Бездушная - Кира Стрельникова

– Да, господин, – отозвалась она ровно и без напоминания опустилась на пол, положив ладони на бедра и глядя ему в глаза. – Спасибо, господин.

Ленивая улыбка появилась на губах мужчины, он в несколько глотков допил вино, потом нагнулся и ухватил девушку за подбородок.

– Я очень рассержусь, если ты кому-то расскажешь, – тихо произнес он, в его глазах полыхнул недобрый огонек. – Я запрещаю тебе говорить о том, что происходит в этой комнате, поняла?

– Поняла, господин, – послушно повторила она без всяких эмоций.

Он помолчал, внимательно изучая бесстрастное, но, бесспорно, красивое лицо. Куколка. Идеальная игрушка.

– И я запрещаю тебе дотрагиваться до себя, – добавил он, погладив пальцами ее губы. – Удовольствие ты будешь получать только от меня. Если я захочу, – усмехнулся мужчина.

– Хорошо, господин, – покорно ответила девушка, не сводя с него глаз.

Отпустив ее, хозяин комнаты встал и небрежно махнул рукой:

– Можешь подняться. Приведешь себя в порядок, примешь ванну и переоденешься, а потом мы пойдем гулять, я покажу тебе город.

Как же хорошо, что к месту, где он жил, Чувства не прислушивались! Оно слишком близко к собору, и слишком часто тут происходят всплески самых разнообразных эмоций, чтобы отслеживать еще и их. Тем более исходят они от тех, кому Чувства сами поручили защищать и помогать сохранять гармонию в душах людей. Можно позволить себе очень многое с этой хрупкой малышкой… Мужчина согнал с лица предвкушающее выражение: не надо, чтобы кто-то его видел, иначе начнутся неудобные вопросы. Он столько времени удачно скрывал свои маленькие увлечения, не хотелось бы сейчас попасться на мелочи.

Архив находился в дальней части дворца, в подвальном помещении, и войти туда могли только Каратели. Магия защищала бумаги от сырости и плесени, а за порядком следили мы сами – для нашего же удобства. На полках стояли книги и лежали свитки, ярлыки указывали тематические разделы, освещался архив ровным светом ламп, вспыхивавших, как только здесь кто-то появлялся. Около большой картины, изображавшей вид из окна, стояли стол и удобное кресло – если требовалось сделать записи. На удивление, помещение мрачным не выглядело, несмотря на каменные сводчатые потолки и отсутствие окон и дневного света.

Здесь была всего одна просторная комната, сам по себе архив небольшой: основные книги хранились в городской библиотеке, а здесь – только те, которые не стоит читать обычным жителям. Ну, и бумаги, которые время от времени попадали к нам от всяких странных личностей вроде Собирателя Чувств – сумасшедшего, помешанного на идее собрать все чувства в единый накопитель и управлять ими самолично, играясь людьми, как куклами, по своей прихоти сталкивая их и наделяя теми чувствами, какими ему бы хотелось. Я поежился, передернув плечами. Именно для этого ему и нужны были Бездушные – чтобы отнимать у людей чувства, оставляя их опустошенными; большинство очень скоро умирали, не выдерживая такого существования.

Отвлекшись от тяжелых воспоминаний о выслеживании и поимке Собирателя, я подошел к нужной полке и взял несколько тетрадей в кожаных обложках – личные записи сумасшедшего, найденные в Костяной башне, его логове. Признаться, я в них не заглядывал, не имея никакого желания читать изыскания психа по части изъятия чувств у людей, но точно знаю: их изучали в соборе – для того, чтобы избежать повторения в будущем и знать, за чем следить. Неслышно вздохнув, я устроился в кресле и открыл первую тетрадь, лежавшую сверху. Страницы были покрыты аккуратным четким почерком, без клякс; пробегая их взглядом наискосок, я старался не углубляться в пространные размышления Собирателя о жизни, своих намерениях и странных выводах, что чувства – это величайшая ценность, драгоценность и вместе с тем идеальное оружие, с помощью которого можно управлять людьми. Мне все эти бредни сумасшедшего были совершенно неинтересны. Я искал сведения о Бездушных.

