Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей

Смешно конечно пытаться скрыться, затеряться в полумиллионном городе, в котором каждую хоть сколько-нибудь значимую персону знают в лицо. Непременно найдется какой-нибудь глазастый, способный опознать во мне "того самого Воробья", а в Анатолии - "Этот, который - зять министра Замятина".

До сего дня, Куломзин не причислял себя открыто к моей партии. Такой вот парадокс нашего городка! Толя часто бывал в моем доме на обедах и ужинах, считался у нас непременным участником всех семейных праздников и торжеств, и в это же время часто спорил со мной на службе, вплоть до отписывания жалоб и меморандумов непосредственному начальству. То есть - председателю Комитета, Великому князю Александру, который и считался покровителем управляющего делами канцелярии. Личные отношения высшим светом в политике в расчет не принимались.

Но эта, как бы - "тайная" - встреча, при умелой подаче в нужные уши, могла здорово повлиять на положение Куломзина. По сути, она могла означать как попытку смены патрона, так и секретные, подковерные переговоры приверженцев Марии Федоровны с группировкой князя Александра. Однако же, не смотря на мои предостережения, Толя все-таки настоял на совместном обеде. И именно в тот день.

А уж место назвал я. На самом деле, я не был завсегдатаем столичных заведений. На самом деле, я и бывал то лишь в двух ресторациях Питербурга - у дяди Карла и в этой вот "Фантазии". Да и то в последнюю захаживал лишь в том случае, если нужно было встретиться с Иринеем Михайловичем Пестяновым.

Ну не в Зимний же мне Варешку звать! Он в столице гость не частый. Преподает в московском императорском училище судебных приставов высокое искусство сыска. Пишет и издает под псевдонимом "Генрих Вайнер" детективные романы. Воспитывает четверых детей и в политику не лезет.

Можете себе представить Варешку, живущего спокойной жизнью московского обывателя?

Вот я, допустим, с трудом. Отлично помню, как загорались глаза этого прирожденного сыскаря, в предчувствии интересного дела. Драгоценный мой Ириней Михайлович с тех пор, как бы выразиться получше - заматерел, что ли. Добавил лишний пуд в пояснице. Обзавелся этакой, присущей высшим армейским и флотским чинам, вальяжностью в движениях. Ну, знаете?! Бегущий генерал в мирное время вызывает смех, а в военное - панику.

Студенты Варешку боготворили. В московской полиции и среди судебных следователей его мнение воспринималось, чуть ли не как Божественное откровение. Книги о загадочных преступлениях и гениальном сыщике Дементьеве в лавках расхватывали как горячие пирожки. Что еще желать в этой жизни?

Мало кто знал о другой, скрытой от глаз обывателей, деятельности господина Пестянова. О том, что приехавший в Первопрестольную сибирский самородок, кроме всего прочего, еще и возглавлял мою… ну если не службу безопасности - кто бы мне позволил ею обзавестись?! И не отдел по особым поручениям...

Чиновников, вооруженных грозной бумагой "всем гражданским и военным чинам оказывать всяческое содействие" за подписью Государя, коих я регулярно рассылал по разным надобностям в самые отдаленные уголки Державы, у меня целая дюжина при Комитете обреталось. Тот же князь Владимир Мещерский, до семьдесят первого, когда решил бросить государеву службу и заняться изданием иллюстрированного журнала «Гражданин», среди таких "ревизоров" тоже числился.

Пестянов же, по моим поручениям, занимался несколько другими делами. Через него я выходил на связь с воровским миром страны. Он, частным образом, расследовал преступления тех должностных лиц и богатеев, до которых не могли, или не хотели, дотянуться руки государственного правосудия. А уже потом, имея на руках документально оформленные доказательства, я мог извлечь из чужой нечистоплотности определенные выгоды. Для Дела всей своей жизни, или для себя лично. Бывало - в виде замысловатого подарка - я передавал бумаги нужным людям. И не было ни единого раза, когда бы совесть не поддержала мои решения. Уж кому, как не ей было отлично известно, что даже те миллионы, обладателем которых я официально числюсь, для меня не более чем инструмент. Средство для достижения главной цели.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Варешка находил ответы на занимавшие меня вопросы. Он обнажал тщательно скрываемое, и мог запрятать очевидное. Он был моей невидимой, теневой рукой. Моей палочкой-выручалочкой и организатором тайных операций. И моей тайной, которую я предпочитал скрывать даже от близких людей.

