Сказание о годах Хогэн - Автор неизвестен

Тем не менее братья, между которыми существовало твёрдое соглашение, особенно щепетильно соблюдали правила обхождения, как вдруг это их взаимное соглашение было нарушено. Господин Левый министр был особенно любим его светлостью из числа его сыновей. В двадцать шестой день 9-й луны 6-го года правления под девизом Кюан[65], не посчитавшись с мнением господина канцлера, он сделался обладателем символов власти главы клана[66], а в десятый день 1-й луны следующего, 1-го года правления под девизом Нимпэй[67], согласно императорскому рескрипту о важнейших делах Высшего государственного управления, стал вершить большими и малыми делами в Поднебесной.

Вообще говоря, все были согласны в том, что это пример редкостный, когда верноподданный сосредоточивает у себя обязанности регента, канцлера и иных власть предержащих. Между тем, когда господин канцлер ещё именовался просто регентом, ему угодно было за ходом дел в Поднебесной наблюдать со стороны. Но тому, чем вельможный канцлер изволил высказывать недовольство, были и древние примеры, которые берут начало от его предка, преданного и милосердного князя[68], когда регент возложил на себя ещё и предварительный просмотр бумаг Высшего государственного совета, и дела главы клана. Однако в те времена, когда Тадамити был регентом, от обеих обязанностей его отстранил Левый министр. Он не только не уронил их достоинство в своё время, но и грядущим поколениям не оставил достойного сожаления повода для хулы.

Но хотя мы и говорим так, но оттого, что в делах управления государством Левый министр должен был обратиться к смирению, канцлер Тадамити изволил подать прошение об отставке — и не потому ли дела канцлера были переданы в ведение Левого министра или, наоборот, Тадамити следовало поручить обязанности по предварительному просмотру бумаг Высшего государственного совета, поступающих на высочайшее волеизъявление, и обязанности главы рода Фудзивара. Обе эти возможности вызывали пересуды. Поэтому царствующий император и соблаговолил выразить самое неблагоприятное суждение относительно передачи этих обязанностей. Но, поскольку Пребывающий в созерцании уже высочайше распорядился о её утверждении, неблагоприятное это суждение действия не возымело.

Кроме того, когда этот Левый министр управлял делами в Поднебесной, недовольных подданных не было. Исследовав японские и китайские правила поведения, он не оставил для себя неясных мест ни в каких записях. Он исследовал глубины всевозможных учений, во всех делах соизмерял их подъём и упадок, надзирая за делами государственного управления, не делая различия между людьми ближними и дальними. Как государев подданный, ведающий записями, он не стыдился отмечать в них ни прошлое, ни настоящее.

И между тем, господин канцлер находил отдохновение в прекрасной каллиграфии, и, размышляя о том, как люди с завистью говорят, что он совершенствуется в искусстве японского и китайского письма, говаривал, бывало:

— Сочинение китайских стихов и японских песен[69] — это развлечение в часы досуга. Оно не принадлежит к числу важных придворных церемоний. Но искусство письма доставляет первейшее наслаждение. Мудрый подданный непременно помещает его впереди всех прочих занятий.

Сам он штудировал в первую очередь Пятикнижие[70], исправляя упущения в вопросах человеколюбия, справедливости, ритуала, мудрости и искренности, и когда случайно допускались ошибки в проведении сезонных собраний[71], в церемониях с участием придворных чиновников или в официальных обращениях к государю, он сейчас же в письменной форме указывал на эти упущения чиновникам двора и Государственного совета. У его светлости не в правилах было стращать чиновников, поэтому он говорил им так:

— Когда Первая особа[72] станет передавать низшим чиновникам перечни их упущений, это, ведь, не послужит их чести! Учтите это. Об этом следует особенно печься, — и те смиренно повиновались.

Кроме того, когда нарекания вышестоящих вызывала даже младшая прислуга, или, к примеру, бычники, и ему правдиво докладывали об истинной причине этих нареканий, министр выслушивал всё до мелочей и, если люди не были виноваты, высказывал сожаление по поводу случившегося, выносил поистине безошибочное суждение о том, кто прав и кто неправ, и не оставлял места для двух мнений о добре и зле. Как говорится, он был словно шило, всё пронзающее насквозь, из-за чего и назывался въедливым Левым министром.

Так представляли две противоположности между собой старший и младший братья, и один из них служил при ушедшем от дел государе, а другой — при царствующем императоре. Канцлер, исполняя обязанности, возложенные на него изначально, исполнял свою службу при дворе императора, Левый же министр, наоборот, служил при «хижине отшельника», у покоев экс-императора.

