Молитва по ассасину - Роберт Ферриньо

— Дядя. — Бывший фидаин опустился на колено.

— Не называй меня так и… встань, тебе никого не удастся обмануть. — Глава службы безопасности оглядел его с головы до ног. — Выглядишь здоровым. Судя по всему, бесплодное прожигание жизни идет тебе на пользу.

Ракким замер в ожидании.

— Двое моих агентов хромали, когда провожали тебя сюда.

— Может, им жали ботинки.

— А у Стивенса сломан нос. Ему лицо жало?

— Но ведь я сдержал себя и не стал их убивать. Не мог же я сдаться просто так. Не хотел вас разочаровывать.

— Слишком поздно.

Ракким стоял с гордо поднятой головой, однако замечание задело его за живое.

Рыжебородый наклонился чуть ближе, и бывшему фидаину на мгновение почудилось, будто он собрался извиниться.

— Сейчас расплачешься?

— Нет, даже если вы вырвете мне глаза, о дядя.

Глава службы безопасности разразился громогласным хохотом. Ракким его примеру не последовал, но это, судя по всему, великана не слишком заботило.

— Глаза можешь оставить. — Он открыл дверь в теплицу. — Поговорим здесь.

Чуть помедлив, Ракким вошел. От горячего влажного воздуха рубашка мгновенно прилипла к телу. Рыжебородый же лишь блаженно улыбнулся — несмотря на плотную одежду, он не испытывал ни малейших неудобств.

Теплица представляла собой накрытый стеклянным куполом участок площадью в пол-акра, наполненный всевозможной южной растительностью. Толстые лианы густо оплели стволы гевей, олеандры источали тяжелый сладковатый аромат, а цветы гибискуса розовыми звездочками проглядывали сквозь плотную зелень. Ракким вслед за Рыжебородым двинулся в глубь небольшого искусственного оазиса. Капли осевшего тумана сползали вниз по стеклянным стенам. Листья пальм нежно касались лиц путников, бредущих по узкой извилистой дорожке. Освещенная только луной и тусклыми желтоватыми лампами, теплица казалась миром привидений.

Потревоженные легким колыханием сырого воздуха, снежные орхидеи робко кивали из-за зеленых занавесей. Крошечные водопады, срывавшиеся с декоративных утесов, искусно спрятанные увлажнители, а также мелкий ручей, бежавший по каменному руслу, порождали непрерывный шелестящий гул. Любое активное или пассивное прослушивающее устройство, равно как и микрофон направленного действия, утрачивали здесь способность выделить человеческий голос из постоянного шумового фона. От наблюдений со спутника надежно защищал армированный вольфрамом купол. Заодно он предохранял растения в холодную погоду. Крошечный островок безопасности, спокойствия и гармонии, теплица словно являла собой воплощение рая для жителей пустынь — первых из людей, кому Аллах явил истину. Рыжебородый, вероятно, часто тут медитировал, однако Ракким знал, что в своем убежище он предавался не только благостным размышлениям.

Тяжелая рука легла на плечо и сжала до болевого порога. Затем еще чуть-чуть.

— Ты помнишь, как я впервые привел тебя сюда?

— Это был день, когда вы сказали, что я могу остаться. Что я могу жить с вами и Сарой.

При упоминании о племяннице выражение лица Рыжебородого не изменилось, но пальцы, стиснувшие плечо бывшего фидаина, на мгновение усилили хватку. Итак, больше сомнений не оставалось — Раккима привезли сюда именно из-за Сары. Вот только когда Рыжебородый узнал об их любовной связи? Лишь сейчас или несколько месяцев назад? Вероятно, знал давно и наблюдал, как станут развиваться их отношения, постоянно взвешивая «за» и «против» собственного молчаливого бездействия.

— О чем задумался?

— Вспоминаю день нашей с вами первой встречи.

В то утро Ракким, одетый в белую безрукавку до колен, как и подобает ученику медресе, увидел шагавшего по Пайн-стрит великана. Прохожие поспешно убирались с дороги, вероятно признав в нем некую важную персону, однако мальчик их примеру не последовал, а замер на месте, прижимая к груди Коран и одними губами торопливо нашептывая недавно заученные суры. Верзила с огненной бородой остановился и задал ему какой-то вопрос по исламскому праву. Не получив правильного ответа, он легким щелчком сбил нерадивого ученика с ног. Ракким того и ждал. Выудив в момент удара бумажник великана, он притворно захныкал и поспешил убраться прочь. Ему почти удалось скрыться, когда обворованный мужчина пустился в погоню. Изловив воришку возле самого переулка, хозяин бумажника встряхнул его столь сильно, что у того лязгнули зубы…

