Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

почётно. Вам доверено быть первыми в мире парашютистами, которые раскроют купола своих парашютов над Северным полюсом. Смотрите не подведите. Но это одна сторона дела. Другая, и, может быть, ещё более важная для авиации, – оценка возможности прыгать с парашютом в Арк- тике. Постарайтесь выявить особенности раскрытия парашюта, снижения, управления им, приземления. Вообще всё, что только возможно, от прыжка до приземления, а точнее, приледнения. Вопросы есть?

– Нет.

– Тогда, не дожидаясь прилёта Медведева, готовьте парашюты, снаряжение. Тщательно продумайте, что взять с собой. Не забудьте захватить запас продовольствия дней на пять и палатку. Чтобы всё это было на борту у Метлицкого на всякий случай.

– Разрешите идти?

– Действуйте, – сказал Кузнецов. – Когда всё будет готово, доложите.

– Подождите минуточку, Виталий Георгиевич, – вдруг сказал Сузюмов. – Хочу вам процитировать Михаила Васильевича. Он уже однажды писал о парашютных прыжках на Северный полюс. Это когда решался вопрос о высадке станции на полюсе.

– Это когда было? – удивился Водопьянов. – Что-то я запамятовал.

– Если хотите, я сейчас прочту, – улыбнулся Сузюмов, доставая из-под койки книгу Водопьянова «На крыльях в Арктику». Он перелистал несколько страниц. – Вот: «Обстановка на Северном полюсе, как известно, несколько иная, чем, например, на Тушинском аэродроме. Сбрасывая на полюс парашютиста, ему надо дать не букет цветов, как во время авиационного праздника, а двухлетний запас продовольствия, палатки, снаряжение, оборудование».

Покинув штабную палатку, я бегом отправился домой. Не успел приподнять входную дверь, как на меня посыпался град вопросов: зачем вызывали? Что случилось?

– Ну давай, не темни. А то вид у тебя больно торжественный, – сказал Щербина.

Наверное, меня и впрямь распирало от гордости, и я выпалил:

– Кузнецов разрешил прыгать на полюс!

– С места или с разбега? – спросил ехидно Канаки.

– Да нет, с парашютом, – ответил я, не оценив глубины Васиного юмора.

– Тогда за нашего доктора-парашютиста, – провозгласил Володя, разливая по стаканам коньяк, который они честно сохраняли до моего прихода.

– Точнее будет, за парашютистов, – поправил я. – Прыгать будем вдвоём с Андреем Медведевым.

– Ну, это ас. Он на полюс сможет даже без парашюта выпрыгнуть, – сказал Дима Морозов, штурман из экипажа Ильи Котова.

– Прыгать будем сегодня. В двенадцать с машины Метлицкого. Так что тебе, Володя, как второму пилоту, придётся нас выбрасывать.

– Сделаем всё, – сказал Щербина, – а пока пельмешек поешь, это прыжкам не помеха. – Он вывалил мне в миску целый черпак пельменей. – И нельмы сейчас настругаю.

Но кусок не лез в горло.

– Пойду, ребята, пройдусь, – сказал я, накидывая на плечи куртку.

