Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей

Так что допустить Безобразова в Аничков дворец оказывалось куда худшим исходом, чем самому тратить несколько часов в неделю на вдалбливание в упрямую голову Великого князя прописных истин.

Вероятный учитель права мне нравился еще того меньше. Мой… вернее Герочкин бывший однокашник, выпускник Училища Правоведения, ныне служащий Министерства Юстиции, статский советник Константин Петрович Победоносцев. Единственный из всех, кому я в свое время писал об опасности для жизни и здоровья цесаревича Николая, не предпринявший ни единого шага для спасения Никсы.

Это его нерешительность стоила хорошему, в общем-то, юристу блестящей карьеры. Моими стараниями, о небрежении прямым предупреждением Победоносцева стало известно всем, близким к престолу, людям. Включая князя Владимира Мещерского, конечно же. Однако тот и прежде ко мне относился не особенно хорошо. Так что компромат на Константина Петровича послужил поводом для близкого знакомства князя с юристом.

Это я к тому, каким образом опальный, в общем-то, служащий смог бы пролезть в учебные классы Аничкова дворца. Вово, как и большинство людей, называемых Николаем друзьями и соратниками, и Александром воспринимались точно так же сугубо положительно. Так что Мещерскому не составляло никакого труда порекомендовать Победоносцева. Смог же князь навязать Великому князю специалиста по земству. Какого-то предводителя дворянства из провинции… То ли Качалова, то ли Качанова…

Участие князя Вово в подборе учителей для великовозрастного - Александр на тот момент уже четверть века разменял - студента, окончательно укрепило меня в решении заняться образованием Бульдожки.

Уроки случались дважды в неделю в течение двух лет. И прерывались только на время свадебных торжеств. Нужно сказать, я, считающийся кем-то вроде приемного родственника младшей ветви обширного семейства Ольденбургов-Глюксбургов, и без учительствования у Великого князя непременно оказался бы приглашенным на его свадьбу с Софией-Шарлоттой Баварской. Тем забавнее было слышать из уст царева брата и моего непосредственного начальника - Председателя Комитета министров Александра Александровича то, как именно я был представлен новобрачной.

- Взгляни на этого господина, милая Софи, - надувая щеки от гордости, воскликнул Саша. - Это тот самый граф Лерхе, о котором я много тебе писал. Но прежде всего, рекомендую его, как своего наставника в экономии и праве.

Вот так вот. И не поймешь, толи князь столь умен и коварен, что двумя невинными фразами умудрился, так сказать, поставить на мне метку "своего человека". Толи - действительно так глуповат, как о нем судачат. Ибо, в присутствии огромного числа придворных и офицеров гвардии, назвать чиновника второго класса попросту: "граф Лерхе" - это, по меньшей мере, явное проявление неудовольствия. Хуже только если бы он назвал меня "этим немецким господином". И это в семидесятом, когда мы с Николаем и Рейтерном готовили заведомо непопулярные валютную и таможенную реформы!

А ведь на своих лекциях в Аничковом я много говорил о Парижском сговоре европейских банкиров в шестьдесят седьмом году, признававшем золотые монеты единственной международной формой взаиморасчетов. О том, что золотой стандарт может дать лишь временную стабилизацию валюты, и о том каким негативным образом принятие этого условия может повлиять на шаткую экономику Империи.

Дело шло к войне между Пруссией и Францией, которую мы приветствовали всей душой. Князь Горчаков, в частной беседе с Бисмарком, пообещал полную поддержку России. Берлин опасался возможного удара в спину со стороны разгромленной и униженной обязательствами выплатить существенную контрибуцию Вены, и Николай, устами министра Иностранных дел, давал понять, что Россия способна исключить эту опасность. В конце концов, зачем-то же нужна была крупнейшая в стране военная группировка в нашем Галицийском военном округе?!

