Егоркин разъезд - Иван Супрун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отвязав косарь, Егорка взял его в правую руку и отвел ее назад, чтобы размахнуться.
Гришка о доме не заговаривал. Подняв с земли и крепко зажав в руке большую гальку, он выставил левую ногу вперед.
Кто его знает, сколько бы времени они простояли так, воинственно и выжидающе, если не было бы с ними еще и третьего. Видя, как напряженно, с опаской глядят на заросшую канаву и трубу старшие товарищи, Мишка все больше и больше пугался и в конце концов не выдержал.
— А! А! А! — прорезал мертвую тишину его звонкий голос.
От неожиданности Егорка и Гришка шарахнулись под откос, бычок же взмахнул хвостом и тряхнул головой.
Оставшись один, Мишка заревел еще пуще.
— Ты чего? Ты чего? — зашикали враз вернувшиеся беглецы.
— Боюсь! — вопил Мишка.
— Чего же ты боишься? Ну, чего?
— А вы, а вы чего боитесь? — захлебывался Мишка.
— Я ничего не боюсь, — храбрился, посматривая на трубу, Егорка.
— И я ничего не боюсь, — заверял Гришка и тоже косился в сторону канавы.
— А убежали? — тянул Мишка.
— У меня под ногами глиняный ком рассыпался, вот я и сорвался, — оправдывался Гришка.
— А я поскользнулся. Бояться тут нечего. В эту трубу наши большие ребятишки сколько раз лазили — и ничего. Не плачь, — уговаривал Егорка. — Посмотри, вон тятину будку видно, а вон семафор стоит, а вот птички на проводах сидят. Ну, не реви же!
Мишка замолчал.
Сказанные Мишке слова о том, что «большие ребята сколько раз лазили в трубу — и ничего» подбодрили и Гришку и самого Егорку. Действительно, раз другие лазили в трубу, то почему же они не могут пройти над ней по линии? К тому же ясно, что сейчас ни в трубе, ни в канаве никого нет. Если бы там кто-нибудь сидел, то непременно услышал бы Мишкин рев и уже давно выскочил бы оттуда. А то как было там все, так и оставалось: спокойно, тихо.
— Чего мы тут стоим? Пошли! — скомандовал Егорка.
— Теперь можно идти, раз отдохнули, — отозвался Гришка.
…Наконец ребята очутились на половине пути. Отдыхать решили около верстового столба, как раз против березы. Прежде чем опуститься на землю, Мишка поинтересовался:
— Сколько вы дадите мне хлеба?
— Разделим поровну, — ответил Егорка;
— А как это поровну?
— А так. Я отломлю тебе немножко от своего куска, а Гришка — от своего.
— Нет уж, — запротестовал Мишка, — раз поровну, так поровну: ты отламывай полкуска и Гришка тоже пол куска.
— Ишь ты какой хитрый, у тебя тогда будет больше.
— Ну и пусть больше, я сильно есть хочу.
— И мы хотим.
— Я маленький. Давайте хлеб. А то я всем расскажу, как вы трусили: два раза убегали от меня. Вот…
Не согласиться с Мишкиным требованием было нельзя. Егорка и Гришка сунули руки в карманы, но кусков там не оказалось — они превратились в мелкие крошки.
— Разини! Я когда вам говорил, давайте делать передых, а вы все шли и шли… — На Мишкиных глазах навернулись слезы.
— Не плачь, — утешал Гришка. — Крошки лучше, вкуснее. Куски надо кусать да разжевывать, а крошки готовенькие, мяконькие. Я, когда хочу есть, глотаю их целиком.
— А делить как? — хныкал Мишка. — Их же не сосчитаешь.
— Вот так. — Егорка вытащил из кармана полную горсть крошек и высыпал их в Мишкин ковш. — Ешь и перестань хныкать. Какой нашелся!
— Давай и ты.
Мишка поднес ковш Гришке. Тот тоже достал из кармана добрую порцию и отдал Мишке.
Ребята уселись около верстового столба и принялись за еду.
Переход через трубу, дележка крошек и еда настолько поглотили внимание ребят, что они и не заметили, как небесная «каша» заваривается уже над их головами. Черная лохматая туча еще не застелила солнце, но уже подбиралась к нему и вот-вот должна была закрыть его.
Гришка первый вскочил на ноги и, показывая в сторону разъезда, крикнул:
— Посмотрите! Идет большой дождь.
Егорка и Мишка тоже поднялись.
Да! В том краю, за разъездом, все сделалось темно-серым: там свирепствовал ветер. Он подхватывал и кружил все, что ему было под силу: пыль, песок, сухую траву, листья. Вскоре темно-серая пелена окутала и разъезд, а еще через мгновение разъяренный ветер с такой силой швырнул в ребят песком, что они заслонили ладонями лица.
Но так продолжалось недолго. Когда ветер пронесся, ребята выпрямились и оглянулись. Солнышко спряталось за лохматой тучей, а вокруг стало сумрачно и тихо, как будто наступил вечер.
