Ничья земля - Ян Валетов

На мгновение Сергееву показалось, что он с Плотниковой играет в эту игру. Ставка неизвестна, но очень высока. Чрезвычайно высока. Жизненно важна — иначе зачем с такой силой уперлась ему в глаза взглядом эта странная, похожая то ли на кошку, то ли на хищную птицу, женщина.

В этом взгляде было все — злость, заинтересованность, раздражение, банальное любопытство, настороженность, но без страха, и, как ни странно, влечение. От ее взгляда отчетливо пахло мускусом. Настолько отчетливо, что Михаил ощутил холодок, пробежавший вдоль позвоночника, к крестцу. И именно это ощущение взаимности, резонанса ощущений, было самым неожиданным для привыкшего к женским приемам Сергеева.

Внезапно, она моргнула и протянувшаяся между ними нить лопнула, оставив чувство неловкости и странное послевкусие в беседе.

Когда-то, в другой жизни, грузный седой мужчина называвшийся Леонидом Сергеевичем, любивший носить слаксы и очки в массивной роговой оправе на пористом, угреватом носу, учил их создавать в разговоре настроение. Определенное настроение для достижения определенных целей. Учил подробно, с душой, щедро делясь приемами создания атмосферы, приемами использования особенностей психофизического и физиологического строения объекта интереса и прочим премудростям. Именно он, шмыгая своим вечно сопливым носом, впервые рассказал им об этой ниточке, протянуть которую между собой и объектом интереса без мордобоя, химикатов, электротока и прочих пошлостей, необходимых в профессии, есть высший пилотаж ведения допроса, ох, простите, беседы.

И совершенно неважна причина, по которой эта ниточка образуется — страх ли, нежность ли, боль ли или простое любопытство. Главное — сам факт ее возникновения. Пусть на короткий миг, на секунду — и дело сделано.

В первое мгновение Сергеев обрадовался успеху, скорее по привычке, по инерции, согласно рефлексу прошлых лет, но тут же остыл, сообразив, что не может понять точно, с какой стороны искомая ниточка протянулась: то ли от него к Вике, то ли от нее — к нему.

И чувство радости сменилось неуверенностью, положившей руки к нему на плечи со спокойствием старого близкого друга. Словно из жаркого торжества победы он нырнул в ледяную прорубь поражения и с разгону ушел под черный лед, в безвоздушное пространство, так хорошо ему известное по прошлым годам.

Как тогда, в обшарпанном номере гаванского «Хилтона», когда он глядел в глаза Рауля, казавшиеся ему испуганными. В карие, с зелеными точечками, глаза, с расширенными во всю «радужку» от принятого кокаина, зрачками. И все было один к одному — просто, понятно и совершенно. И связи, и пункты передачи товара, и деньги в объемных бронированных кейсах, наличными. Рауль любил наличные.

Очоа, героя — барбудос и друга Че, они уже прихватили до этого. Он был раздавлен и не мог понять, что же все-таки случилось, а вот Ла Гуардиа — нет, держался молодцом. И Рауль, уже далеко не молодой, жалок не был. В глазах его, на первый взгляд, был животный страх, он поминутно облизывал пересыхающие губы и вытирал нос рукой. Он, казалось, знал, что сейчас в номер войдут сотрудники Безопасности, и никакой статус не спасет его от ареста. И Сергеев это тоже знал. И внутренне торжествовал, наслаждаясь финалом многомесячной и многоходовой комбинации.

А потом, когда в номер ломились остро пахнущие потом и табаком автоматчики, он вдруг увидел в глазах Рауля нечто, и, почему-то, сразу понял, что на сей раз — их обманули, разыграли, как детей на халтурном новогоднем утреннике с пьяным Дедом Морозом и сильно немолодой Снегурочкой. Что ничего не кончилось, а, наоборот, все только начинается. И вместе с этим пониманием к нему пришло чувство разочарования, ощущение, что их использовали. В очередной раз использовали. И он оказался прав.

Арестовали не Рауля, арестовывал Рауль. И в Трибунале чести Раулю досталась роль обличителя. Он оказался героем на белом коне. Очоа и Ла Гуардию расстреляли второпях, не особо заботясь о внешних приличиях. А с ними…

С ними случилось то, что должно было случиться в такой ситуации.

Сергеев почувствовал, как от воспоминаний у него заныло колено. В ноздри шибануло вонью немытого тела, припаленного электродами мяса и гнилых зубов. Когда Чичо орал, изо рта у него летела брызгами слюна, обдавая Сергеева запахом тления. Это было страшнее боли. Если бы Чичо мог ощутить хотя бы на миг то, что испытывал в этот момент Михаил, он бы отложил в сторону и аккумулятор, и киянку, превратившую колено Сергеева в сплошной пульсирующий в ритме самбы, шар огня. Он бы плевал на него с особым цинизмом, а Сергеев умирал бы от отвращения в прямом смысле слова. И поэтому было особенно важно, не показать этому рослому гнилозубому мулату, как ему плохо — надо было смотреть, не мигая, чтобы ни гримасой, ни дрожью не выдать истинных чувств.