Они нашлись во второй тетради – как я понял, это был сборник практических записок об экспериментах. И да, в том числе и о таких, как Финира. Вот тут я уже стал читать внимательнее, постаравшись отгородиться от эмоций и воспринимая только сухой остаток сведений. Лучше бы я держал любопытство в узде…

Собиратель выбирал юных девушек не старше двадцати лет, и выбирал он их тщательно, после долгого наблюдения. Его жертвами становились жизнерадостные, счастливые, жившие в достатке и любви. Он предпочитал невинных, еще не познавших плотских радостей, – без особого подтекста, просто ему так нравилось. Ну и они еще не успели разочароваться и познать первую горечь взрослой жизни. Утвердившись в своем выборе, Собиратель начинал действовать. Он медленно, постепенно убивал в них всё светлое, все надежды, мечты и… чувства. Он незаметно вмешивался в их судьбу, используя подставных лиц, действуя руками других, разрушая ее, даруя вместо радости – горе, вместо счастья – боль, вместо любви – ненависть и горечь предательства. Он приводил их к тому, что жизнь не имеет смысла, что чувства в ней лишние, они только мешают и приносят отчаяние и страх. Собиратель подводил их к самой черте, за которой уже не оставалось ничего, и только потом приходил к ним лично, соблазняя сладким ядом обещаний, что он сделает так, чтобы им было хорошо. И уводил в Костяную башню, опустошенных, безразличных ко всему, потерявших всех: родных, близких, друзей, а порой и возлюбленных, – и там забирал их души. Готовый сосуд для его действий.

А потом становился их единственным хозяином и повелителем, даруя им то немногое, что они еще могли испытывать. Примитивные ощущения, не более. Физическая близость, причем зачастую в извращенных формах, которая позволяла Бездушным ощущать лишь боль или наслаждение, их восприятие колебалось между двумя понятиями – приятно или неприятно, и все. Они могли лишь ненадолго вместить чужие чувства, забрать их по велению Собирателя, принести ему и отдать в его накопитель, где он смешивал всё в чудовищный коктейль. А они снова оставались пустыми и безучастными к окружающему, готовые действовать лишь по мановению руки своего хозяина и повелителя. Идеальное оружие. Те, кто мог бы жить и наслаждаться жизнью, если бы не странное желание сумасшедшего подчинить себе все чувства.

Любовь была права, они заслуживали шанса начать все сначала, если таковой существовал.

Глава 3

Я с отвращением отодвинул тетрадь Собирателя – больше копаться в этом не было никакого желания. Он так смаковал подробности, как ломал жизни и калечил души девушек… Меня аж передергивало, и к горлу поднимался ком тошноты, особенно после описаний, что Собиратель делал с ними потом, причем он еще и тщательно описывал реакцию своих персональных игрушек. Я поставил локти на стол, прислонился лбом к сложенным в замок пальцам и прикрыл глаза, глубоко вздохнув. В груди теснился клубок эмоций, требовавших выхода, и на первый план вышло настойчивое желание оживить мерзавца и убить его снова особо изощренным способом. А потом мысли скакнули к той, которую мне оставили в наследство от Собирателя.

Финира. Интересно, какой она была раньше? Смешливой хохотушкой? Застенчивой скромницей? Улыбчивой, радостной, живой? Где жила, какая у нее была семья? Впрочем, как сказала Любовь, это все уже не имеет никакого значения, прежний хозяин стер ее жизнь, оставив лишь чистый лист. И на нем можно заново написать историю Финиры, вдохнуть в нее жизнь, сделать живой. Не такой, какой она была раньше: конечно, я этого не мог знать, да и, наверное, не узнаю никогда. Искать тех, кто как-то был связан с ней, – дело долгое, утомительное и бесполезное. Все равно прежней она никогда не станет. А вот какой же будет новая Финира – зависело теперь только от меня, и в душе росла уверенность, что я приложу все усилия, чтобы это случилось. Разбужу ее, да. И не только потому, что за нее попросила Любовь, что это мое задание – их мне хватает и на основной службе. Теперь я сам хотел увидеть, как она улыбается, услышать, как смеется. Никто не имеет права ломать жизнь таким страшным способом, и Финира вряд ли заслужила такую судьбу.

Я решительно поднялся, положил дневники обратно на полку и направился из архива. Недавний осадок после общения с Рахиной почти растворился, меня полностью захватил азарт предстоящей трудной задачи, но теперь на место растерянности и недоумения пришли другие чувства. Я сделаю это, покажу Финире другую жизнь, докажу себе, что умею не только отнимать, но и отдавать. Пусть не свои чувства, но все-таки. Примерить на себя роль учителя в таком деликатном деле – интересный опыт, да и, помимо всего прочего, мне в самом деле было искренне жаль Финиру, прошедшую через все это и в результате потерявшую себя, пусть не по своей воле.

Едва я вышел из дверей – увидел Риммера, с озабоченным лицом шагавшего к архиву. Мы поравнялись; я усмехнулся, кивнув за спину: