Хент - Акоп Мелик-Акопян (Раффи)

– Тепло и холод зависят от бога, кум Хачо, чему быть, того не миновать, – ответил гость. – Наши стада вот уже неделя как пасутся, но знаете, какая беда? У нас нынче совсем нет запаса муки, и пастухи наши несколько дней уже сидят без хлеба.

Старик понял намек и ответил

– А наш хлеб разве не твой? Прикажи, сколько нужно муки, и я вышлю

– Пусть благосостояние и счастье не покидают твоего дома! – воскликнул бек – Конечно это так. Что мое, то твое. Что твое – мое. Не так ли, кум?

– Сам бог свидетель тому. Сколько поспать муки?

– Пока достаточно будет десять возов, а там, в случае надобности, попросим еще, ведь от этого не опустеют твои амбары?

Старик нехотя улыбнулся, что придало его лицу печальное выражение, и кивнул головой в знак согласия

После обеда Степаник подал всем умыться и принес кофе. Бек приказал своим слугам, стоявшим в комнате, идти обедать вместе с другими, для которых был подан обед на паласах6, накрытых на дворе. В приемной остались бек с несколькими приближенными и старик Хачо.

Предметом их беседы был конь, подаренный эрзерумским вали. Бек рассказывал о благородстве его крови и уверял, что он знаменитой арабской породы и что его родословная восходит чуть ли не ко времени знаменитого Антара.

– Но дорого обойдется мне этот роскошный подарок, – закончил бек свой рассказ.

– Почему? – спросил Хачо.

– Да разве не знаешь, что посланцу вали, приводившему коня, нужно дать не меньше ста золотых

Старик смекнул теперь, в чем цель посещения бека, но, словно не поняв в чем дело, ответил

– Что ж, дай Разве конь не стоит ста золотых?

– Откуда у курда деньги? – перебил его бек сердитым тоном – Этот презренный металл есть только у вас, армян.

Один из родственников бека вмешался в разговор.

– Бек, неужели и ты заботишься о деньгах? Разве кум Хачо позволит, чтобы ты в них нуждался?

– Клянусь богом, это верно, – прибавил другой.

– Да, он добрейший человек, – подтвердил третий, – нет подобного ему среди армян.

Старик понял, что, хочет он или нет, деньги ему придется выплатить, и сказал:

– Я не огорчу бека из за сотни золотых.

– Да царствует верная радость в твоем доме! – воскликнули курды.

Старик вышел из комнаты и, позвав старшего сына, приказал ему принести сто золотых из спрятанных в сеннике денег.

– Для какой надобности? – спросил сын.

– Разве не знаешь, что эти негодяи после того, как обожрутся, попросят еще «дишкираси» – ответил отец печальным голосом.

– Да покарает их бог, проклятых, – выругался сын и, взяв корзину, отправился как бы за соломой в сенник.

«Дишкираси», или «плату за зубы», получали некогда курды от армян, когда делали им честь у них обедать. Хозяин дома, если не хотел подвергнуться насилию, обязан был платить этот налог. И в настоящее время этот обычай не вполне вывелся, приняв только более приличную форму.

В отсутствие старика между курдами произошел следующий разговор.

– Если он вернется без денег, я велю поджечь его дом, – сказал бек сердито.

– Не надо, зачем? – успокаивал его один из свиты. – Славный армянин, не следует огорчать старика. Дом его всегда открыт для нас – берем все, что нам нужно. Он добрый, не надо забывать хлеба и соли, которыми он встречает нас всегда.

В эту минуту вошел старик и, положив перед беком кошелек с золотом, сказал:

– Бог свидетель, что деньги эти были предназначены на поездку в Иерусалим, куда я собирался для спасения души. Но отказать тебе я не мог.

– Не лги, кум Хачо. Много их у тебя, много… это мне известно, – ответил бек, приняв кошелек, и не считая положил в карман.

Была вечерняя прохладная пора. Бек приказал приготовить лошадей, чтобы тронуться в путь, и, пока их седлали, прогуливался по двору вместе с хозяином дома. Вдруг он заметил Степаника, игравшего с козулей, и подошел к нему.

– Хороша козуля? – спросил он.

– Хороша, только жаль, что ногу ранили собаки… но это не беда, я вылечу. Бедняжка, видно ей больно, ничего не ест, – ответил мальчик, перевязывая рану.

– Степаник, видно, ты очень любишь животных, я пришлю тебе хорошенького жеребенка.

– Я не люблю лошадей.

– Что же ты любишь?

– Люблю вот таких козуль, куропаток…

– Прекрасно, я буду высылать тебе все живое, что случится от охоты.

Слуги доложили, что лошади готовы.

Бек, поблагодарив хозяина, вышел во двор, где у дверей стоял его конь. Хачо подсадил бека, поддерживая за уздечку коня, что означало высшую степень уважения хозяина к почетному гостю.

