Архитектура жизни: закон случайных величин - Симонова Дарья Всеволодовна

Помню, приехали мы на запись, и оказалось, что перед приемом от нас требуется пройти кое-какие испытания. Тренер выстроил всех желающих учиться плаванию в линейку, перед планкой вдоль «лягушатника», и скомандовал: «Кто в спецшколе учится — сделать шаг назад! Остальным оставаться на местах!» Я был скромным, конечно, ребенком, но не до такой степени, чтобы умолчать тот факт, что хожу во французскую спецшколу. Просто я тормознул в тот раз: скажи тренер сделать шаг вперед, я бы сделал, а тут не сориентировался вовремя и остался, а потом мне уже было неудобно выходить. И пока я рассуждал про себя, тренер спокойно продолжил: «А теперь те, кто сделал шаг назад, развернулись и шагом марш — вперед, в раздевалку — одеваться и домой!»

Как я понимаю, их отрубили из-за того, что в спецшколах нагрузки, действительно, были большими, и тренер это прекрасно знал, а тут еще и бассейн!

Так я остался в группе, но испытания на этом не закончились! Тренер скомандовал: «Встали на бортик. Руки вверх! Всем прыгать!»

Это было ужасно страшно и потому очень трудно, но научиться плавать мне хотелось сильно. Ничего не оставалось делать, как выполнять: зажмурил глаза — и сиганул в воду!

Однако успевать везде — и в школу ходить, и домашние задания делать, и в бассейне заниматься, и на музыку бегать (а это же не только специальность — игра на фортепиано, но и сольфеджио, и музыкальная литература, и композиция), а дома еще и эти задания выполнять — конечно, было тяжеловато! Поэтому в конце учебного года, в мае, родители решили забрать меня из бассейна — научился плавать, и хорошо! Так я действительно научился плавать. И теперь очень хорошо плаваю. Год отзанимался — хватило на всю жизнь!

САМА ТОГО НЕ ПОДОЗРЕВАЯ. АЛЛА БОРИСОВНА

СТАЛА ДЛЯ МЕНЯ ПЕРВЫМ СЕКСУАЛЬНЫМ ОБЪЕКТОМ,

БУДОРАЖАЩИМ МОЮ ДЕТСКУЮ. ТОГДА ЕЩЕ

НЕ ОСОЗНАВАЕМУЮ МНОЙ ЧУВСТВЕННОСТЬ

Преподавательница Алла Борисовна, конечно, была еще та штучка! Она, по тем-то временам всеобщего дефицита, одевалась только в «Березке», на занятия приходила всегда с маникюром, вся такая напудренная, в бусах и браслетах. Выглядела, как сейчас говорят, оч-чень сексуально. Вспомнилось: идет урок — я играю что-то, вдруг открывается дверь, и в класс входит ее подруга, учительница французского — из другой группы, не той, в которой я учился, — Тамара Петровна. И вкрадчиво так спрашивает:

— Ал, у тебя че-ньть от сифилиса нет?

А Алла Борисовна преспокойно ей отвечает:

— Не, нету.

Судя по всему, она пофигисткой была редкостной, и интересовали ее только шмотки. Подруга печально повторила: «Нет? А, ну ладно» — и вышла. Единственной мыслью в моей голове на тот момент было — мимо клавиш не промахнуться. Интересно, что Алла с Тамарой даже не заподозрили, что я в курсе значения такого «взрослого» слова. Или им было все равно? Детская память — непревзойденный мастер эпизода.

А, может, от моей учительницы музыки исходил некий аромат благополучия, достатка или чего-то иного — то ли запретного, то ли недосягаемого, но определенно волнительно-недостающего, и потому память выхватывала непривычные образы, слова, с нею связанные? Сама, вероятно, того не подозревая, она стала для меня первым сексуальным объектом — будоражащим мою детскую, тогда еще не осознаваемую мной чувственность и страсть. Да, Алла Борисовна разбудила во мне первые сексуальные ощущения. Как сейчас перед глазами — ее руки с наманикюренными ноготочками, неотделимые в воспоминании от звона ее браслетов и цоканья ногтей по клавишам. Именно эти звуки на уроках музыки и этот образ сформировали во мне первые устойчивые эротические ощущения! А чего стоил аромат ее духов — «Клима», «Шанель» и «Диор» с запахом ландышей — в сочетании с пышным бюстом в неизменно полуоткрытом состоянии и лежащими на нем бусами! Вне сомнений, на этих занятиях я получал музыку с эротическим эффектом!

Есть ли связь между Аллой Борисовной, Лерой и Настей? На первый взгляд, абсолютно никакой. Но во всех троих была манкость чуждой мне природы. Меня привлекал именно тот тип женщины, который был мне противопоказан. И если бы не мое болезненное наваждение после развода, не мощная переоценка ценностей, которая произошла тогда, то, возможно, я и дальше совершал бы ту самую системную ошибку выбора, которая привела бы к настоящим потерям…

10.

Первая премия

А другая тайная логика случайных совпадений, которую мы называем мистикой, привела меня к другой, всенародной Алле Борисовне. Как это было? Необходима небольшая предыстория.

Я еще в школе учился, классе в восьмом, наверное, когда в стране началась перестройка. Мы с мамой тогда питались одними кашами, а так хотелось чего-то вкусного поесть! Огромный кусок мяса. Или конфет шоколадных. Жизнь у нас несладкая была, впрочем, как у всех тогда. Вся эти «реформы», весь развал государства и экономики, инфляция — все перед моими глазами было. Катастрофу я осознал году, наверное, в 1988-89-м. Мне безумно жалко было мою маму: работала она в семье одна — в должности ведущего инженера. С середины 1990-x на ее предприятии перестали платить зарплату, а она все равно ездила на свою работу. И я понимал, насколько ей тогда было тяжело. Я был у мамы единственный сын, которого она безумно любила. Помогать нам было некому, поэтому, как только появилась возможность зарабатывать, я ею сразу и воспользовался. На первом курсе пошел работать — ухватился за первое, что подвернулось. Через маминых знакомых устроился сторожем — или, как сейчас говорят, охранником на базу грузовых машин. Работал и ночью, и днем — ходил, дубинкой размахивал да следил, чтобы бензин не сливали.

А после первого курса я нашел другую работу — более интересную и более денежную. Устроился на звукозаписывающую студию «Полиграм», ею тогда руководил папа Лены Зосимовой Борис Гурьевич. Сейчас об этом уже мало кто помнит, но Лена Зосимова была одной из первых ласточек русского шоу-бизнеса. Музыкальные данные у нее начисто отсутствовали, но папа, влиятельный продюсер и менеджер, сумел «раскрутить» ее, и она стала известна всей стране. Правда, ненадолго — ее очень быстро затмили другие продюсерские «полуфабрикаты». Я работал у Бориса Зосимова агентом в отделе продаж, где быстро нашел свою нишу. Познакомился с директором магазина «Мелодия», что на Новом Арбате, и начал таскать туда продукцию — кассеты, компакт-диски.

Вскоре было решено открыть там самый большой отдел «Полиграма» в России. Я связался с австрийской компанией, которая занималась поставками оборудования для записи, и заказал у них аппаратуру. Придумал, где будет размещаться отдел, как он будет оформлен, какие будут договора — штук восемь их было, в том числе на лизинг оборудования. С юристом «Полиграма» и директором «Мелодии» я занимался этим год. Директриса души во мне не чаяла. Помню, накануне открытия отдела приехал весь такой, в костюме — ответственные за оформление магазина пьяные. Взял дрель в руки, влез на стремянку и стал сам вывески прикручивать.

А на открытие приезжала сама Алла Борисовна Пугачева. Но я ее не видел — меня даже не пригласили туда. Заплатили премию — 50 долларов.

И я ушел от них. Вообще ушел.

11.

Черепаха моей памяти

Easy come — easy go… Легко пришло — легко ушло. Быть может, то, что кажется нам судьбой, провидением, злым роком или счастливой случайностью, — следствие когда-то прочно усвоенного урока. Мы давно забыли, кто и зачем нам его преподал. Да и сделал он это, скорее всего, ненамеренно, в силу натуры и сложившихся обстоятельств. И эта случайность породила в дальнейшем нашу личную закономерность.

Первый урок о легкости мне, 6-летнему, преподал мой эксцентричный дядя Миша. Я помнил всегда, но не углублялся в философскую подоплеку. И тем более не связывал с руслом моей жизни. Урок, если его можно так назвать, был продолжением злополучного эпизода на Ахтубе во время поездки с папой и тетей Ларисой. Черепаха покинула меня, из-за чего я закатил скандал, но в тот же день, как только страсти поутихли, папин брат — двоюродный — дядя Миша принес мне еще одну, вторую черепаху, что вызвало легкое недоумение в лагере! Он поймал ее где-то и, пока сам занимался своими делами, привалил ее панцирь бревном, чтобы не убежала. Вскоре он увидел: черепаха поднялась на лапы, постепенно их вытягивая, и скинула с себя это бревно. Дядя Миша, понаблюдав за ней, не позволил черепахе сбежать и принес ее мне. Он рассказал о произошедшем, чем, конечно, очень удивил меня и заинтересовал. Утром, когда мы с дядей Мишей пошли проверить, обнаружили, что черепаха опять сбежала, но я уже понимал, почему — и обиды такой горькой, как в прошлый раз, у меня не возникло.