долго не давался в руки, извивался угрем, бегал то на кухню, то в комнату, то на лестничную площадку, и ничего в нем уже не было от "нового русского". Был человек, что четыре раза попадал за решетку и, судя по всему, прошел не все тюремные науки, коли уж ему захотелось продолжить "образование".

Так что было понятно, почему в таком хорошем настроении находится прокурор Панасенко. Оксана Валерьевна Новикова отступать не собирается, вещественные доказательства через час уже были собраны, в том числе и кухонный нож, и белье с подозрительными следами, похожими на пятна от мороженого, и даже имелись "отпечатки, снятые с полового члена". Я, честно говоря, первый раз в жизни встречался с подобными отпечатками. Как говорится, век живи - век учись. И, кроме этих специфических отпечатков, кое-что еще...

Так что сидел Крокодил Гена четыре раза, будет теперь сидеть в пятый. Это точно, Панасенко был уверен в этом. И изображать в лагере "нового русского", не признающего семгу и сервелат за еду, вряд ли Крокодилу Гене удастся - за колючей проволокой существуют совсем другие законы.

Операция "Золотой луидор"

Театральный Петрозаводск хорошо знал Надежду Пантелеймоновну Вильчинскую - концертмейстера, актрису, заслуженного деятеля культуры, педагога, просто хорошего отзывчивого человека, отмеченного многими артистическими регалиями, медалями, званиями, грамотами. Вильчинская интересовалась всем и вся, подкармливала студентов, сочиняла записки о прошлой своей жизни и о жизни покойного своего мужа, директора республиканского национального театра, продолжала заниматься музыкой и вести активную светскую жизнь - и это несмотря на свои восемьдесят шесть лет...

В доме у нее всегда было много народу, особо она привечала студентов, помогала решать их личные проблемы, мирила влюбленных, совала в руки голодным бутерброды, дарила свои вещи и украшения молодым и бедным - в общем, мировая была старуха! Редкостная. Профессор человеческих душ.

Студентам она сама, собственноручно, подавала пальто. Те, естественно, смущались: как можно? Но Надежда Пантелеймоновна замечала вполне резонно:

- Еще как можно! Даже сам великий Станиславский подавал пальто студентам, когда те приходили к нему домой.

Студентам крыть было нечем, они покорно, будто утки, поворачивались к Надежде Пантелеймоновне спиной и протягивали сложенные лодочками ладони, чтобы сразу попасть в рукава.

Когда это удавалось, Надежда Пантелеймоновна была довольна.

И вообще она очень любила помогать, любила кого-нибудь опекать, любила, когда все получалось так, как она затевала. Это была очень цельная и добрая женщина.

Жила Надежда Пантелеймоновна в старой большой квартире в центре города, жила одна в течение уже восемнадцати лет. Дочь не раз предлагала: "Мама, переезжай ко мне! Будем жить вместе", но Надежда Пантелеймоновна в ответ гордо произносила:

- Нет! Я - свободный человек, я хочу жить у себя дома. Я здесь хозяйка! А у тебя хозяйкой я не смогу быть.

И, конечно же, по-своему она была права.

Характер Надежды Пантелеймоновны был не только доброжелательный, но и твердый. И очень независимый. Она никого и ничего не боялась. Не боялась обогреть незнакомого человека - совсем не рассчитывая, впрочем, на его благодарность, не боялась сказать резкое слово в лицо начальству, не боялась, несмотря на возраст, жить одна.

Квартира у нее состояла из трех гулких, с высокими потолками комнат, полных старых вещей - особо ценного, с точки зрения грамотного грабителя, там ничего не было - если только редкие фотографии, статуэтки да картины петрозаводских живописцев, но всякий жулик хорошо знал: на фотокарточках да на картинках разных засыпаться - проще пареной репы, пяти минут хватит. И вообще, какой дурак будет красть, скажем, фотоснимок того же Собинова, если на нем стоит дарственная надпись, адресованная мужу Надежды Пантелеймоновны? Да с этой надписью заметут за милую душу на первом же рынке. И потом, кто такой для вора-форточника Собинов? Он в жизни не слышал эту фамилию. Вот если бы "пахан", "вор в законе" - тогда другое дело.