Наследница Шахерезады - Елена Логунова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Никогда, – лаконично ответил Клаус, полируя бокалы.
– Тогда зачем им горячий суп в термосе? – Феликса обуяло любопытство.
– Долгая стыковка? – предположил немногословный Клаус.
– Предположим, – Феликс кивнул, – но они могли бы снова прийти к нам в кафе и съесть горячий суп за столом, из тарелки!
– Ну а если будет очередь?
– Ну а куда им спешить?
– Ну а если не будет супа?
– Ну а почему это у нас не будет супа?
– Ну а если весь съедят?
– О!
Феликс вспомнил, какой наплыв клиентов был в кафе в те два дня, когда авиасообщение прекратилось из-за извержения исландского вулкана с непроизносимым названием.
– Думаешь, есть вероятность отмены вылетов? Что, было штормовое предупреждение?
– Ну было.
– Вот шайзе!
Осознав, что его изматывающая двойная смена может ознаменоваться сумасшедшим аншлагом в кафе, Феликс расстроился и подсознательно перенес свое недовольство на клиенток. Поглядывал на них, сердито хмурясь, потому и запомнил.
24 января, 07.30
Ирка все-таки заставила меня поесть, но настроение мое от этого ничуть не улучшилось.
Я понимала: если рядом с трупом найдут мой мобильник, то в ближайшее время я никуда не полечу. Ни в Прагу, ни домой! Как минимум меня будут долго допрашивать, как максимум – отправят под суд как соучастницу преступления. Я же лапала пол под ногами жертвы, там полно моих следов!
Мне казалось, что меня вот-вот повяжут.
Атмосфера враждебности сгустилась до стадии «весь мир против меня». Даже официант в кафе зыркал на меня так, словно точно знал, что это я убила того типа в туалете, причем тип тот был его дорогим и любимым родственником!
– Отставить паранойю, – постучав по краю тарелки вилкой, строго сказала мне Ирка. – Не время психовать, время действовать! Вспомни про лягушку в горшке!
В связи с последними трагическими событиями упомянутый горшок у меня закономерно проассоциировался с сантехникой, а лягушка – с пучеглазым мертвым парнем, так что я сильно вздрогнула и с чувством вскричала:
– Век не забуду!
– Это хорошо, – одобрительно кивнула Ирка. – Классику надо знать и помнить.
– Классику чего?
Я покосилась на нее с подозрением.
Если речь идет о классике такого серьезного преступного жанра, как убийство, то не желаю я просвещаться, спасибочки! Зачем мне подобное классическое образование? Я же не готовлюсь в профессиональные киллеры!
– Классику художественной литературы, разумеется, а ты о чем подумала? – тоже с подозрением спросила Ирка.
По моему лицу, наверное, было видно, что я не вижу в текущей реальности параллелей с литературной классикой.
«А как же вполне уже классическая идиома «мочить в сортире», авторство которой принадлежит нашему уважаемому президенту? – влез с репликой мой внутренний голос. – А развернутая фраза, помнится, звучала и вовсе как провидческий анонс: «Мы будем преследовать террористов везде. В аэропорту, так в аэропорту. Значит, вы уж меня извините, мы в туалете их поймаем, в сортире их замочим!»
– Ирка, ты на что намекаешь? – наморщив лоб, спросила я. – На то, что мы имеем дело не с одиноким преступником, а с мощной спецслужбой? Мне не нравится такая смена формата, это не наш с тобой уровень!
– Ты это о чем? – Подружка захлопала ресницами.
– А ты о чем?
– Я – о классической литературе! Ну же, вспомни! – Ирка пощелкала пальцами перед моим носом. – Кажется, у Льва Толстого есть рассказик про лягушку, которая свалилась в горшок со сливками, но не утонула, потому что не сложила лапы. Она отчаянно дергалась до тех пор, пока не сбила из сливок твердое масло, а тогда смогла выпрыгнуть из горшка!
– Ах вот оно что! Ты предлагаешь нам подергаться? О’кей, на это я согласна.
Я наклонилась через стол и зашептала:
– Надо забрать из мужского сортира мой мобильник и замести следы! Но ты же видишь, что народу в аэропорту заметно прибавилось, так что туалеты отнюдь не пустуют. Если я сунусь в тот клозет – возмущенные мужики вытолкают меня взашей!
– Тоже согласна.
Ирка допила свой кофе и резюмировала:
– Нам срочно нужен мужик!
Это у нее получилось слишком громко.
– Красавица, а я не подойду? А я? А мы? – радостно завопили за соседним столиком.
Ирка пристально посмотрела на отзывчивых джентльменов.
