Радуга над Теокалли (СИ) - Свидерская Маргарита Игоревна

– Я против убийства мужа! Это измена и… – дрожь прошла по телу Уичаа. Устранить Иш-Чель – её мечта, но Копана… И где гарантии, что тайное собрание не посадит на правление городом кого-нибудь другого, убрав так же просто сначала Кинич-Ахава, а затем и её?

– Полноте, госпожа, власть притягивает вас сильнее, чем брак с нашим халач-виником! Одна вы не останетесь, и не заставляйте меня раскрывать вам ваши же тайны! – снизил голос до шёпота жрец бога Чаку, при этом на его лице засияла весьма ехидная улыбка.

Уичаа поняла – проныра знает довольно много такого, чем вполне сможет держать её в своих руках. Женщина задумалась. Как увильнуть? Что ему известно? У неё трудное положение – откроется неверность Копану и тогда не избежать казни. Откажись она выполнить решение тайного общества, в живых не оставят – уж очень могущественные противники предлагают союз. И Уичаа отбросила всякие колебания. Возможно, слишком быстро и поспешно, но кто может обвинить человека, спасающего свою жизнь? Власть она действительно любила, и сына любила. Что больше? Об этом не время задумываться! Сейчас Уичаа старалась выторговать жизнь обоим, а потом… В настоящий момент нужно принести в жертву все лишнее и чуждое, только бы сохранить власть в семье – для сына. Копан сброшен со счетов. Она бьется за себя и Кинич-Ахава.

– Хорошо. Выхода нет. Я согласна с вами. Как вы предполагаете убить моего мужа?

– Яд, госпожа, – осторожно произнёс жрец бога Чаку.

– Хорошо, потому что…

Беседующие не обращали внимания на вход в комнату, настолько были заняты обсуждением. Они не замечали человека, который прятался за дверью почти с самого начала переговоров. При последних словах, сказанных Уичаа, неизвестный застонал и, цепляясь за висевшую там шкуру, чтобы сдержать падение, бессильно рухнул в комнату.

Заговорщики испугались по-разному: Халаке-Ахава трусовато поджал ноги и попытался сжаться в комок, тщетно накидывая на голову короткий плащ; жрецы же воинственно выхватили припрятанные в складках одежды кремниевые ножи; Уичаа испуганно вскрикнула – она единственная, кто мгновенно узнал подслушивающего.

Это был Копан.

Немая сцена продолжалась недолго. Убедившись, что халач-виник не подаёт признаков жизни, все, кроме Халаке-Ахава, подошли к лежавшему правителю и склонились над ним. Копан не шевелился, обе руки были прижаты к груди, и только губы что-то шептали. Жрец Ицамны встал на колени рядом с лежащим и услышал только одно слово:

– Предатели…

Простояв так некоторое время, жрец выпрямился. Лицо не изменилось. Оно было равнодушным.

– Хм… как я понимаю, у нашего халач-виника удар. Что ж, боги за нас, – невольная улыбка расползлась по лицу жреца служителя Чаку. – Вот видите, госпожа, даже яд не понадобился! Люблю поддержку богов!

Уичаа удручённо смотрела на супруга. Она не знала – радоваться ей или огорчаться. Слишком уж призрачной становилась власть – в любой момент Копан мог прийти в себя! Это значило жить в постоянном страхе разоблачения.

"Отступать не буду!.." – приняла решение женщина.

– Нужно прислать рабов, чтобы они перенесли халач-виника в его покои. Он пришёл один, – верховный жрец Ицамны осмотрел выход из комнаты.

– Скоро рассвет. У нас мало времени, нужно приставить верного человека и, как только халач-виник начнёт говорить – дать яд. Иначе – смерть! Сейчас расходимся, на всё у нас три дня. Каждый знает, что нужно делать… Ты, Халаке-Ахава, подстрекаешь людей к бунту против наследника. Вы, госпожа, изображаете убитую горем жену и следите за состоянием мужа. Вы, уважаемый, готовите народ к необходимому жертвоприношению от всех знатных домов города, – верховный жрец осмотрел присутствующих и снова потянулся к трубке.

Заговорщики покинули пирамиду бога Ицамны. Служитель Чаку ушёл полностью довольный и даже счастливый. То, над чем он трудился долгие годы, вскоре должно было принести плоды.

Уичаа вышла, сопровождая носилки с мужем. Их доставили дворцовые рабы. Она не знала, как будет смотреть в глаза сыну, сообщая о внезапной болезни отца.

