Приключения тряпичной Бальбиси - Янина Броневская

Тут они замолчали оба, соображая, как бы сделать так, чтобы все остались довольны. Вицек рад был бы не отдавать Бальбинку, а отнести её Марцисе. Бальбинка же и людского гнева боится и с Вицеком расставаться ей неохота.

Идёт Вицек Кривой улицей и рассматривает вывески. А Бальбинка выглядывает из петельки Вицековой рубашки. Немногое удаётся ей разглядеть, а главное, нельзя больше смотреться в витрины.

А вот наконец и самая красивая из всех вывесок на Кривой улице. Буквы с такими выкрутасами, что их трудно разобрать, хотя Вицек, грех жаловаться, хорошо знаком с нелёгким искусством чтения. Стоит Вицек перед этой вывеской, вертит головой во все стороны да прикидывает в уме:

«Если это не «О», тогда, стало быть, это бублик? Значит, мы попали к пекарю. А вот это не то «С», не то не «С»… Может, это подкова? Тогда мы, как видно, попали к кузнецу… Но тут же нарисована и кисть. Так и есть! Это, наверно, художник», — решил наконец Вицек и по ступенькам поднялся на крыльцо.

Отыскать дорогу дальше не составило никакого труда, так как здесь на каждом шагу были нарисованы стрелки.

Итак, руководствуясь этими стрелками, Вицек с Бальбисей поднялся на самый верх. Возле последней стрелки, нарисованной уже у самой двери, он остановился и постучал.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Пан Зелёнка, открывай единым духом: заказчик идёт! — крикнул кто-то за дверью.

Загремел ключ в замке, дверь, пискнув, открылась. За ней собственной персоной стоял пан Зелёнка, подмастерье пана Чудика, в испачканном красками халате, с растрёпанной причёской.

— Моё почте… — начал было он и вдруг осекся: на высоте его собственной растрёпанной шевелюры, там, где полагалось бы находиться голове ожидаемого заказчика, ничего не было.

Пан Зелёнка устремил взор пониже, и тут его острый взгляд художника обнаружил Вицека с корзинкой.

— Э-э-э, — смущённо протянул пан Зелёнка, — к кому, кавалер?

— Добрый день! — произнёс Вицек, тоже немного смущённый. — Я к пану Чудику, тому самому, что разрисовал эти прекрасные вывески на Кривой улице.

— Да-да! А в особенности ту, что над гладильным заведением, — поддакнула из-за пазухи Вицека Бальбинка.

— Прошу вас… Пан мастер, это к вам, — сказал пан Зелёнка, впуская Вицека-заказчика в комнату.

Эге, да это и не комната, а просторная мастерская. Наверху в потолке — большое окно. К покатым (потому что это всё-таки чердак) стенам прислонены ещё не высохшие вывески и картины.

Вицек, которому даже на тучки случалось заглядываться, так и застыл посреди мастерской с широко разинутым ртом. У стены, хоть и на полотне, но точь-в-точь как живой, готовился к прыжку огромный тигр. К Вицеку голос вернулся только тогда, когда он внизу, под тигром, прочитал:

ФИЛИПП ФОКА

Скорняк

Это была последняя, уже законченная вывеска работы пана Чудика.

Вицек повернулся ко второму пану, с ещё более буйной и ещё более растрёпанной шевелюрой и красивенько шаркнул ногой. При этом он поклонился так низко, что Бальбися чуть не выпала у него из-за пазухи. Однако она успела высунуть свою головку с курносым носиком и принялась наспех разглядывать мастерскую.

— Гм… Ну что скажете, кавалер? — спросил второй художник, то-есть сам пан Чудик собственной персоной.

Необходимо пояснить, что пан мастер был сегодня не в особенно хорошем настроении. Сидел он с самого утра на своём складном стульчике и держал палитру с самыми унылыми красками. А перед ним стояла начатая вывеска погребальной конторы. В это время он как раз вырисовывал серебряных ангелочков на чёрном фоне. Всё на этой вывеске должно было быть чёрным. А если не чёрным, то, по крайней мере, серебряным. Что же тут удивительного, если пану мастеру взгрустнулось, после того как он несколько часов подряд вглядывался в такие скучные краски!

Не успел Вицек ответить на вопрос пана Чудика, как вдруг эта унылая железина качнулась и уже вот-вот должна была измазать пана мастера серебром и скучнейшей чёрной краской. Вывеска была большая и тяжёлая. Нечего сказать, хорошо выглядел бы пан Чудик в этакой чёрно-серебряной рамке! Однако, отшвырнув свою кошёлку, Вицек тут же кинулся к пану Чудику и успел удержать вывеску, только что пальцы вымазал.

— О мальчик! Вы почти что спасли мне жизнь! — воскликнул пан Чудик, поднимаясь с полу при помощи пана Зелёнки. Дело в том, что складной его стульчик тоже опрокинулся. — С самого утра душа у меня не лежит к этой работе. А тут ещё я мог сделаться калекой, да притом калекой, выкрашенным в чёрный цвет. Ни дать ни взять катафалк первого класса. Ты-то не очень ушибся?

— Э, ничего страшного, пан художник, — говорит Вицек. — Главное, чтобы с вами ничего не случилось. Потому что вы… так красиво рисуете, как никто! — выпалил вдруг он, краснея, и начал платочком перевязывать руку. А на платочке сквозь чёрную краску проступило красное пятнышко крови.

— Постой, постой! — закричали пан Чудик с паном Зелёнкой. — Прежде всего нужно промыть тебе руку.

Занялись художники перевязкой. Так как йоду не было, они, чтобы не загрязнить рану, промыли её спиртом. А потом завязали руку Вииска чистой тряпочкой.

— Так, так… С чем же ты пришёл, мальчик?.. А, вижу, вижу — с бельём, — говорит пан Чудик. Пододвигает стул Вицеку, присматривается к мальчику и продолжает: — Откуда же ты? Сын гладильщицы? Что-то я тебя как будто не помню… Так что ты говоришь о моей работе? Ты знаешь меня?

— Да нет, я из пригорода. Знаю пана только по его прекрасным вывескам на Кривой улице. Нигде не видал ничего красивее, даже в самом центре города. Вот я и обрадовался очень, когда пани гладильщица, та, которой я приносил гуся от мамы, велела мне снести вам бельё.

От похвал Вицека у пана Чудика всё больше и больше розовело настроение.

Ничего странного в этом нет — каждому приятно услышать доброе слово, в особенности, если он с утра смотрит на чёрную краску.

И вот пан Чудик спустя минуту сказал:

— Гм, раз ты так любишь моё искусство, надо бы тебе подарить что-нибудь на память. Тем более — ты спас меня от неприятного приключения.

Бальбинка как будто только этого и ждала. Недолго раздумывая — гоп из-за пазухи Вицека на колени к пану Чудику! Пан Чудик даже привскочил, а потом рассмеялся. Взял Бальбинку в руки и воскликнул:

— Пан Зелёнка, посмотри-ка что за личико! Даже на душе веселее стало. А может, нарисовать её? Какое красное у неё платьице, какие весёлые глазки-бусинки, а носик какой курносый!..

— Ой, да-да, пожалуйста! — закричали разом Вицек и Бальбинка. — Мы не решались сами попросить вас об этом…

— А откуда ты её взял? — спрашивает пан Чудик.

Вицек лишь на минуту замялся, а потом смело выпалил:

— Расскажу вам чистую правду. Только вы не выдадите моего секрета?

— Не выдам, говори, — успокоил его пан Чудик.

И Вицек рассказал всё: и о пригороде, и о Марцисе, и о том, что кукла боится людского гнева.

Чудик сам уже слыхал о переполохе на Голубиной улице.

— Ну, вот и оставь её у себя. А поскольку это такая прославившаяся на весь город особа, я её нарисую. А что бы вы хотели написать внизу?

— Да хотя бы то, что бабуся Латковская мастерит точно таких же кукол и проживает на четвёртом этаже. Если бы у неё была такая вывеска, может, и дела её пошли бы лучше.

— Ладно. Должны же мои глаза отдохнуть от этой черноты! Пан Зелёнка, дай-ка мне какой-нибудь лист жести. Сделаем вывеску, да такую, какой ещё и Кривая улица не видывала!

И пан Чудик посадил перед собой Бальбинку, выдавил самые красивые краски, так что палитра его зацвела, как майский луг. И раз-раз кисточкой по жести!

Вот появились на картине курносый носик, глазки-бусинки, очень красное платье. А румянец на щеках получился даже ярче свекольного. Только с чёрными косами пан Чудик никак не мог примириться — до того надоела ему с утра эта чёрная краска! Косы он нарисовал рыжие, как беличий хвост. И кто знает, не стала ли Бальбинка от этого ещё красивее!

А когда пан Чудик зелено-красными буквами выписал к тому же и фамилию бабуси Латковской, восторгам не было конца.

Даже пан Зелёнка оставил свою вывеску с сапогами — заказ мастера Дратовки — и покачал головой от удивления. Это было наипрекраснейшее произведение пана Чудика.

— Ну что ж, секрет так секрет. Сами вы отнести это всё равно не сможете. А нам завтра придётся доставить новую вывеску пану Печёнке, вот мы заодно прихватим и эту, — сказал под конец пан Чудик. — Ну что, не болит твоя раненая рука, Вицек?

— Ни капельки! — кричит обрадованный Вицек, красиво кланяется пану мастеру, кладёт в кошёлку Бальбинку — поскольку её похвалил такой великий художник, ему уже не совестно с нею расхаживать — и покидает мастерскую.