— Видишь это существо? — Рыжебородый разжал пальцы и, опустившись на колени, указал на крошечную лягушку, оседлавшую травяной лист. Почти прозрачная в тусклом освещении, она издавала при каждом вздохе едва слышные звуки. — Этот вид существует за счет конденсата и водорослей. Невидимое процветание на неизреченном. Я высоко ценю подобное — жизнь на грани существования демонстрирует нам милость Аллаха. — Он посмотрел на Раккима. — В день нашей первой встречи я увидел перед собой худого щенка с твердым взглядом, который не испугался меня, не стал молить о пощаде, а сражался, пока не иссякли силы. — Глава службы безопасности улыбнулся. — Тебе повезло, что мое любопытство тогда оказалось сильнее чувства справедливости.

— Я думал, что вы отведете меня в детскую тюрьму. Если бы я знал, кто вы такой, то испугался бы куда сильнее и, вероятно, предпочел бы тюрьму вашему обществу.

Рыжебородый завороженно смотрел на лягушку, словно видел ее первый раз в жизни.

— Потом я познакомился с Ангелиной и перестал бояться. — Ракким опустился на колени рядом с ним, внимательнее приглядевшись к движениям крошечного горлышка амфибии, к игре тусклого света на блестящей, словно лакированной кожице. — Убедил себя в том, что если она может ужиться с вами, несмотря на ваш нрав, то и я смогу.

— Она избаловала тебя. Я ничем не мог ей помешать. Всю первую неделю она не выходила из кухни — постоянно готовила омлеты, мясо и жареную картошку. До сих пор я не встретил никого прожорливее тебя. — Лягушка спрыгнула со стебля и исчезла в густой траве, окаймлявшей искусственный ручей, сочтя ее более надежным укрытием. — Я говорил ей, что ты — карманник, но она продолжала суетиться на кухне, то и дело повторяя, что перед Аллахом все мы — воры. Я предупредил, чтобы она не слишком себя обнадеживала, поскольку не уверен — разрешу тебе остаться или нет, но она знала, что я уже принял решение.

— И я знал. Только не понимал, что был именно тем, кого вы искали.

— Мне тоже так казалось. — Рыжебородый расчесал бороду пальцами. — Я никогда не был женат. У меня всегда было много работы, слишком много, но сын… Мне всегда казалось, что сын будет благом для меня. Сын, который всегда будет рядом, который продолжит начатое мной дело. — Где-то в гуще зарослей чирикнула птица. Великан поднялся на ноги, однако, как почудилось Раккиму, без обычной борцовской упругости. — Какое глупое и тщеславное желание.

— Вы жалеете о том дне, когда привели меня в свой дом?

— Это имеет значение?

— Имеет, для меня.

— Сожаления — для поэтов и женщин.

— Я сам во всем виноват. — Бывший фидаин устал изображать напускное смирение. Да и с какой стати он обязан поддерживать игру, где все правила определяются исключительно Рыжебородым? — «Суперкубок» был моей идеей. Что бы Сара ни говорила вам, я сам все придумал.

— Избавь меня от проявлений благородства. Сара неуправляема с самого рождения. — Глава службы безопасности наморщил лоб. — А при чем здесь «Суперкубок»?

Ракким отвернулся. Для таких, как Рыжебородый, признание собственной вины вовсе не означает окончания разговора. Все обычно только начинается. Профессионал бережно распутает каждую ниточку, аккуратно расставив ловушки, выявит всех участников и определит, куда тянутся ниточки от них.

— Мы собирались встретиться с Сарой на стадионе. Вы поэтому приказали привезти меня сюда?

— Да если б речь шла о вашем непослушании! — На секунду самообладание оставило Рыжебородого, однако он тут же взял себя в руки. — Мне нужна твоя помощь. Сара… она пропала.

4

После вечернего намаза

Старейший и мудрейший силился припомнить имя помощника. Тот в терпеливом ожидании распростерся перед ним на ковре. А, Иоанн, кажется, так его зовут. Имя дано в честь пророка, которого христиане называют Иоанном Крестителем. Это тот, что предсказал появление Христа. Все верно — он смерил взглядом юношу, со смиренным видом поднимающегося с ковра, — Иоанн. Весьма популярное имя. Слишком много помощников, а сколько их было за прошедшие годы, всех не перечесть. Самого же Старейшего когда-то звали Хасан Мухаммед, однако подобным образом к нему не обращались очень давно. Теперь, пожалуй, собственное имя показалось бы ему незнакомым. Даже если б нашелся человек, способный его припомнить.

— Рыжебородый вызвал к себе племянника, — произнес помощник мягким, лишенным выражения голосом, словно любые эмоции могли оскорбить слух Старейшего. Сколько же дураков путают старость со слабостью!