Левый министр полагал: «Когда поразмыслишь о нынешнем мире, становится понятным, что, покуда длится правление государя, обязанностями регента пренебрегают, и нет нужды в записях, которые делает канцлер. Когда же управление государством закономерно переходит к экс-императору, канцлеру поклоняются. Я сам стану поклоняться ему», — и от этих его размышлений становилось горько.

Новый экс-император, по секрету извещённый о них, изволил весьма порадоваться и однажды соблаговолил приветливо побеседовать с ним.

— Император Тэнти[73], — молвил его величество, — был сыном императора Дзёмэй и очень много принцев, сыновей императора Котоку, было его подданными. Ниммё[74] был сыном императора Сага. Отстранив детей Дзюнна, он наследовал Драгоценное счастье — престол государей. Хоть и говорится, что у самого меня добродетелей недостаёт, но, будучи рождён сыном прежнего императора, я стал государем, которого почитали на Четырёх морях[75]; хоть и перестало до меня доноситься всеблагое августейшее благоухание, но ведь наделён же я достойным поклонения рангом государева сына!

— Однако из-за благосклонности, имевшей место во времена былые[76], стали одно правление за другим пренебрегать правильной линией наследования, вредить ей неожиданными изъянами, доставлять людям горечь тем, что ухудшалась связь между отцом и сыном.

— Хотя и говорят, что в дни прежнего экс-императора были глубокими горести, а вознести молитвы было негде, и два года он впустую проводил вёсны и осени, — ныне уже нельзя стало скрывать им свои намерения. Быть может, следуя примеру двух государынь, Саймэй[77] и Сётоку[78] вторично принять ранг государя, а может быть, не делать так, но ещё раз выразить пожелание, чтобы ранг этот принял принц Сигэхито: «Вручаю тебе заботы по управлению государством»?

— Как в нынешние времена, когда идёт борьба за власть, поступить так, чтобы и волю богов не нарушить, и надеждам людей не противоречить? Как это сделать?

Когда Новый экс-император вымолвил это, Левый министр произнёс то, что изначально отвечало подлинной воле государя:

— Говорится ведь: «Ежели дары Неба не примете, вас за это можно осудить. Коли не сделать то, для чего наступило время, можно тем самым навлечь бедствия». А время наступило тогда, когда скончался экс-император[79]. — И какого ещё подходящего времени нужно будет ожидать, если теперь не позаботиться о том, как поступить?

Кроме того, что государь изволил выразить понимание, сказав: «Воистину, так оно и есть», — подробностей не последовало. Но дело с августейшим заговором было этим определено.

Потом все стали действовать вразброд — воины обоих домов Минамото и Тайра[80], прислуживавшие у императорского дворца и у покоев экс-императоров — одни нарушали наказы отцов, другие позабыли о почитании старшего брата младшим, каждый стал действовать как ему вздумается, вплоть до отца с сыном, дяди с племянником, всех родственников, господина и подданного. Вся Япония разделилась надвое.

В столице благородные и подлые, высшие и низшие, соглашаясь между собой, говоря:

— Теперь на этом заканчивается свет. Всё теперь погибнет. Тот, кого именуют Новым экс-императором, — старший брат, а Царствующая особа — его младший брат. Тот, кто именуется канцлером, — старший брат, а господин Левый министр — его младший брат. Великие полководцы Царствующего государя — Ёситомо, владетель провинции Симоцукэ[81] и Киёмори, владетель провинции Аки[82]. Великие полководцы экс- императора — это отец Ёситомо, Рокудзё-хоган Тамэёси, и дядя Киёмори, Тайра-но Тадамаса, помощник главного конюшего Правой стороны[83]. Не задумывались они о том, кто из них будет наверху, кто внизу, кто победит, а кто проиграет.

Однако, «согласно учениям», во время сражения один непременно выигрывает, а другой проигрывает, и заранее трудно бывает узнать результат. Он соответствует лишь наполненности судьбы и зависит только от глубины кармы[84].

Так говорили люди между собой.

Тогдашним местопребыванием Нового экс-императора был дворец Танака в Тоба[85]. Он изволил находиться в этом дворце, пока длилось время Промежуточной Тьмы[86] со времени кончины Старого императора, а после того как был определён план августейшего заговора, его величество намеревался отбыть в столицу, едва для того представится подходящий случай. И хотя не говорили, что произойдёт, когда, наконец, его величество прибудет сюда, — неспокойны были дороги и заставы В столичных Домах заперли ворота и двери, жители увезли и попрятали в разных местах — на востоке и на западе, на юге и на севере — ценности и всякую утварь. Шумели и суетились все без различия, высшие и низшие.