Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей

Мой Ангел-Хранитель, моя высокородная покровительница, Великая княгиня Елена Павловна, и без того оказывающая протекцию талантливой молодежи, идею немедленно подхватила и развила. Предложила по итогам выставки устроить аукцион - распродажу полотен. Артемка, вечно смущавшийся ролью приживальца в моем доме, великовозрастного студента, существующего милостью придворного вельможи, не посмел спорить.

- Знаю, Герман, в салонах болтают, будто бы Великие князья несколько охладели к вашим идеям, - строго сказала напоследок "Принцесса Свобода". И хитро блеснула глазами. Елена Павловна имела в виду, конечно же, братьев императора - Александра и Владимира, а не всю свою многочисленную родню. - Так что, сударь мой, изыщите уж возможность лично представить им работы своего протеже. Я ныне же велю слать им приглашения на открытие. Полагаю, они не смогут отказать старой тетушке в такой малости…

Ха-ха три раза! Отказать Великой княгине? Даже у прирожденного оратора - императора Николая Второго, бывало не доставало слов чтоб спорить с убийственными аргументами обитательницы Михайловского дворца. Кроме того, и Саша и Володя, насколько мне было известно, слыли ценителями изобразительного искусства. Бульдожка был постоянным участником и покровителем всех сколько-нибудь серьезных выставок в Художественном музее при Академии, а князь Владимир - негласно поддерживал освободившихся от закостенелых догм академизма членов "Товарищества передвижных художественных выставок". Так что я не видел причин, почему бы и тот и другой могли проигнорировать временную галерею в доме Елены Павловны.

Так оно и вышло. Александра Александровича, прибывшего с молодой супругой, Великой княгиней Софией Максимовной, встречал действительный тайный советник, граф Лерхе, выступающий распорядителем выставки молодого сибирского художника. Это наверняка выглядело бы комично, и вызвало бы массу пересудов в обществе, если бы и сам второй сын почившего царя Освободителя, следующим же днем не расхваливал выставленные полотна. А после не выкупил бы за гигантскую сумму - в девять с четвертью тысяч рублей серебром -одну из главных картин корниловского Сибирского цикла. Это ту, где три лихих казака вглядываются в дали, на фоне совершенно чуждой европейцу, дикой туркменской пустыни. И выглядят эти лихие кавалеристы вовсе не теми, привычными столичному обывателю по царевым атаманцам, лощеными, лубочными казачками. Нет-нет. Артем изобразил своих знакомцев страдающими от палящего солнца, потными, расхристанными, но такими понятными и родными русскими воинами, волею батюшки царя, попавшими в чужедальнюю сторону.

- Вот она, моя Россия, - сказал тогда на французском, обращаясь к молодой жене, Саша. - Посмотри на эти лица, Софи. Вглядись в эти блестящие глаза! Им трудно. Они устали. Но смотри, они готовы идти и дальше. Хоть бы и до Индии и южных морей, коли на то будет воля!

Лучшего и придумать было нельзя! Вот как можно после этого называть Александра тугодумом? Видели бы вы, как перекосилось лицо первогильдейского купца и старого моего знакомца Самуила Гвейвера, уже второй год обивающего пороги высоких кабинетов в попытке заполучить концессию на разработку угля и железа на Юге России для группы английских промышленников, решивших вдруг заняться железоделательным производством в Империи. Этот, мягко говоря, купец - пытался, а я для него, едрешкин корень, все новые и новые препятствия изобретал. Так этот поганец решил, что раз между мной и Великим князем кошка пробежала, то, быть может, Александр, в пику мне, ему, иностранцу, бумаги поможет выправить. Вот и подгадал момент, чтоб рядом с Великим князем оказаться. Наивный. Бульдожку эта возня только забавляла. Уж кому как не председателю Комитета министров было известно, что там, на Донце, уже вовсю пыхтят три завода. Два государственных и один - Петровский - наш с Рашетом. И еще один в Кривом Роге строился. И конкурентов нам и даром не нужно.