Поэтому Варешка ушел по меньшей мере за час, до того момента, как Толя Куломзин появился на пороге "Фантазии".Артист! Талантище! Ему бы в Императорском Большом театре, что прямо напротив Мариинского, актерствовать! Потеющий, тяжело отдувающийся и утирающий мокрое лицо огромным ярким платком, несколько неопрятный господин подсел на минуту за мой столик. Извинился за невольное вторжение, посетовал на засилье "понаехавших" и попросил разрешения занять свободный стул. Выслушал ответные мои извинения и заявление, что место хранится для друга, коей должен появиться уже с минуты на минуту. Встал, откланялся и вышел из ресторации. Все.

Ах. Ну да! Еще свернутая в трубочку записка, которую он умудрился закатить практически не под руку. Я же говорю: талантище! Ниньдзя!

В послании значилось: "Пожар случился второго февраля, в пять часов пополуночи". То есть - завтра. Однако же лавры русского Нострадамуса Иринею Михайловичу не грозили.

Тут придется-таки сделать некое отступление от основной линии повествования, с тем, чтоб рассказать о давно готовящемся небольшом преступлении, результатом которого станет выведение на чистую воду злодея и лихоимца куда как значительнее. И для этого мне нужно будет рассказать о купцах.

Конечно, с началом железнодорожного строительства, в Империи стало более не зазорно для дворян участвовать, капиталами ли, личным ли участием, в торгово-промышленных предприятиях. Даже Великие князья не гнушались теперь получать "благодарность" за попечение о благополучном начале строительства новой чугунной дороги или завода акциями этих самых новостроек. Я лично, сам пик всеобщей, почти безумной, гонки за ценными бумагами, просидел в своей ненаглядной Сибири. Однако же, стараниями уважаемого господина Семенова, из статистических таблиц и выкладок, могу себе представить размеры акционерного бума. Если в шестьдесят первом в Державе было всего лишь три или четыре десятка акционерных обществ с совокупным капиталом миллионов в сорок. То к семьдесят второму, когда бум как-то сам собой растворился в зыбучих песках охватившего всю Европу кризиса, в архиве МинФина хранилось уже более полутора тысяч уставов. И на счетах этих "новорожденных" было не менее двух миллиардов рублей. Три годовых бюджета Империи, между прочим!

Деньги в инфраструктурные проекты и промышленность были влиты немалые. Богатства, прежде сберегаемые в укромных тайниках столичных особняков, на счетах иностранных банков или в банальных кубышках, укрытых в купеческих хоромах за образами, вдруг, словно гигантская инъекция, были влиты в вялую российскую экономику. И все вокруг зашевелилось. Забегало и засуетилось. В модных салонах ныне обсуждали не высокое "до" заезжей итальянской певички, а прожекты, способные принести ловкому инвестору до двухсот процентов прибыли.

Названия заводов и их владельцев были у всех на слуху. Железнодорожные подрядчики были куда как известнее композиторов. Бедному Бенардаки, по улицам Петербурга нельзя было пройти, чтоб не нарваться на восторг совершенно ему незнакомых людей. А он всего-то "открыл" - с позволения Государя и следуя подробной мной начерченной карте - золотые россыпи в Бадайбо…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Страна менялась. Лишь одно оставалось неизменным - презрение дворян к купеческому сословию. У негоциантов и банкиров охотно одалживали, принимали от них подарки и знаки внимания, но чтоб, например, жениться на купеческой дочке - это уже прямо-таки исключительные, единичные случаи. Тут уж либо Большая Любовь, либо полное обнищание, когда богатое приданное - единственный выход. Даже небезызвестный миллионщик Штиглиц, иногда кредитовавший, ни много не мало – бюджет Российской Империи, так настоящим, признанным в обществе, аристократом так и не стал. Не смотря на жалованный баронский титул и неустанные труды на ниве технического образования. «Ростовщик, - морщил губы молоденький прапорщик, выходец из какой-то обнищавшей княжеской фамилии. – Такой титул может купить».