Мы все, весь двор и весь Петербург, не имели и капли сомнений, что надменная Франция будет повержена. Бог уже наказал, с помощью прусских штыков, предавшую нас в середине века Австрию. Так почему Он должен был попустить приютившей террористов, убивших Царя-Освободителя, Франции?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Падение Второй Империи было нам столь же выгодно, как и штурм Вены в памятном шестьдесят шестом. Во всех смыслах! Я уже говорил об отмене статей Парижского трактата, ущемляющих интересы России на Черном море. И о колоссальных денежных вливаниях - Австрийских и Французских контрибуций водопадом хлынувших в экономику молодой Германской Империи. А оттуда - в виде инвестиций - и к нам в страну. Потому что наладить производство в России для германских промышленников оказалось существенно выгоднее, чем просто продавать нам свою продукцию.

К тому еще и небольшое изменение, которому подверглась имперская валютная система, прямо таки подталкивала иностранцев вкладывать излишки в индустриализацию России. Всего и нужно было принять биметаллическую систему, "уравнявшую" в правах золото и серебро. С одним единственным уточнением. Вывоз золота за пределы Державы был сильно ограничен. И соотношение двух металлов было закреплено на уровне один к пятнадцати с половиною. Вне зависимости от международной конъюнктуры.

В семьдесят первом Германия официально перешла на золотой стандарт, а высвобождающееся серебро решено было продать той же Франции и Австрии. Только ничего не вышло. Париж заявил о так же готовящемся переходе на золото. Цена серебра на международных рынках покатилась вниз. Пока не достигло соотношения один к двадцати одному. И лишь в России ничего не изменялось. Желающие погреть руки на "глупости" русских спекулянты привезли к нам десятки тонн белого металла. И мы действительно не прочь были его купить. Хоть в слитках, хоть в вышедших из оборота талерах или флоринах. И мы не боялись тратить на эти закупки долго и трудно накапливаемое золото. Потому что и оно никуда из страны не делось. Спекулянты быстро выяснили, что вывезти "добычу" из страны можно только контрабандой, с риском лишиться вообще всего в случае поимки. Пришлось им находить применение драгоценному металлу в пределах границ Империи.

Это я и объяснял царевичу. Что когда в стране денег меньше чем товаров - это может вызвать кризис в промышленности. Если же денег и товаров в равных количествах - никакого роста экономики ожидать не приходится. Для развития нужно чтоб денег было больше чем товаров. К чему победы пруссаков в итоге и послужили.

И даже падение монархии во Франции, в какой-то мере, послужило нам на руку. Потом, чуть позже, я расскажу и об этом. Тогда же, в семидесятом, мне как можно быстрее нужно было явить обществу действительное ко мне отношение Великого князя Александра. На счастье, как раз к тому времени в столицу из путешествия по Сибири и Туркестану вернулся мой Артемка. Художник Артем Яковлевич Корнилов, выпускник Императорской Академии Художеств, ученик знаменитого Чистякова, бывший мой денщик и вечное мое напоминание о корнях. Символично, не правда ли? Моя Сибирь, моя малая Родина, снова, так сказать - в образе казачьего сына, поспешила на помощь своему отпрыску. Мне, то есть. Не немцу Герману Густавовичу Лерхе, подданному Русского императора всего лишь в третьем поколении, а мне - внуку и правнуку сибирских старожилов и казаков, родившемуся и успевшему уже умереть на полторы сотни лет вперед.

Из поездки по Родным пенатам художник привез несколько десятков картин, эскизов и акварельных зарисовок. Я, честно сказать, невеликий специалист. Да и к особенным почитателям таланта Артемки себя причислить не могу. Смотрю, бывало, на толпы восторженных институток, встречающих Корнилова у парадного нашего старого дома на Фонтанке под номером восемьдесят девять, сразу припоминаю испуганного, прячущегося за мою спину парнишку в барнаульском жилище Семена Ивановича Гуляева. И тут же всяческая почтительность, словно мановением волшебной палочки, прочь слетает. Однако же, некоторые вещи - пейзажи и портреты - меня, едрешкин корень, просто потрясли. И я в тот же миг решил устроить Корнилову выставку. И не где-нибудь, а в Михайловском дворце у Великой княгини Елены Павловны. Где же еще художества моего протеже смогли бы увидеть наиболее прогрессивно мыслящие, энергичные и общественно-активные люди?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})