Усевшись на коня, вождь курдов повертел в руке длинную пику, и несколько раз покружившись перед домом, попрощался и уехал.

Старик остался стоять неподвижно и долго смотрел ему вслед. Он видел, как бек пришпорил коня и перескочил через канаву, пренебрегая мостиком, которым, по его мнению, пользуются лишь трусы и слабые, Он видел, как, погнавшись за бегущим меж кустов зайцем, бек стремительно настиг его и пронзил копьем.

Наконец, бек исчез в густых кустарниках.

Наблюдая все это, Хачо с грустью думал:

«Почему так несправедливо небо? У курда нет хлеба – армянин пашет, сеет и готовит для него запас… Курд получает в подарок хорошего коня, едет на нем – гарцует так, что земля дрожит, – а платит за коня армянин, которому приходится ездить только на осле».

VIII

Настал вечер. Сыновья Хачо вернулись уже с полевых работ. В углу комнаты мерцала сальная свеча, бросая вокруг тусклый свет. Старик и сыновья сидели за ужином и молча ели; по временам только глава дома прерывал тишину. Весенний свежий воздух наполнял комнату приятной прохладой, издали доносилось блеяние возвращавшихся с пастбищ овец. Невестки Хачо занимались приготовлением ужина. Они еще ничего не ели и должны были ужинать после всех. Дети же, уставшие от игр и беготни, легли спать без ужина.

Трапеза кончилась, каждый ушел по своим делам. Нужно было смотреть за скотиной, поливать ниву, потому что очередь пользования общественной водой была в этот день за ними, надо было идти на мельницу смолоть пшеницу, словом, было еще много работы.

Хачо еще не вставал с места, а старший сын его, Айрапет, набивал чубук для отца. Оба угрюмо молчали, точно в эту ночь дух печали опустил свои черные крылья на спокойные сердца обитателей этого дома

– Сколько муки увезли курды? – спросил наконец старик, курнув раза два из чубука.

– Ровно двенадцать возов, – угрюмо ответил сын.

– Ведь бек просил десять.

– У них мешки большие, наполняли доверху, точно заплатили наличными деньгами. Проклятые!

– А на чьих волах увезли?

– На наших. Благодарите бога, если возвратят волов – я боюсь, чтоб они не съели их вместе с мукой.

– Этого бек не позволит.

– А разве мало было таких случаев? По правде говоря, мне не особенно жаль денег и двенадцать возов муки, меня возмущает другое, – отдав им даром хлеб, мы же сами должны еще доставить его нашими волами! Что же это за наказанье божье! Я не знаю, до каких пор будут грабить нас эти курды! Приходят, уносят и уносят все без конца; всего требуют без совести, без стыда, точно бог создал нас кормильцами их.

– Неужели ты не знаешь, что это так, – ответил старик, крепко затянувшись, будто хотел табачным дымом потушить свой гнев – Что мы можем сделать! Если не отдавать волей, они отымут силой. Все же лучше, что они грабят с просьбой, во имя дружбы.

– Мы сами научили их этому разбою, – ответил сын – Мы можем не давать им ничего, тогда они вынуждены будут сеять и потом добывать свой хлеб; но мы учим их лени и жить на наш счет.

– Это верно, но нам очень трудно уничтожить то, – печально возразил отец, – что установлено на наше несчастье нашими дедами. Мы пожинаем горькие плоды, посеянные их глупостью. Послушай, сын мой, я знаю, что в твоем сердце кипит ненависть; я знаю, что рабство слишком возмущает тебя, но все-таки спрашиваю тебя. что мы можем предпринять? Какими средствами? Если мы перестанем исполнять их требования, то наживем себе врагов, и тогда, смотришь – возьмут да и угонят все наши стада овец. Кому жаловаться? Кто услышит нас? Те, которые призваны уничтожать зло и защищать правду, – все разбойники, начиная с вали и паши до последнего мюдира7 и каймакама8. Разбойники живут как братья. Они, как говорится, «собака собаке – родня». Ты сам слышал, что эрзерумский вали вместо того, чтобы заковать в цепи разбойника Фаттах-бека, подарил красивого коня этому злодею, наводнившему целый край кровью и слезами Если вали поступает так, то к кому же нам обращаться с жалобой? Остается один бог, но он нас не слышит, вероятно, мы сильно согрешили перед ним. Айрапет слушал молча. Старик продолжал.

– На нас, армян, наложено божеское проклятие. Мы сами своими же руками разрушаем свои дома: раздоры, ненависть, вражда и другие пороки свили себе гнездо в наших сердцах, и мы несем наказание за эти грехи. Если б у нас было единодушие и мужество, что бы мог сделать с нами этот ленивый и глупый курд?