Я твой, Родина - Вадим Очеретин

— Не упускать! — кричал Николай. Он бежал, уперев автомат в грудь, и стрелял длинными очередями.

— Хальт! — орал старшина. — Стойте, сволочи!

Навстречу из темноты вынырнул танк Юрия. Грузовик круто повернул и врезался в каменную ограду. Танк подковырнул его, не останавливаясь, промчался вдоль всей улицы мимо автоматчиков и открыл огонь по немецким самоходкам. Николай с улыбкой глядел ему вслед. Подбежал Петя Банных:

— Товарищ лейтенант! Надо сказать ему. Зачем снаряды зря жечь?

— Ничего. Не бегай. Пусть поработает.

Подъехала вторая «тридцатьчетверка». Николай остановил ее и отослал обратно, чтоб она встала на западной окраине. Вскоре вернулся Юрий. Он выбрался из танка и подошел к Николаю, который сидел с ординарцем на земле у канавы и набивал патронами магазины автомата.

— Николай! Поздравь! Три штуки уничтожил! Они даже повернуться ко мне не успели.

— Да-а, — произнес Николай, потирая лоб.

Юрий разглядывал чумазое лицо своего нового друга. Подбородок у Николая сильно выдавался вперед. Брови под нависшим лбом обрывались над переносьем углами. Полные губы. Верхняя по-детски топорщилась, чуть-чуть поднималась кверху. Он щурил глаза, вокруг них легли легкие морщинки, углубляя взгляд. В глазах таилось тепло, и в самой глубине мелькнула искорка, когда он сказал:

— Вот так с огоньком и надо… Хорошо — врага уничтожать?

— Знаешь, я первый раз…

— Радируй комбату. — Он хотел добавить: «Плохо только, что немцы все удрали». Но ничего больше не сказал, не хотелось охлаждать пыл товарища.

Рассветало. За дымом пожарищ вот-вот зардеет солнце. К утреннему небу подымались дымы — сизые от запаленных домов и черные от немецких самоходок. Кое-где щелкали одиночные выстрелы: автоматчики прочесывали деревню. На небосклоне, как зарево артподготовки, смутными бликами заалела утренняя заря. Разбуженные боем поля дышали туманами. Оттуда повеяло сыростью и холодком.

Они пошли вдоль улицы. Николай размахивал руками в такт своей нескладной, сбивчивой речи.

— А здорово это, Юрий, правда? Шагаешь по освобожденной земле! Жаль, что здесь в прифронтовой полосе, немцы мирное население успели угнать. А дальше — знаешь, как нас встречать будут. — Тут он увидел в конце улицы старуху, которая вышла из хаты, озираясь по сторонам и крикнул: — Мамаша! Здравствуйте! Узнаете своих?

Они подбежали к ней, и Николай протянул руку:

— Поздравляю с вызволением из фашистской неволи! Где все ваши громадяне?

— Угнали нимци всих. Ой, диты мои диты, — заплакала и запричитала старуха.

Николай ласково взял ее за плечи:

— Не плачь, мамо. Мы их догоним. Вернем. Всех вернем.

— Замордуют их нимци.

— Ничего. Догоним, мамо. Скоро догоним. До границы немного осталось.

— До якой граници?

— До кордону, — пояснил Николай.

— До кордону? А як с тими, що в неметчину угнаны? — старуха отступила на шаг и тревожно смотрела на офицеров.

Юрий стоял в стороне, не принимая участия в разговоре. Он с любопытством слушал, как Николай рассуждал, потрясая кулаком:

— Дойдем и до неметчины, мамо. До Берлина дойдем. Все равно всех вызволим.

— Бачу, добрий ты чоловик, — успокоилась старуха. — Счастья тебе, сынку, счастья! Почекайте трохи, я зараз…

Женщина, переступая босыми ногами,, повернулась и вразвалку побежала в хату. Офицеры постояли немного. Николай предложил:

— Давай, зайдем в гости.

— Ну, что ты! Неудобно.

— Вот еще — «неудобно». Свои ж люди.

Они вошли в узкую дверь. Старуха хлопотала возле печи, заталкивая в нее солому.

— Ой, мати божья! Вам, сынки, треба поисты, а я ничого не маю. Нимец все забрал. Зараз я бараболи… Ой, мати божья! Серникив нема.

Николай вытащил из кармана спички и отдал ей.

— Нам ничего не нужно, мамо. Вот разве воды напиться.

Женщина подала воды и сквозь слезы с материнской нежностью смотрела на Николая. Он выпил полный ковш и поблагодарил по-украински:

— Дякую, мамо. У тебя что, фашисты угнали кого-нибудь? Дочку, может быть? — Старуха закивала. — В каком городе она? — Николай вынул из планшета блокнот с карандашом.

— Так, так, — обрадовалась и закланялась она, — запиши, сынку, Котбус, чи город, чи мистечко. Котбус. Горпына Мельник. Горпына, — и она беззвучно зарыдала.

— Найдем, мамо. Не журись. Всех найдем. Ну, а теперь ховайся: бой еще, может, будет. Счастливо, родная.