А капитан Чичо был хорош в своем ремесле — крепкий малый, с горящими, в свете тысячеваттной лампы, мертвыми глазами стервятника, черными курчавыми волосами и рябым от оспин лицом шоколадного цвета…

Она еще раз моргнула, и все вернулось на круги своя. Воспоминания поблекли. Гитарный перезвон, жалобный свист окарины, табачный дым и аппетитный запах жаренного на углях мяса. Как и не было никогда ничего.

— Ну, что ж, — сказала Виктория, — тогда просто будем знакомы?

— Мне это больше нравится.

— Если быть до конца честной — мне тоже. Было бы обидно, если бы ты начал петь соловьем.

Она улыбнулась.

Официант поставил перед ней тарелку с дымящимся телячьим стейком, четвертиной лимона, зеленью и исчез из виду с явной тоской во взгляде.

Она выдавила на мясо брызжущий соком лимон, ловко орудуя ножом, отрезала кусок и, жуя, сказала:

— Вкусно. Просто великолепно.

Улыбка ей шла. У нее были крепкие белые, чуть крупноватые зубы и яркий рот, который слегка портила привычка брезгливо поджимать губы. Но когда она улыбалась, то была почти совершенством.

— Когда ешь такую вкуснятину, так и тянет спросить о том, что будет на десерт.

— А что будет на десерт? — спросил Сергеев, не скрывая заинтересованности.

— Еще не знаю, — сказала она, подняв бровь, — но мы можем это обсудить.

— Без дополнительных условий?

— Без дополнительных условий.

Он посмотрел на нее и улыбнулся в ответ.

Все великие разочарования начинаются с триумфа. Их роман не был исключением.

Вертолеты вынырнули из-за придорожного леска, как раз оттуда, откуда их Сергеев и ожидал. Две современные, малошумные машины, выкрашенные в цвет хаки, с беспорядочной россыпью камуфляжных пятен на фюзеляжах.

Перевалив через поникшие, рано облетевшие от нынешних осенних ветров, деревья, две хищных винтокрылых птицы заскользили над полем — наверное, и вчера они двигались так же — неторопливо, но в то же время стремительно — так атакует, не делая ни одного лишнего движения, опытный, хладнокровный боец. Утробно ухали винты — сам звук еще не был слышен в полной мере, но он его низкочастотной составляющей кожу на затылке морщило, как старый пергамент на солнце.

Самое время было выругаться, но времени на ругань не было. Его, вообще, ни на что не было. Оставалось буквально несколько секунд для того, чтобы исчезнуть из виду, испариться, нырнуть под землю или взлететь в небеса. Летать никто из них не умел, испаряться тоже. Но тот овраг, который Михаил еще полчаса назад так хотел обойти стороной, на счастье — на превеликое счастье, был рядом — метров шестьдесят. Один шанс, но он все-таки был. И Сергеев заорал так, что сам не узнал звук своего голоса:

— В овраг! Быстро!

За то время, что крик вырывался из его напряженного горла, вертолеты, которые только что казались раскормленными голубями, сократив расстояние, выросли до размеров двух крупных гусей.

Улов, ради которого они рисковали, шаря по расстрелянным машинам, был хорош, но, похоже, трофеи могли дорого обойтись — пленных тут не брали. Эх, «муху» бы.… А еще лучше две. Но не было, не было «мухи»! И «стингера» не было, и «стрелы». Сергеев точно знал где, совсем недалеко, километрах в тридцати, лежат несколько таких необходимых им сейчас комплексов, но это знание помочь не могло. Их засекли, поймали на живца и мчались сюда, чтобы заполучить добычу — вот почему все здесь оставили, как было! Они ждали, что кто-то придет — уж, конечно, не Сергеева с Молчуном, а кого поаппетитней, но ждали, это точно!

Сенсор где-то тут был, это, как пить дать. Или, скорее уж — видеокамера, оставленная на всякий случай — датчик движения был бы просто не эффективен. За ночь зверье еще не подошло к телам: стрельба, коптящий дым пожара, после которого слишком долго воняло горелым…

А вот сегодня гости ожидались.

Лисы, расплодившиеся сверх всякой меры, волки, собаки, еноты и даже медведи, появившиеся в изобилии на Ничьей Земле последние лет пять — всяк не прочь откушать человечинки. Сенсор орал бы как заведенный, и те, кто устроил ловушку, не могли этого не учесть. Значит, оставили камеру и ждали, что кто-то появится возле бронемашин. И дождались.