Егоркин разъезд - Иван Супрун

На линии ребята повеселели. На ней не было ни непроглядных кустов с высокой травой, ни болотцев со злыми лягушками, и уже совсем-совсем близко виднелся новенький беленький семафор.

Но как ни хорошо вышагивать по шпалам, а ноги тяжелели и тяжелели.

— Это потому, — объяснил Егорка, — что сапожки наши изорвались.

Да, сапожкам досталось, они посерели и во многих местах стерлись начисто, оставшаяся же грязь ссохлась и стягивала кожу.

— Давайте еще раз обуемся, а? — предложил Гришка.

— Сейчас нельзя, — возразил Егорка. — Переобуваться нужно в передых.

— А когда он будет, передых? — спросил Мишка.

— Когда… Понимать надо. Вот пройдем половину, там он и будет, там и переобуемся, и пообедаем.

— А где эта половина? — допытывался Мишка.

Егорка и сам не знал, где половина, однако не смутился, а, поглядев как следует сначала назад, затем вперед, ответил:

— Как раз за семафором. Там есть одно такое место…

Новый железный семафор стоял на сером каменном уступчике. Его сигнальные стекла — красное и зеленое — горели в лучах солнца. Внутри семафора висели две толстые проволоки. Они заходили в деревянный короб, а из короба — на железные колесики — ролики, укрепленные на деревянных столбиках, и уже по этим столбикам тянулись далеко-далеко, до подъемного рычага, который стоял почти около самой стрелочной будки.

Дотрагиваясь до поперечинок семафора и поглаживая то одну из них, то другую, Егорка говорил:

— Крашеный… Беленький… Наш тятя все время открывает и закрывает его.

— А мой тятя тут копал яму, вот… — похвастался Гришка.

— Смотрите, у него пуговочки! — восторгался Мишка, водя пальцем по круглым заклепкам.

Четвертый участник похода безразлично отнесся к семафору: он улегся около линии и закрыл глаза.

Во время осмотра было обнаружено много непонятных вещей. Как ни старались ребята, а никак не могли сообразить, к чему это висели на проволоках внутри семафора две длинные железные «колбасы» и для чего был пристроен круглый барабанчик с ручкой. Но главное все же уразумели, а именно, что крыло семафора поднимается и опускается при помощи проволок, протянутых по столбикам к рычагу.

А поперечинки к стойкам прикреплены, чтобы забираться по ним наверх, решили они.

— Давайте попробуем? — Гришка ухватился за переклад инку.

— Нельзя, — Егорка затряс головой. — Если мы залезем, то тятя или еще кто-нибудь сразу заметят нас, и тогда все пропало. Пошли скорее, а то мы так до самого вечера не дойдем.

Ребята, а за ними и бычок двинулись дальше. Но вот Мишка опять начал отставать.

— Говорил тебе — не ходи, — ворчал Егорка.

— Я не виноват, — оправдывался Мишка, — Сам я нисколечко не устал, а вот ноги…

— Ноги… Ноги… — передразнил Егорка, — Давай ковшик, я его понесу.

— Нет уж, не отдам.

Мишка зашагал проворнее, но минут через пять снова сбавил шаг, а затем остановился и спросил:

— Где твоя половина? Где будем надевать новые сапожки?

— Знаю где, жди.

— Нет, ты говори сейчас, — Мишка сел на шпалу.

— Пора бы уж, Егорка… — сказал Гришка.

— Сейчас, погодите.

Егорка посмотрел из-под ладони в сторону разъезда. Вот интересно — там все стало маленьким: высокие казармы и станция походили на игрушечные домики; стрелочные будки уменьшились до размеров спичечных коробков; погрузочная платформа держалась не на сваях, она лежала прямо на земле, а барак угадывался только по продолговатому бугорку. Все строения придвинулись друг к другу, сгрудились, между казармами не было никакого просвета, а станцию от них отделяло не широкое полотно железной дороги, а узенькая-преузенькая ленточка. До крестинной будки от Егоркиной казармы было теперь не более двух шагов.

От стрелочной будки по линии двигалось что-то черное. Егорка вгляделся пристальнее — человек: наверно, отец. Какой он смешной: малюсенький-премалюсенький, и не шагает, а просто перекатывается, словно на колесиках.

Туча, которую заметили ребята в начале пути, уже нависала над разъездом, а белое облачко, плывущее впереди нее, подкрадывалось к семафору. «Если будет дождь, то где же прятаться?» — с беспокойством подумал Егорка.

— Скорее узнавай, где половина, — прервал Егоркино раздумье Мишка и встал.

— Сейчас, еще в одно место посмотрю, и тогда все будет готово, — Егорка повернулся спиной к разъезду.

