Приключения тряпичной Бальбиси - Янина Броневская

А дедкина деревянная нога отстукивает:

«Култых-култых… Откуда же? Известно: из мира идём».

Дедка Онуфрий опирается на костыль и вслушивается в ночь. Такое уж у него ухо, чуткое на всякую музыку. На плечах он тащит играющий ящик — шарманку. А на ящике этом сидит попугай. Зелёная говорящая заморская птица Анастазия. Назвали её так в честь покойной жены деда, пани Анастазии Грайдолковой. Путешествует попугаиха с дедкой и с шарманкой от деревни к деревне, от местечка к местечку.

— Мир — не мешок. Как тут пропасть человеку? Добрых людей хватает, — говорит дедка.

Да у него и вправду всюду друзья и знакомые. Своего дома нет: вечно он в дороге. Спит иной раз под клетчатой периной в чулане, а то и в сарае на соломе. А если ночь тёплая, случается, что и в стогу сена. А уж зимой возвращается в город. Только город этот должен быть обязательно большой. Бродит тогда дедка по дворам и играет. Анастазия вытаскивает «счастье» и сюрпризы в конвертах: колечко с голубым камешком для панны Агнешки, напёрсток для панны Петронели. Не больно дорогие это вещицы, большого дохода, понятно, дедка от своей музыки не имеет. Выручка его не толще и не худее Выручки бабуси Латковской или пана Аксамита. Но его Забота такая же назойливая — всё сидит да посиживает на его усталой спине, на натруженной ноге (потому что на ту, деревянную, очень налегать нельзя). А по вечерам Забота вскарабкивается на шарманку и заводит с Анастазией разговоры.

Так вот, дедка этот шагал околицей на ночлег к куму Валенту, и вдруг деревянная нога его наткнулась на что-то мягкое. Дедка приостановился и пошарил костылём. Наклониться он не мог — мешала шарманка. Снял он её, поставил посреди дороги, и она тотчас же откликнулась всем своим музыкальным нутром. Анастазия немедленно встопорщила перья, готовясь к выступлению. Так уж она была приучена.

А дедка между тем и не думает крутить ручку шарманки, а поднимает с дороги Бальбинку. Осматривает её со всех сторон.

— Фью-фью, что же это за балеринка такая? Очень подошла бы нашему музыкальному заведению. Ничего себе панночка, ничего себе! А что, не взять ли мне тебя с собой? А? Зачем тебе валяться здесь, на дороге? Много ты не съешь, не выпьешь — проживём как-нибудь, — сказал дедка Грайдолек и посадил Бальбисю на шарманку, рядом с птицей.

Потом перебросил ремень через плечо, поднял шарманку, и двинулись они в путь уже вчетвером: бродячий шарманщик, играющий ящик, говорящая попугаиха и тряпичная балерина.

Вышли в поле. На меже подле жнивья раскинулась дикая груша.

— Ого, до Валента, видать, уже совсем недалеко! — говорит дедка Грайдолек и веселее постукивает своей деревянной ногой.

А Бальбися сидит на шарманке и поглядывает на птицу — не смеет даже отозваться: у птицы клюв, как крючок, и загнутые когти. Вертит Анастазия головой то в одну, то в другую сторону, то одним, то другим глазком на Бальбинку посматривает. И вдруг цап ее клювом за красную юбочку, потом за чёрную косичку! Хочет — не хочет Бальбинка, а надо обороняться тряпичными ручками. Однако у попугаихи, как видно, дурных намерений нет. Это птица воспитанная, куда до неё серой гусыне! Она вежливо отодвигается на своё место и закрывает глаза.

— Анастазия-ия-ия, — заводит она через минуту, потому что такой уж у попугаев характер: ни секундочки не могут посидеть молча.

Бальбися сообразила, что это птица с ней знакомится. Не захотела и она показаться дикаркой и говорит:

— А я — Бальбинка. Не станешь меня клевать — заживём в согласии. Бальбинка — запомни! Тряпичная Баль-би-на.

А попугаиха сразу же:

— Бальбина-на-на.

— Что это ты? Никак, мою сестру Бальбину припомнила? Порядком мы уже с ней не виделись. Вот попадём в город, нужно будет обязательно к ней наведаться. Стой-ка… Где же это она живёт? На Щегловой? Нет, на Вороньей!.. Э, тоже нет… По какой же птице названа эта улица? — рассуждает дедка Онуфрий.

А Бальбинка шепчет Анастазии:

— Ой, а не бабуся ли это Латковская с Голубиной?

А попугаиха за ней:

— Голубиной-ой-ой…

— А чтоб тебе! Конечно, Латковская, по покойному мужу Латковскому с Голубиной, в девичестве Грайдолкова… Надо же! Забыл, где сестра родная живёт! Как-то там ей глаза и ноги служат? Высоко ведь живёт, и целый день за иглой. Трудная у нас обоих старость! — вздыхает Онуфрий.

Во мгле мигнул огонёк: это в окне какой-то хатёнки. Запахло дымом из трубы.

— Ну, пожалуй, мы уже на месте, — сказал дедка Грайдолек.