– Не смотри на них так, словно и в самом деле выбираешь! – зашептала я, пока веселые и отзывчивые наперебой нахваливали себя, навязываясь в близкие друзья моей подруге.
– Спасибо, как-нибудь в другой раз! – громко сказала Ирка и отвернулась от мужиков. – Нет, эти нам не годятся. У них компания, любой секрет моментально станет общим достоянием, а такую толпу свидетелей нам не обезвредить.
– Тем более что с киллерской классикой мы пока и вовсе не знакомы, – поддакнула я. – Итак, подведем итоги: нам нужен такой помощник мужского пола, который не станет свидетельствовать против меня, потому что улетит в свои дальние страны раньше, чем у полиции возникнут вопросы. Логично же?
– Логично. Давай посмотрим на табло и узнаем, какой самолет улетает в ближайшее время, а потом пройдем в тот гейт, откуда будет посадка на тот самолет, и слезно попросим какого-нибудь мужика сгонять в мужской сортир за твоим телефоном! – предложила Ирка. – А чтобы ему не пришлось там шарить по углам, облегчим ему поиски, позвонив на твой мобильный с моего!
– Гениально! – совершенно искренне оценила я этот план.
И мы пошли изучать расписание вылетов.
24 января, 07.50
– Лея, те тети, которые дяди-геи, опять пришли! – сказал своей старшей сестре востроглазый мальчик Курт.
– Ма, тебе не кажется, что твой любимый сын слишком много говорит о геях? – толкнула локтем маму ехидная Лея.
– Возможно, стоит обратиться с психологу, – не отрываясь от смартфона, кивнула ее мать.
24 января, 07.51
– Стоп. Ты слышала, что сказал этот мелкий засранец?
Ирка резко остановилась и нехорошо посмотрела на семейство, плотно оккупировавшее лавочку на три посадочных места.
– Нет, а что он сказал?
– Он сказал, что мы геи!
Ирка возмущенно засопела.
– Он сказал, что мы тети и одновременно дяди, как трансвеститы какие-нибудь!
– Ерунда, ты просто не расслышала или неправильно поняла, – отмахнулась я от столь явной глупости. – Ну какой из тебя, например, трансвестит?
– Впечатляющий, – посмотрев на свое смутное отражение в темном мраморе стены, сказала Ирка с неуместным кокетством. – А из тебя – вполне обычный.
– Ты хочешь сказать, что я похожа на мужика?!
– Наоборот! Хотя… А это ведь идея!
Подружка схватила меня за руку и потянула.
– Куда ты меня тащишь?
– В туалет!
– Что, опять?! Нет!
– Да! Но сначала в женский!
Семипудовая Ирка с легкостью преодолела мое сопротивление, и вскоре я в очередной раз оказалась в уборной.
Интересно, кто-нибудь еще совершал такую обстоятельную экскурсию по сантехническим достопримечательностям австрийского аэропорта Швехат?!
24 января, 08.15
Хорошая новость: я не единственная, кто носит в сумке странные вещи.
У подруги моей в коричневом замшевом ридикюле, похожем на молодого шарпея со скобами на зубах, строительной рулетки не было, зато нашлось колечко скотча.
С его помощью мы закрепили над моей верхней губой рыжий локон из Иркиной роскошной гривы.
Между прочим, это много говорит о настоящей женской дружбе! Не каждая дама пожертвовала бы для спасения подруги целый локон собственных, а не нарощенных, волос!
Плохая новость: на голове у Ирки эти волосы держались крепче, чем у меня под носом.
– Ничего, тебе понадобится пробыть в этом образе всего несколько минут, – успокоила меня Ирка, сноровисто собирая в высокий хвост на макушке мои собственные локоны.
Из-под вязаной шапочки, одолженной мне все той же бесценной подругой, хвост предательски выпирал, но Ирка проявила редкую изобретательность и ловко замаскировала его под помпон, схватив резинкой поверх ткани шапочки. В этой версии заурядный головной убор стал смахивать на какой-то этнический, так что при взгляде на меня любой бы понял, что перед ним гордый представитель неизвестной малой народности.
– Племя мумбу-юмбу, – невнятно пробурчала я, посмотревшись в зеркальце все той же бесценной пудренницы.
– Что? – Ирка меня не поняла.
Накладные усы здорово портили дикцию.
– Мумбо-юмбо, – пояснила я. – Воображаемое племя в Африке. Я как бы из него.
– Ты недостаточно смуглолица, – возразила Ирка.
– И слава богу, – пробормотала я.
Одного смуглолицего я сегодня уже видела, он был мертв, как пень. Как сидячая статуя темного дерева.