Халаке-Ахава выскочил из подземелья едва ли не вприпрыжку. Перепугавшись насмерть, когда обнаружилось их собрание, он практически распрощался с жизнью, но внезапный удар у Копана придал сил. Собственно, предатель и не вспоминал о тех минутах скользкого страха, которые пришлось пережить. С самого детства зависть жила в сердце наравне с мечтой занять место двоюродного брата. В этом сговоре он также не раскрывал истинных целей, решив выполнять поручение – настраивать народ против Кинич-Ахава. А мечты, что ж, они когда-нибудь сбудутся… Халаке-Ахава хотел любыми путями добиться власти в Коацаоке. Взвешивая различные перспективы её получения, он решил заранее договориться с ацтеками, которые смогут захватить город. Волновало только одно – не успеет ли кто-нибудь, такой же разумный, опередить. Над этим стоило поработать основательно. Но возможность творить дела для себя грела душу.

Кинич-Ахава, узнав о внезапной болезни отца, немедленно последовал к нему в покои. Там он застал мать, которая, сквозь рыдания сообщила, что Копан недвижен. Наследник несколько минут постоял над телом отца, пребывающего в забытьи, подумал и решил – лучшего момента поговорить с матерью не будет.

– Я хотел спросить, почему ты против войны с мешиками?

– Потому что они сметут нас, это безумие!

– Даже если Кокомо помогут войсками?

Уичаа поморщилась, прекратила рыдать, придала голосу лёгкую грустную ноту и вздохнула:

– Они не успеют, сын мой, да и мешиков не обманешь.

– Надеюсь, ты поддержишь меня, пусть мы и расходимся во мнениях? – Кинич-Ахава нервно переступил с ноги на ногу. Уичаа усмехнулась и чётко, с паузами, произнесла:

– Сын мой, разве мать когда-нибудь мешает ребёнку? Будет противиться только, если неразумное дитя губит себя!

– Значит, будешь против?! – Кинич-Ахава вскипел. – Но почему?!

– Почему? Потому что ты идёшь неправильным путём, который погубит и город, и тебя. С мешиками нужно дружить, хитрить, а всякое открытое сопротивление бесполезно! Кинич-Ахава, я – твоя мать, ты – всё, что есть у меня ценного… дороже жизни. Но я – женщина, я смирюсь – твой ум видит дальше, чем мой. Может быть, я что-то упускаю. А потому я подчинюсь и буду тебе помогать, какое бы ты ни принял решение.

– Но я не сдам город мешикам!

– Это все? – Уичаа перестала изображать грусть.

– Почти. Есть ещё один вопрос, он тоже неприятен.

– Ты о своей жене? Можешь не продолжать – я не приму её в своё сердце!

– Значит все, как и прежде?

– Да.

– А если бы я отступил от своего решения?

– Нет. К чему снова поднимать этот вопрос?! Уйди, позволь мне ухаживать за твоим отцом! А тебя… ждут дела города…

Кинич-Ахава огорчил разговор. Раздражение ему удалось погасить – Уичаа всегда выказывала недовольство выбором невестки, так что с этим он уже давно смирился. Обещание же не противиться его воле – защищать город – обрадовало: в соответствии с законом, мать имела власть и могла, при желании, очень сильно осложнить жизнь. Сейчас наследник понял, что тут ему уступили… до выздоровления Копана.

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Известие о большом празднике, посвящённом Ицамне, облетело Коацаок с быстротой ветра. Одновременно, жителям сообщили о тяжёлой болезни халач-виника. Теперь умы горожан были заняты только тем, в какую сторону ветер из дворца правителя склонит деревья? Люди Халаке-Ахава исправно разносили по всем уголкам весть о желании жрецов обратиться с просьбой о дожде к богу Чаку. Город превратился в встревоженный муравейник, где на каждом перекрёстке громко обсуждалось предстоящее жертвоприношение и болезнь халач-виника, будущие перестановки во дворце и, конечно же, последствия.

Ссоры между сторонниками Кинич-Ахава и Халаке-Ахава возникали, но до серьёзных столкновений не доходило, потому что заговорщики выжидали удобного момента и только подготавливали благодатную почву, подогревая обещаниями о лучшей жизни с мешиками, нежели под рукой молодого и неопытного халач-виника, ставленника ненавистных Кокомо. Тем не менее, сторонников приглашения войск из Майяпана было достаточно много, и они до хрипоты отстаивали свою правоту.