Мишка протер глаза:
— Страшно.
— Не бойся, ветер больше не придет, — ободрил братишку Егорка.
— А солнышко скоро опять покажется, — пообещал Гришка.
Хотя Егорка с Гришкой и успокаивали Мишку, но у самих на душе было тревожно. Они чувствовали, что сейчас из наплывшей черной тучи сыпанет хлесткий дождь, а деваться от него некуда. Защитить от дождя могли только приставленные впритык друг к другу щиты, но они находились среди кустов. Идти к ним не хотелось. Тут все привычное, знакомое: рельсы, шпалы, балласт, тут все казалось светлее, и отсюда, хотя и смутно, все же виднелись стрелочная будка, станция, казармы. А там? Кто его знает, что могло быть там, в этих потемневших, вздрагивающих кустах и в щитах.
Первая капля дождя шлепнулась на непокрытую Мишкину голову. От неожиданности Мишка схватился за то место, куда угодила капля, и «ойкнул». И сразу же после его вскрика, как по сигналу, сверкнула молния, и раздался оглушительный сухой треск.
— Мама! — закричал Мишка.
Егорка с Гришкой тоже крикнули, но не «маму», а что-то такое, чего и сами не поняли. Они оправились от испуга быстро, а Мишка начал озираться и дрожащим голосом приговаривать:
— Он стрельнет прямо в меня, прямо в меня…
— Не стрельнет, не бойся, — уверял Егорка.
— Стрельнет. Вы хитрые очень. У тебя фуражка, а Гришка надел на голову чашку, а у меня ничего нет.
— На, на тебе!
Егорка снял фуражку и надел ее на Мишку.
— А чашку?
— Чашку я не отдам, — сказал Гришка.
— Ну вот, ну вот, — захныкал Мишка.
— Отдай, Гришка, — попросил Егорка. — Видишь, на мне ничего нет, и я не боюсь. А ты забоялся.
— Кто забоялся? На! — Гришка подал чашку Мишке.
Мишка напялил ее поверх фуражки и, присев около столба, потребовал:
— Становитесь около меня!
— Чего ты еще выдумал? — вскинулся Егорка.
— Становитесь! А то я буду реветь.
Пришлось встать.
Наклонившись над Мишкой, Егорка начал строжиться:
— Трус! Туча уже проходит, а ты все боишься. Посмотри вон!
Мишка просунул голову между Егоркиных ног и поглядел в ту сторону, откуда пришла туча.
И в самом деле, там становилось светлее. Но это там, а вот тут… Здесь снова сверкнула молния, снова раздался треск, и сыпанул дождь. Через минуту на линии не осталось ни одного серого пятнышка: почернели и балласт и шпалы. Одежда на ребятах вымокла до нитки, но они крепились и, наверно, простояли бы под столбом еще долго, если бы Гришка не вспомнил, как недавно в бараке рассказывали о том, что на днях грозой убило двух деревенских баб. Бабы ходили за ягодами и вздумали спасаться от дождя под высоким деревом. Молния расколола дерево и убила их. «Под высоким не становись — убьет», — говорили рабочие.
— Егорка! — засуетился Гришка. — Под столбом стоять нельзя. Он высокий, и в него шибанет гроза.
Егорка тоже вспомнил про убитых баб… Но куда же бежать, куда?
Тучу прорезала еще одна молния, последовал еще один удар грома, а за ним — еще и еще.
— Бежим! Бежим к щитам! — закричал Егорка.
Ребята схватили друг друга за руки, скатились под откос и помчались к щитам. Следом за ним побежал и бычок.
Трава, гнилой пень да длинная горбатая, упирающаяся сучьями в землю хворостина — вот и все, что оказалось в кустах. Егорка угодил на хворостину, и она с треском переломилась.
* * *Путевой сторож Порфирий Лукич, переждав дождь на границе своего участка, возвращался на разъезд. Небо снова было чистым, и все вокруг, под лучами жаркого солнца, искрилось и блестело. Немного не доходя до трубы, Порфирий Лукич спустился под откос к канаве, чтобы проверить, не засорилась ли она. Осмотрев дно канавы, Порфирий Лукич повернулся к линии и взглянул на трубу, взглянул и остолбенел — из трубы прямо по журчащему ручью выползал на четвереньках мальчишка с зажатым в руке большущим ножом. Хотя мальчишка от пяток до волос был вывалян в грязи, Порфирий Лукич сразу же узнал в нем своего крестника. Порфирий Лукич присел и стал наблюдать. Вслед за Егоркой из трубы показался совсем маленький мальчишка без штанов. Фуражка на его голове сидела так глубоко, что рассмотреть его лицо было нельзя. Он держал в руках ковш и как только вывалился из трубы, сразу же начал шлепать им по воде.
— Не брызгайся! — приказал малышу Егорка и, повернувшись к трубе, что есть мочи крикнул: