Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

– Здорово, Виталий! Не знаешь, зачем я начальству так срочно понадобился? Вчера получаю радиотелеграмму от Кузнецова: «База № 2. Медведеву. Первым самолётом прибыть ко мне со своим фотоаппаратом». Ничего не понятно. Что за фотоаппарат и какое я имею отношение к фотографии? И все наши старожилы тоже удивились. «А может, радисты чего-нибудь перепутали насчёт аппарата? – говорят. – Давай запросим Кузнецова». Запросили. А тут приходит от Кузнецова вторая: «База № 2 Медведеву. Первым самолётом явиться ко мне со своим аппаратом». С моим аппаратом – как я раньше не догадался? Стало быть, с парашютом. Только вот зачем, непонятно. И вот я здесь.

– С тебя причитается, – сказал я, улыбаясь от распиравшей меня «тайны».

– Это с чего бы? – удивился Медведев. – Может, по случаю праздника?

– Праздник праздником. А вот нам с тобой прыгать на полюс!

– Ты серьёзно?!

– Серьёзнее не бывает. Утром меня Кузнецов вызывал. Они в штабе, видимо, давно решили и только дожидались Дня Победы и завершения экспедиции.

– Вот это новость! – восторженно выдохнул Медведев. – По этому поводу надо закурить. – Он полез в карман. Достал смятую пачку «Беломора», но все папиросы оказались сломанными. – Ладно, пойду руководству доложусь, а потом уж и покурю.

Медведев вернулся минут через двадцать и сообщил, что всё правильно. Кузнецов не раздумал, и пора браться за работу. Пока Медведев ходил в штаб, Рожков где-то раздобыл большое серебристое полотнище – перкалевый пол от палатки. Растянув его на снегу, он разгладил его, прикинул на глазок размеры и, удовлетворённый осмотром, заявил, что полотнище – настоящий парашютный стол. Чтобы ветер не сдувал полотнище, по углам положили по куску льда.

– Давай-ка свой парашют, начнём с него, – сказал Медведев.

Я вытряхнул из парашютной сумки парашют на полотнище, выдернул кольцо, и пёстрая груда шёлка заиграла красками под лучами выглянувшего солнца.

Работал он быстро, споро, уверенно. Чувствовалась профессиональная хватка. Стропы так и мелькали в руках. Помогая друг другу, мы быстро уложили основной парашют Медведева и два запасных.

– Надо подвесную систему подогнать получше. Не то в воздухе намыкаешься с ней, – сказал Медведев, надевая на себя парашют.

Он долго шевелил плечами, подпрыгивал на месте, то отпускал плечевые обхваты, то подтягивал ножные. Наконец он расстегнул карабин грудной перемычки и, сбросив парашюты, вытер вспотевший лоб.

– Вот теперь порядок, – сказал он. – Надевай подвеску.

Меня он тоже заставил попотеть. Но зато теперь подвеска сидела как влитая.

Мы уложили парашюты в сумки и направились к начальнику экспедиции. Кузнецов стоял у входа в штабную палатку. Вспомнив своё недавнее боевое прошлое, Медведев строевым шагом, топая унтами, подошёл к начальнику экспедиции и, приложив руку к меховой шапке, доложил:

– Товарищ генерал, парашютисты Медведев и Волович к выполнению прыжка с парашютом на Северный полюс готовы.

Кузнецов посмотрел на часы.

– Через тридцать пять минут вылет, – сказал он.

Пока мы укладывали в брезентовый мешок консервы, галеты, круги колбасы, увязывали свёрток с ломиками и лопатами, стрелка часов подползла к двенадцати. Надо было поторапливаться. Мы взвалили на плечи сумки с парашютами и направились к самолётной стоянке, находившейся неподалёку от палатки.

Си-47 ждал нас… Светло-зелёный, узкотелый, на колёсном шасси, с традиционным белым медведем на носовой кабине и полуметровыми буквами, выведенными белой краской: «СССР Н-369».

Механики уже грели двигатели. Из-за брезентовых полотнищ, свисавших с двигателей до самого льда, доносилось свирепое рыканье АПЛ – авиационных подогревательных ламп, этого оригинального гибрида паяльной лампы с огромным примусом. Это и был самолёт Метлицкого, с которого нам предстояло прыгать на полюс.

– Ну что, пожалуй, пора одеваться, – сказал Медведев, завидев, что к нам приближается Кузнецов в окружении штаба и командиров машин.

Мы надели парашюты.

Трояновский, приказав не шевелиться, обошёл нас со всех сторон, стрекоча моторами своего киноаппарата. Затем мы должны были снять парашюты, снова надеть. Он делал дубль за дублем, и мы покорно то поправляли лямки, то вновь застёгивали тугой карабин грудной перемычки.

– Ничего, ничего, для истории можно и потрудиться, – приговаривал он, меняя кассету. – Ну вот, теперь можете прыгать. Желаю удачи.

Тем временем на самолёте Метлицкого уже запустили двигатели, машина выкатилась из общего строя и остановилась в снежной метели, поднятой винтами. Группа провожающих росла на глазах. Все жители ледового лагеря пришли пожелать нам счастливого приземления: Штепенко, Водопьянов, Черевичный, Котов, Падалко, Сузюмов, Морозов, лётчики, гидрологи, бортмеханики, радисты. Чибисов сказал что-то Кузнецову, махнул нам рукой. Пошли! Пурга, поднятая крутящимися винтами, сбивала с ног, и мы, подняв воротники, подставляя ветру спины, с трудом вскарабкались по стремянке в кабину. Бортмеханик с треском захлопнул дверцу. Сразу стало темно. Замёрзшие стёкла иллюминаторов почти не пропускали света. Они казались налепленными на борт кружочками серой бумаги. Мы устроились на груде чехлов от двигателей, ещё хранивших остатки тепла, терпко пахнувших бензином и горелым маслом. Гул моторов вдруг стал выше, пронзительнее, машина вся задрожала, покатилась вперёд, увеличила скорость и, легко оторвавшись от ледовой полосы, стала быстро набирать высоту. Глаза уже привыкли к полумраку, и можно было осмотреться. В грузовой кабине обычно было просторно, хоть в футбол играй. Но сегодня она была до предела завалена всевозможными вещами. Повсюду стояли деревянные ящики с оборудованием, катушки стального троса, густо смазанного солидолом, фанерные коробки с полуфабрикатами, мешки с хлебом и оленьими тушами. Вдоль левого борта выстроились полдюжины бочек, связанных между собой толстым канатом, – запас бензина. Поперёк кабины, преграждая путь, стояла обросшая льдом гидрологическая лебёдка.

Хвост самолёта был забит лагерным снаряжением: палатками, связками оленьих шкур, баллонами с пропаном, закопчёнными газовыми плитками. У самой дверцы лежал аккуратно упакованный в брезентовое полотнище большой свёрток, из которого выглядывали кончики дуг запасной палатки, предназначенной для нас на случай непредвиденной задержки на льдине после прыжка. Бортмеханик озабоченно оглядывал беспорядок, царивший в кабине.

– Вы уж, ребята, не обессудьте, – сказал он извиняющимся тоном. – Совсем с ног сбился. Думал, прилетим сегодня, отдохну малость, а потом наведу порядок в своём хозяйстве, а вместо этого приказали парашютистов, то есть вас, выбрасывать. Да вот ещё, может, прыгать будете в левую дверь. Она всё же грузовая, пошире. Я вот глядел, как вы втискивались в кабину. Даже жалко вас стало.

– Ну, молодец, правильно сообразил, – одобрил предложение Медведев. – Пожалуй, для меховой-то робы правая дверка тесновата. Ещё застрянем. Вот смеху будет. А ты, Виталий, чего замолк? Рассказал бы чего-нибудь. Не то, пока до полюса долетим, со скуки помрём. – Он помолчал, похрустел сухариком, завалявшимся в кармане. – А всё-таки лихо с полюсом получилось. Прыжок будет круглый – семьсот пятидесятый. И звучит неплохо – на Северный полюс совершён семьсот пятидесятый,