Меня никто не удерживал. Я выбрался из палатки. Медный диск солнца то исчезал в лохматых облаках, то выплывал в голубизну неба, и тогда всё вокруг вспыхивало мириадами разноцветных искр. Снег сверкал пронзительно ярко, и его колючие лучи слепили глаза, не защищённые дымчатыми стёклами очков. Полузаметённые купола палаток курились дымками, словно трубы деревенских изб. Неподалёку голубела изломом льдин высокая гряда торосов – след вчерашнего торошения. То вспыхивал пулемётной дробью, то замолкал движок у палатки радистов. Сквозь тонкие палаточные стенки доносился чей-то говор. Поскрипывал снег под ногами бортмехаников, спешивших с аэродрома в свою палатку. Тишина как бы усиливала многократно каждый звук, и в то же время каждый звук, умолкнув, усиливал тишину. Побродив без цели между палаток, я свернул на тропинку, протоптанную в свежевыпавшем снегу, и очутился у гряды торосов. Только вчера здесь всё гудело, стонало на разные голоса, скрипело и скрежетало. Льдины сталкивались, становились на дыбы, громоздились друг на друга. На глазах вырастали и разрушались ледяные хребты. Словно таинственные силы вдохнули жизнь в эти голубые громады, и они, ожив, вступили между собой в борьбу – всесокрушающую и бесполезную. Но прекратилась подвижка, и всё застыло. Я присел на ярко-голубой, чуть присыпанный снежком ледяной валун, вытащил из куртки папиросы и закурил. Как странны иногда зигзаги человеческой судьбы. Мог ли я ещё недавно предполагать, что окажусь в самом сердце Арктики, буду жить на дрейфующем льду в палатке? Мечтал ли я, что эти люди, имена которых с детства для меня были символом мужества, станут моими товарищами и что, сидя на торосе, я буду обдумывать прыжок с парашютом на Северный полюс и строить предположения о том, как будет работать парашют в арктическом небе?

Мои размышления прервал звук, напоминавший гудение шмеля в летний день на лугу. Он возник где-то далеко на северо-востоке. Самолёт.

«Неужели Бардышев?» – подумал я, с надеждой вглядываясь в горизонт. Но вскоре стало ясно: не он. К лагерю приближался на небольшой высоте двухмоторный Ли-2 с торчащими под зелёным брюхом лапами лыж. Надо идти к радистам. Они должны знать, когда сядет Бардышев. Палатка радиостанции стояла на краю лагеря. В ней, как всегда, пахло бензином от движка, канифолью (радисты вечно что-нибудь паяли и перепаивали) и свежесваренным кофе, без которого они давно бы уже свалились с ног.

Завидев меня, вахтенный радист, не дожидаясь вопроса, сказал, что Задков на подходе, связь с Германом (Г. Патарушин, радист экипажа Задкова) была минут двадцать назад. Он передал расчётное время 9:20, а сейчас 9:00. «Так что можешь идти встречать своего напарника».

Действительно, через десять минут на юго-западе показалась чёрная точка, превратившаяся в большой краснокрылый самолёт Ил-8. Во время Великой Отечественной войны эта могучая четырёхмоторная машина была грозным дальним бомбардировщиком. «Демобилизовавшись», она надолго прописалась в Арктике, оказавшись незаменимой в высокоширотных воздушных экспедициях. Вот уже много недель подряд, выполняя роль «летающей цистерны», она летает к полюсу, каждый раз доставляя для экспедиционных самолётов многие тонны горючего. Без них исследования Центральной Арктики оказались бы невозможными. Самолёт промчался над палатками и, сделав круг, пошёл на посадку. Задков зарулил на стоянку по соседству с двумя заиндевевшими Ли-2. Машина в последний раз взревела всеми четырьмя двигателями, подняв вокруг настоящую пургу, и затихла, высоко задрав застеклённый нос.

Носовой люк открылся, вниз скользнула стальная лесенка, и на снег спрыгнул штурман самолёта Николай Зубов.

– Здорово, доктор, – сказал он, пожимая руку. – Медведева, небось, дожидаешься? Нету его с нами. Мы очень торопились, и ждать, пока Медведев соберёт свои шмотки, времени не было. Да ты не очень расстраивайся, через часок прилетит с Жорой Бардышевым.

Тем временем бортмеханики уже спустили из люка грузовой кабины длинные доски, и по ним одна за другой покатились на снег желанные бочки с бензином.

Часа через полтора радисты обрадовали меня сообщением, что на подходе самолёт Бардышева с Медведевым на борту.

Наконец долгожданный Ли-2 мягко коснулся ледяной полосы, и ещё не успели остановиться лопасти винтов, как прямо из кабины на снег спрыгнул Медведев. Я кинулся