За забором залаяла собака. Скрипнули где-то двери, и перед домом появился сгорбленный хозяин.

— Кто это там по ночам толчётся?.. Филют, ко мне!

— Кум Валент, живы? — кричит Онуфрий.

— А, это вы, кум? А как же, жив, ещё и вас переживу! — смеётся Валент. — Заходите же в избу.

— Валент-ент-ент… — скрипит Анастазия.

— «Анастазия… ия-ия-ия…» — передразнивает её Валент. — И ты, как я вижу, в полном здравии.

Вошли в низенькую хатку. Такую низенькую, что даже Онуфрий должен был пригнуться на пороге. Небогато в ней было, но в печи трещал весёлый огонёк, а из котелка вкусно пахло.

— Каша? — спрашивает Онуфрий и ставит шарманку в угол. — А у меня с собой кусок жареной свинины, кружок колбаски и буханочка хлеба. Прокормимся как-нибудь, правда?

В избе стояли две лежанки, покрытые попонами. У потолка сушились пучки всякого зелья. Дедка Валент, кум Онуфрия, ходил по ярмаркам и продавал целебную травку от всякой хвори — ромашку, тмин, мяту. Знал он толк и в болезнях скотины и птицы. Как только заболеют где куры или корова начнёт давать горькое молоко, люди тут же — к Валенту. Одни ему яичек принесут, другие — сала. А те — крупы или муки. Так и живёт себе Валент в своей хатёнке. А хатёнка — дряхлая-предряхлая. Совсем в землю осела. Одно только окошко в ней, да и то до половины бумагой заклеено. Однако Валент славится своим гостеприимством, потому-то и стоит у него вторая лежанка в углу.

— Ай-яй-яй, чуть не забыл!.. Посмотри-ка, кум, что я нашёл за городом, — говорит дедка и усаживает Бальбисю на столе. — Ловкая балеринка, правда? Как бы нам её танцевать выучить? Вот было бы представленье — всем на удивленье!

— А ну-ка, подожди, кум. Подумаю минутку, как бы такую штуку смастерить, — говорит Валент.

Отыскал он в углу моток дратвы и деревяшку. Шарманку придвинули к столу. Бальбися, правда, побаивалась немного этого обучения, но уж очень хотелось ей узнать, как это танцуют. Известно, любопытство иногда даже страх побеждает.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мастерили старики, мастерили, вертели Бальбисю во все стороны… Привязали её к колышку, и сразу же стала она ровнёхонько, как солдат на посту. Один конец колышка приладили к шарманке, а к ручкам и ножкам Бальбиси привязали ниточки и мудрёно этак соединили с ручкой шарманки.

— Ну, готово, — говорит Валент. — Начинай, кум!

Онуфрий завертел ручку. В шарманке что-то дрогнуло, скрипнуло, а потом, как стеклянные бусинки, звеня, посыпались звуки. Чуть-чуть хрипя, шарманка заиграла красивый вальс. Бальбися никогда раньше не слыхала музыки. Что-то её подхватило. Замахала она ручками, затопала ножками и пустилась в пляс. Ах, что это был за вальс!

«Над прекрасным голубым Дунаем», —

пела шарманка.

А Бальбинка — ручками, а Бальбинка — ножками:

«Раз-два-три… Раз-два-три…»

И дедка Онуфрий с дедкой Валентом притопывают:

«Раз-два-три… Раз-два-три…»

А потом всё быстрее, всё быстрее… Только ручки Бальбиси мелькают да шелестит юбочка. Шарманка заиграла польку, потом оберек, потом мазур.[1] Мчится быстрый мазур:

Гоп, гром прокатился:Мазур с сыном в пляс пустился,Мама с дочкой из светёлкиВсё подглядывают в щёлку…

Запела вся хатёнка дедки Валента. Выскочили из-за печки кочерга с метлой. Наклонились кривые стены. Заскрипели балки закопчённого потолка. Высунулась лавка из-под печки. А Бальбинка машет ручками, притопывает ножками, шелестит юбочкой.

Вот так и стала Бальбися балеринкой на играющем ящике дедки Грайдолека. После ночлега они снова двинулись в путь. Очень приятно пригревало весеннее солнце. Идут, идут они межами, идут узкими полевыми тропинками. Кривые вербы стоят у дороги… На заборах поют петухи с красными гребешками.

Но Бальбинка уже не удивляется, почему это они не причёсываются собственными гребнями. Познакомилась она немножко с белым светом. В полдень с выгона возвращаются рогатые коровы, поблеивают бородатые козы. А Бальбисе хоть бы что. Стоит на шарманке и любуется сверху на белый свет. Смеются её глазки-бусинки. Анастазия покрикивает, дедка подпевает и пристукивает деревянной ногой. Когда дедка по дороге посреди деревни снимает шарманку и начинает вертеть ручку, Бальбинка пускается в пляс. А вокруг собирается вся деревня. Впереди всех, тесным кружком, — измазанные ребятишки. Потом хозяйки: кто с шумовкой, кто с поварёшкой. Как стояли у печек, так и прибежали. А некоторые со скалками и охапками мокрого белья — прямо с речки.