Впереди расстилалась незнакомая местность. За гнилыми болотцами, окаймленными чахлыми кустиками, виднелись: в одном краю — лес, в другом — желтые, созревающие хлеба, а в третьем — бугры. Из-за бугров высовывался церковный крест и вился дымок — там раскинулась деревня. Все это находилось очень и очень далеко. Единственное, что было близко — это большущая красивая береза. Таких берез ребята еще не встречали. Она стояла на пригорке, широко и приветливо разбросив густые ветви. Чтобы добраться до нее, нужно было пройти еще с полверсты по линии, а затем, пожалуй, столько же в сторону, по тропинке.

— Ну чего ты? — поторопил Мишка.

Егорка оторвал взгляд от заманчивой березы и уставился на небо. Где же то место, которое соприкасается с землей? На разъезде ему казалось, что небо сходится с землей не так уж далеко — «сразу же за семафором» — как говорил отец. А на самом деле? Вот они уже далеко за семафором, а небо ни насколечко не приблизилось, и определить, где половина пути, невозможно.

— Давай сюда хлеб из своего кармана! — крикнул Мишка.

— Сейчас прямо! — рассердился Егорка. — Половина будет как раз напротив березы. Пошли!

Может быть, и удалось бы им дойти без особых волнений и труда до намеченной Егоркой цели, если бы не галечки, которые лежали в кучке под откосом. Когда-то давно их сбросили туда вместе с балластом с платформы. Балласт смыло водой, они же остались на месте и обросли травой. Увидел их Гришка.

— Смотрите! Какие красивые камешки! — воскликнул он и начал спускаться под откос.

Егорка с Мишкой тоже хотели съехать вниз, но Гришка вдруг резко повернулся и вмиг очутился между рельсов.

— Ты чего это? — спросил Егорка.

— Труба! — ответил притихшим голосом Гришка.

По круглой, аршина полтора в диаметре, каменной трубе, проложенной под железнодорожным полотном, во время таяния снега и сильных дождей стремительно мчались ручьи. Зимой ее забивало снегом. Летом в сухие дни вода в трубе высыхала, и через нее вполне можно было пролезть. Но едва ли кто-либо из Егоркиных сверстников осмелился бы на такой рискованный шаг, потому что в трубе — об этом Егорка и Гришка слышали от больших ребятишек — было темно, как в печке, и иногда что-то шуршало, погромыхивало и даже выло. Побывавшие около трубы большие ребятишки непременно хвастались: «Мы были аж около трубы», а те, которые залезали в нее, и подавно считали себя героями.

Ни Егорка, ни Гришка не видели этой страшной трубы, собираясь на небо, они забыли о ней. И вот теперь…

Егорка поглядел вниз и еле слышно сказал:

— Ага… Серая…

Мишка о трубе ничего не знал и спросил обычным звонким голосом:

— По ней дым идет, да?

— Тише, ты! — одернул братишку Егорка.

Мишка перевел взгляд с Егорки на Гришку: они насупились и тревожно смотрели вниз.

— Дым, да? — уже сдавленным голосом допытывался Мишка.

— Не дым, а вода, — прошептал Егорка. — Понял?

Мишка не мог понять, откуда в трубе появляется вода, но что в ней таится какая-то опасность и что его друзья боятся чего-то, понял хорошо. Он мигом вклинился между Егоркой и Гришкой и уцепился свободной рукой за Егоркину руку.

— Надо бы где-нибудь присесть, а то мы все идем да идем, — вздохнул Гришка.

— Давайте тут, — согласился Егорка.

Ребята пристально осматривали все, что было около трубы, и чутко прислушивались. Садиться никому не хотелось.

Подошел и бычок. Он остановился между рельсами.

От трубы тянулась узкая глубокая канава. Края канавы поросли густой высокой травой и березовым кустарником. Зелень подбиралась к самому каменному своду, скрывая отверстие трубы. Только подойдя вплотную, можно было различить темную пасть трубы и то место, куда она изрыгала воду. Недалеко от путевой насыпи на крутых откосах канавы лежало два большущих камня. Они выглядывали из зарослей словно страшные звери, готовые в любую минуту выскочить из своих засад и кинуться на того, кто посмеет сунуться в трубу.

В другое время Егорка, пожалуй, предложил бы Гришке повернуть назад, но сейчас отступать нельзя: ведь всего лишь какой-то час назад он хвастался, что никогда ничего не боится. Нет уж, — решил Егорка, — пусть лучше о доме первым заговорит Гришка, он же будет пока молчать и сделает то, что полагается делать храбрецам — обнажит оружие.

Отвязав косарь, Егорка взял его в правую руку и отвел ее назад, чтобы размахнуться.