Охота на льва. Русская сова против британского льва! - Дарья Плещеева

— Вот видишь, нас ждет прелестный вечер! — резюмировал довольный Барсуков и завертелся, требуя, чтобы Давыдов оценил, как на нем сидит новый фрак. — А вот куда можно податься завтра? Московские дамы, слыхал, составили «Общество культурных связей». Уж что они называют культурными связями, одному Богу ведомо, хе-хе… Так вот, они пригласили особу, о которой нынче галдит вся Европа. Эта дамочка — якобы беглая жрица какой-то языческой богини и исполняет восточные танцы в полнейшем неглиже! Говорят, на ней из одежды — только жемчужные бусы. Она выступает в частных домах и берет за свои пляски немалые денежки.

— Любопытно, — пробормотал Денис. — Возьмешь меня с собой?

Он уже снова стоял перед зеркалом и пальцами выкладывал завитки круто вьющихся черных волос с очаровательным белым локоном, спадавшим на лоб слева. Это было фамильное — и масть, и локон. Повелось от прадеда, в честь которого Давыдов получил свое имя. Того еще поэт Языков воспевал: «Наш боец чернокудрявый с белым локоном на лбу». К счастью, прадедова роста Денис не унаследовал, хотя и был немногим ниже, чем хотелось бы. Зато круглая физиономия, малость вздернутый нос и черные глаза — фамильные, не придерешься! При том никому бы не пришло в голову усомниться в славянской крови Давыдова — был он плечист, светлокож и румян, как ярославский детинушка.

Седым же локоном Давыдов немного гордился, но и проклинал, потому что дамы при виде этой прядки порой совершенно теряли голову и готовы были брать штурмом давыдовскую опочивальню. Почему локон производил такое действие, понять было невозможно. Но Денис стойко держал оборону и не позволял себе связей, которые грозили неприятностями.

— С превеликим удовольствием! — хмыкнул Барсуков. — Кузьма, иди-ка, поймай нам извозчика…

На Москву опускался теплый июньский вечер. Уже зажглись новомодные электрические фонари, залив театральную площадь и сквер густым желтым светом. Однако сил у фонарей хватало лишь осветить пространство высотой десять — двенадцать сажен, а выше продолжало царствовать закатное солнце, раскрашивая стены зданий и верхушки тополей красно-оранжевыми пятнами и полосами.

У колонн Большого театра царило сущее светопреставление. Съезжались экипажи и пролетки, с воплями клаксонов подкатывали автомобили, выходили кавалеры в мундирах и во фраках, выводили дам, одетых на разные лады. Эта — в тугом корсете, рисующем соблазнительные изгибы стана, а та — в модном французском платье от Поля Пуаре, подпоясанном под грудью и словно сползающем с плеч, зато внизу узком до такой степени, что не на всякую ступеньку ногу поднимешь. И на всех — шляпы самых фантастических фасонов.

Давыдов и Барсуков отошли в сторонку, поджидая синий «Руссо-Балт» тайного советника. Шереметев, едва поздоровавшись, похвастался — приобрел новый морской бинокль! Это сокровище в коричневом кожаном футляре фунта три весом, не меньше, изготовленное во Франции по заказу британского Адмиралтейства и совершенно необходимое для разглядывания мельтешащих ножек, Дмитрий прижимал к груди едва ли не волнительней, чем девушку на первом роковом свидании.

Давыдов отродясь не бывал в Большом с этаким страшным орудием. Как только приятели оказались в ложе, он выпросил у Шереметева бинокль и стал исследовать огромный шестиярусный зал и знаменитую роспись на потолке, а также дам, занимавших понемногу места в ложах напротив.

Шереметев абонировал ложу в первом ярусе, объясняя это так: классические постановки лучше смотреть немного сверху, чтобы наслаждаться линиями и узорами кордебалета. Из царской ложи — и то белые тюники виллис и «лебедей» сливаются в одно большое трепещущее пятно…

Пока Барсуков с Шереметевым изучали программку и спорили о достоинствах танцовщиц, Давыдов возился с биноклем: выставив восьмикратное увеличение, он принялся искать в партере знакомых, из-за чего и пропустил момент появления странного человека. Ему явно не место было возле кресел, которые занимали важные господа.

Незнакомец выглядел слишком заурядно для театрала — студент или мелкий канцелярист — бледная тощая личность в поношенном цивильном костюме. Давыдов подумал, что он ищет свое начальство, чтобы доложить о выполнении распоряжения. Но опытным взглядом отметил единственную деталь, не вписывавшуюся в портрет: достаточно внушительный животик, вернее, живот!