Кстати, примерно в тех же местах я еще и часть акций "Южнорусского Угля" имею. Не так много, как герцогЛейхтенбергский, князь Николай Максимилианович Романовский. Ну, так геологические изыскания Коля проводил, и работы в шахтах организовывал. Я только деньги инвестировал. А вот в железной дороге, что свяжет Донецкий угольный бассейн с промышленно развитыми регионами страны, герцог не участвует. Контрольный пакет в управлении Министерства государственных имуществ, а остальное в руках, так сказать, частных инвесторов. Включая Кокорина, меня и… опять меня, но уже посредством Фонда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Впрочем, вряд ли Великий князь Александр этим своим "щелчком по носу" британскому негоцианту о моих интересах радел. Вовсе нет. Саша в принципе недолюбливал иностранцев. Во всяком случае, такой вывод прямо-таки напрашивается, если внимательно вглядеться в то, какие реформы первый министр Империи поддерживал со всем пылом своего огромного сердца, а какие удавалось протискивать усилием воли или с помощью влияния старшего брата. Откровенно заградительные, протекционистские таможенные тарифы - да! Переход на акцизную систему и концессионные аукционы взамен прежних выкупов в нефтедобыче - да, двумя руками. Тем более что сам Великий Менделеев настоятельно рекомендовал. А вот новый, уравнивающий все сословия, налоговый кодекс готовился чуть ли не в режиме полной секретности. Особенно от Шуваловской банды и, как ни странно - от Александра.

Совсем недавно, глава Комиссии по разработке налоговой реформы, профессор Иван Кондратьевич Бабст, передал в канцелярию императора последний, окончательный вариант. Сопроводительную записку я видел, а сам текст закона - еще нет. И были у меня вполне обоснованные подозрения, что одним из подписанных Николаем Вторым перед кончиной, документом именно Кодекс и будет. И большой вопрос - даст ли Его императорское высочество, Регент Империи, Великий князь Александр, ход этому, важнейшему для страны преобразованию?!

В общем, тогда, осенью семидесятого, мы с первым министром, явили придворным сплетникам образец единомыслия. Как говаривал еще здесь, в девятнадцатом веке, никому не известный кот Матроскин - совместный труд на мою пользу, он облагораживает, едрешкин корень. Вот мы с Сашей и облагородились, хе-хе. И не важно, что явственными результатами нашей деятельности стали лишь неожиданно свалившиеся слава и деньги на казачьего сына, Артема Корнилова. Это только то, что увидели средней руки обыватели. Люди бесконечно далекие от полутеней и шепотков ни о чем на антресолях Зимнего дворца. Я получил то, чего добивался. Высший свет убедился в полном ко мне благоволении Главной Семьи страны.

А еще, я насторожился. И стал гораздо более внимательно следить за действиями Александра. За тем, как он воспринимал то или иное решение комитета. Каких людей старался к себе приблизить, а с кем предпочитал молчать, лишь тараща по-бычьи большие, на выкате, глаза. Слушал беседы, которые вела княгиня София во время светских раутов. Ждал после отклика этих бесед в высказываниях ее высокородного супруга. Только чтоб убедиться, что баварская принцесса никакого влияния на своего могучего мужа не имеет, а как раз наоборот - с готовностью доносит до сведения общества его мысли и мнения.

И вот, три года спустя, был совершенно убежден: второй сын Александра Освободителя затеял какую-то собственную игру. Странную, однобокую, не имеющую опоры на какую-либо придворную партию или сословие. Быть может, скорее рожденную некими идеалистическими размышлениями, чем трезвым расчетом. Зная характер и подозревая о сфере интересов Саши, с большой долей вероятности, это будет нечто ультраправое, предельно русское, на грани национализма и нацизма. И, при всем при этом, никакого отношения к славянофилам не имеющее. С его бульдожьей упертостью, варево в этом "горшочке" может получиться… удивительное и страшное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Мне очень жаль, ваше императорское величество, - печально я склонил голову перед вдовой своего друга. - Но я полагаю, что князь Александр не отступится.