Офицеры почтительно козырнули и вышли. Юрий подсмеивался. Его забавляло, с какой серьезностью Николай записывал имя и фамилию неведомой девушки.

— Зачем это тебе? — спросил он.

— А как же? — озабоченно возразил Николай. — Во-первых, женщина теперь знает, что мы не просто воюем, а за нее воюем. И потом, чем чорт не шутит, может доведется как раз побывать в этом самом Котбусе. Приятно тогда будет встретить знакомую.

Вскоре по радио был получен приказ: удерживать деревушку до подхода бригады. Лейтенанты выбрали на западной окраине два кирпичных здания с хозяйственными пристройками. Юрий быстро замаскировал танки в сараях и разрешил экипажам спать. А Николай долго не давал отдохнуть своим бойцам. На оборону были перенесены все трофейные гранаты, в доме разобраны полы, выкопаны вдоль стен щели и у земли пробиты бойницы. Он обыскал оставленные немцами машины, вынул пулеметы, заставил собрать по всей деревне патроны к ним. Потом он предложил Юрию перетащить на буксире немецкие танки в огород, поставить их на виду, чуть замаскировав.

— Для модели, — пояснил он. — Пусть они по ним стреляют.

Юрий выполнил эту затею, хотя не думал, что будет бой. Он радовался, что все обошлось хорошо в прошедшую ночь, и хотел отдохнуть. А Николай точно боялся безделья. Заканчивали одно, он задумывал другое.

Наконец, все готово к обороне. Довольный проделанной работой Николай приказал бойцам спать, а сам пошел к раненым. У механика-водителя сожженного танка вспухла пробитая осколком нога. Он лежал в жару и отчаянно ругался. Николай подсел к нему и положил руку на лоб:

— Чего бранишься? Ну? Как дела?

— Плохо, товарищ лейтенант. Рана-то пустяковая, да натрудил я ногу за ночь. Вот проклятая, чтоб ей…

Николай успокаивал:

— Ничего, сейчас придет бригада, поедешь в госпиталь.

— Эх, не везет мне. Все ничего было. Полгода за рычагами. А тут на́ тебе! И сразу — так здорово.

— Ты сегодня за двоих сработал, — утешал Николай.

— Да меня засмеют, если узнают, что механик-водитель всю ночь с пулеметом на чердаке просидел…

Вошел Юрий.

— Вот ты где! Пойдем приляжем, отдохнем.

— Сейчас, подойди.

Николай наклонился к уху раненого и сказал ему что-то. Механик засмеялся. Николай погрозил ему пальцем: молчи, мол, и вышел вслед за Юрием.

Они перешли в крайний дом, где спали автоматчики. Николай встал к окну с выбитыми стеклами. Там, в утренних лучах июльского солнца желтели полоски пшеницы. Николай порылся в карманах, достал измятую пачку сигарет, со вздохом посмотрел на нее и спрятал обратно.

— Ты что механику такое смешное сказал? — спросил Юрий.

— Анекдот один. Надо же развеселить человека.

— Расскажи мне.

— Потом, — отмахнулся Николай. — Что же это противничек к нам не жалует?

— Зачем тебе противник?

— Курево уже кончается, — напустил на себя веселость Николай и, подсаживаясь к Юрию, по-свойски ткнул его пальцем в бок. — А мы с тобой удачливые. Легко взяли перекресток.

— Да, выполнили приказ, — произнес Юрий, думая о чем-то своем.

Не догадываясь, что мысли Юрия заняты другим, Николай продолжал:

— Вот не люблю так без дела сидеть и ожидать противника. То ли дело — на него самому наступать.

— Да, — поддержал Юрий, — скорей бы до границы дойти.

— Почему до границы? А что старуха сегодня говорила? Помнишь?

— Ну, до Берлина. Расправиться бы с этим фашизмом — и конец.

— А если дальше придется?

— Дальше — едва ли. Берлин падет — и фашизм падет.

Николаю не нравился слишком спокойный тон, которым говорил Юрий о таких вещах. «Рассуждает, как старикашка!» Ему захотелось взбудоражить этого невозмутимого парня. «Подумаешь, надел погоны офицера, овладел техникой и думает, что достиг в жизни всего». Он чуть было не начал высмеивать Юрия, что тот подбил брошенные немецкие самоходки. Но вспомнив, как Юрий был доволен этим, как у него горели глаза, Николай сдержался. Потом все-таки спросил:

— Ты сегодня здорово увлекся, когда самоходки противника увидел? Правда?

— Чем? Всем? Почему? Я готов выполнить любое, что мне поручат. Это долг офицера. Но не влюбляться же мне в войну. Она не девушка.

Николай промолчал. Ему хотелось относиться к Юрию как к младшему товарищу, но он почувствовал, что это невозможно — Малков был грамотен и рассуждал самоуверенно. Николай обдумывал, как вернее сказать о больших целях войны — об освобождении государств Европы, которые после этого, наверняка, пойдут по другому пути — за Советским Союзом. Юрий в это время спросил: