Московские встречи - Иван Рахилло

Александра Алексеевна оживляется, в её чёрных глазах зажигаются искорки нежности.

— У нас часто собирались гости, и они всегда просили маленького Володю петь и читать стихи. А чтецом он был с четырёх лет. Читал Лермонтова, Пушкина, Некрасова. Гостей не стеснялся, хотя сам был чуть повыше стола.

Помню, держался за платье, потом научился читать — и вдруг как-то сразу повзрослел!.. Я и не заметила, как вырос…

В молодости Володя писал стихи, рисовал, играл в кино.

Александра Алексеевна с любовью смотрит на портрет сына, где он снят с чёрной собакой на плече, весёлый, улыбающийся.

— Он был хороший сын, — добавляет она ласково.

— Скажите, Александра Алексеевна, — обращаюсь я, — в статье Полонской-Василенко «Из истории Южной Украины XVIII века», напечатанной в «Исторических записках Академии наук СССР», упоминается есаул Маяковский, бежавший от царского гнёта из Новороссийской слободы. Не ваш ли он родственник?

— Род Маяковских, как я уже говорила, происходит от запорожцев, — подтверждает Александра Алексеевна. — Я не раз рассказывала об этом Володе. Дедушка Константин Константинович Маяковский служил в городском управлении города Ахалцихе. Его предки происходили из казаков Запорожской Сечи. А дедушка Алексей Иванович Павленко, мой отец, родился в бывшей Харьковской губернии. Его родные говорили только на украинском языке. Дедушка служил в пехотном полку, сначала на Кубани, затем в Армении. В русско-турецкую войну 1877–1878 годов, в звании капитана, он погиб в Эрзеруме.

Бабушка Ефросинья Осиповна Маяковская, урождённая Данилевская, двоюродная сестра писателя Данилевского, происходила из города Феодосии. А бабушка Евдокия Никаноровна Павленко, урождённая Афанасьева, моя мать, жила в юности на Кубани, в станице Терновской…

— На Кубани ведь находится Сечевая степь, — замечаю я, — туда уходили в своё время опальные запорожские сечевики.

— Да, Володя запомнил мой рассказ о прошлом нашей семьи, ему тогда было всего одиннадцать лет, запомнил и, спустя много лет, в стихотворении «Нашему юношеству» написал:

…Я —        дедом казак,                           другим — сечевик…

Александра Алексеевна устала. Извинившись, она уходит в спальню отдохнуть.

Негромко разговариваем с Людмилой Владимировной, продолжая затронутую тему о предках Маяковского.

— Дома у нас говорили по-русски, но сохранились многие украинские обычаи, — вспоминает она. — Отец любил носить вышитые украинские рубашки. В семье, по украинскому обычаю, говорили родителям вы, чем подчёркивалось уважение к старшим.

Наш отец был веселый, открытый человек, смеялся он всегда громко и заразительно, так же как запорожцы на известной картине Репина.

Любимой поговоркой отца было: «По обычаю наших предков!» Хорошо поработав или закончив какое-либо серьёзное дело, он говорил: «Есть ещё порох в пороховницах, и не гнётся казацкая сила!»

В семье очень любили Гоголя. Отец читал нам вслух главы из его повестей. Гоголь и Шевченко были любимыми писателями Володи. Любовь к Украине всегда лежала у него в душе.

И Людмила Владимировна вспоминает отрывки из произведений Маяковского, в которых он говорит об Украине, о бескрайних, необозримых её степях, где когда-то жили его предки — запорожцы…

Никогда не забыть того первого поражающего мгновения, когда упали складки полотна и перед взорами москвичей, на фоне синего неба, расписанного белыми спиралями высотных самолётов, освещённый ослепительным солнцем, во весь свой могучий рост встал бронзовый Маяковский.

Да, это был его образ — образ Поэта Революции. И вот-вот, казалось, загремит над площадью его могучий, ни с чем не сравнимый бас:

Слушайте,               товарищи потомки,агитатора,               горлана-главаря… 

По вечерам у подножия памятника собирается молодежь и читает стихи, посвящённые поэту. Ленинградский рабочий-краснопутиловец Валентин Горшков в своём стихотворении рассказал о посещении Маяковским их завода:

Вышел он, большой, широкоплечий,Помню, улыбнулся широко,Руку поднял — рад хорошей встрече —И внезапно, просто и легко,Шум покрыв, громово на весь зал«Здравствуйте, товарищи!» — сказал.Глядя на громаду-стихотворца,Шепчут мне с улыбкой на лице:«Вот бы, Валя, нам молотобойцемВзять его к себе в кузнечный цех».…А слова звенели в тесном зале,Поднимали, звали, волновали.Про страну, что встала из развалин,Про меня, про каждого из нас.Слово, как удар по наковальне,Слово бьёт не в бровь, а прямо в глаз.Люди со скамеек повставали,И звенела каждая строкаСамой боевой закалкой стали,Нашей стали, стойкой на века!Жарь смелей, отбить ладонь не бойся!И в восторге шумный мой сосед«Узнаю, — кричал, — молотобойца!Дельный парень, хоть он и поэт!»

И почудилось, что вот сейчас Маяковский сойдёт с гранитного пьедестала, пересечёт площадь, названную его именем, и, любуясь ночной Москвой, размашисто прошагает по улице Горького, через площадь Пушкина, к Центральному телеграфу, поднимется по Кузнецкому мосту вверх, направляясь в Политехнический музей, где обычно устраивались литературные вечера и где с жадным и восторженным нетерпением его всегда ожидали верные и преданные друзья…

Встречи с Есениным

Тихо в чаще можжевеля по обрыву.

Осень — рыжая кобыла — чешет гриву.

Над речным покровом берегов

Слышен синий лязг её подков.

Схимник-ветер шагом осторожным

Мнёт листву по выступам дорожным

И целует на рябиновом кусту

Язвы красные незримому Христу.

Стихотворение «Осень» было напечатано в альманахе «Весенний салон поэтов». Сверху стояла фамилия автора — Сергей Есенин.

В двадцатых годах я жил в «Лоскутной» гостинице, у Охотного ряда, в одной комнате со старым наборщиком Андреевым.

Ко мне в гости зашел ивановский поэт Серафим Огурцов, и я прочитал ему стихотворение Есенина вслух.

— А я-то Сергея знавал ещё совсем безусым. У Сытина вместе работали, — негромко обронил Андреев, сворачивая папиросу.

Даже полусонный Огурцов, болевший энцефалитом, и тот оживился.

— Неужто знавал? Мне это очень надобно. Мы в Иванове задумали издать антологию современных поэтов.

И сосед, попыхивая махоркой и поглядывая сощуренно на кремлёвскую стену, куда выходило окно нашей комнаты, рассказал о своей дружбе с Есениным.