Эта деталь выламывалась из образа настолько, что Денис, хоть и с запозданием, все же отвлекся от приятного процесса и попытался присмотреться к «нарушителю гармонии пространства», как выражался профессор психологии Яринцев из академии. Однако тощий пропал из поля зрения так же быстро, как и появился, и сколько Давыдов ни шарил по толпе взглядом, не смог его отыскать.

— Ого! — невольно вырвалось у Дениса в следующий момент, ибо буквально наткнулся на знакомую до боли физиономию. Через секунду тренированная память контрразведчика подсказала: Андрей Голицын! Бывший однокашник по академическому курсу, одетый во фрак с ослепительно белым пластроном, с радужной искрой бриллианта в галстучной булавке, стоял у барьера оркестровой ямы с каким-то молоденьким щеголем. С Голицыным Денис охотно бы побеседовал в антракте — им было что вспомнить.

Давыдов достал часы. До начала спектакля оставалось тринадцать минут, уже появились в яме первые музыканты, но не все места в партере были заняты. Он успевал добежать до Голицына и условиться о встрече.

— Я сейчас, господа, — сказал Денис приятелям, но те лишь отмахнулись: мол, валяй.

Бежать навстречу потоку нарядных дам, поднимающихся по устланным ковровыми дорожками лестницам, удовольствие сомнительное, и дважды Давыдова обозвали нахалом. Но то были почтенные старые дамы, на которых белый локон не действовал.

Лавируя, Денис спустился в партер не там, где рассчитывал. К Голицыну можно было проскочить между рядами кресел, и Давыдов отважно ринулся в проход, двигаясь боком и посекундно извиняясь. Тут-то Денис и увидел снова странного тощего юношу с большим животом. Он быстро шел по центральному проходу партера в сторону оркестровой ямы, к первым рядам, где как раз рассаживались именитые посетители — семейство начальника Московской сыскной полиции, председатель образовательного комитета Государственного Совета с супругой и дочерью и прочие почтенные и достойные представители московского общества. И снова, как и в первый раз, у Давыдова возникло неприятное ощущение несоответствия. Ну, не должно быть этого человека в таком месте и в такое время!

Денис оглянулся по сторонам: штатные сотрудники охраны правопорядка и капельдинеры, проверяющие билеты у последних, почти опаздывающих, зрителей, торчали на привычных местах — у каждого выхода.

Но как раз в первых рядах кресел, где находились важные персоны, даже ни одного капельдинера не было, и именно туда стремился тощий субъект с большим животом. Давыдову оставалось пройти десяток кресел, когда это произошло. Странный человек достиг барьера оркестровой ямы, развернулся лицом к залу и распахнул полы пиджака.

— Да здравствует свобода! — перекрывая негромкую разноголосицу настраиваемых инструментов, фальцетом прокричал он. — Смерть тиранам и угнетателям!..

Раздался такой визг, что на мгновение у Давыдова уши заложило. Он профессиональным взглядом за доли секунды сумел оценить ситуацию и даже пожалеть, что не оказался рядом. «Живот» под пиджаком у юноши на поверку стал поясом с динамитными шашками, а реле взрывателя террорист уже сжимал в руке.

Давыдов непроизвольно пригнулся, однако взрыва не случилось. За миг до того, как смертник нажал на кнопку, Голицын, стоявший слева от него шагах в пяти, совершил невероятный прыжок, буквально распластавшись в полете, и обрушился всей тяжестью на террориста, умудрившись вырвать из его руки взрыватель. Оба рухнули в проход возле ямы. К ним тут же подскочили еще двое из публики. Началась свалка.

— Полиция! — продолжала голосить какая-то дама во втором ряду, перекрывая общий гвалт.

Полицейским Давыдов не был, однако рванулся вперед еще быстрее, пробился сквозь толчею и увидел, что на полу барахтаются четыре человека. Внизу хрипит тощий бомбист, выпучив глаза и елозя щекой по ковру. Его оседлал Голицын, красный от усилия, и заламывает подлецу руки. Рядом бестолково суетится его недавний щеголь-собеседник, а еще один крепкий господин во фраке цепко ухватил Андрея за шиворот и пытается стащить с преступника.

Моментально разобравшись в ситуации, Давыдов отшвырнул четвертого в сторону, повредив ему кисть правой руки так, что не скоро заживет. Потом ухватился за левую руку голицынской жертвы, и тут однокашник его узнал.

— Скорее, Давыдов! — крикнул он. — Нужно вытащить этого мерзавца отсюда! Ставим на ноги… Осторожно…