Русская политика в ее историческом и культурном отношениях - Юрий Пивоваров

В начальной стадии этого конфликта («персонификация Власти vs Властепопуляция») погибает Ленин. Конечно, физически он умер своей смертью. Но в историческом плане (перспективе) уход теоретика и создателя «партии нового типа» оказался прологом исчезновения самой этой партии. Следующим этапом стало уничтожение в качестве политически значимой фигуры Троцкого, а заключительным аккордом этой трагедии (прежде всего для народов СССР) — массовое истребление ленинской гвардии в 1936–1938 гг. В борьбе за персонификацию власти и превращение своего господства в абсолютное Сталин создает и пестует номенклатуру, которая становится его приводным ремнем по управлению страной. Здесь Сталин такой же гениальный новатор и первопроходец как Ленин со своей «партией нового типа».

Далее Сталин делает еще один гениальный шаг — он не разрушает Властепопуляцию, но закабаляет ее. С исторической точки зрения это — беспрецедентно. Вековые чаяния народных масс удовлетворены — они получили полноту власти. И одновременно сохранены традиционные рабские условия их существования. Гражданин СССР — и полновластный властелин и бесправный раб в одном лице. Никогда ранее и позднее в русской истории народ не получал таких возможностей к самореализации и никогда не переживал эпоху такого беспросветного и тотального рабства. — Действительно, Властепопуляция — это полное смешение «безграничной свободы» и «безграничного деспотизма» (термины социолога Шигалева — см. роман «Бесы»).

Но такой режим долго существовать не мог. Он зависел от слишком многих внутренних и внешних условий. Слишком зыбок был его фундамент и ненадежна «гармония». — В итоге окрепнувшая в ходе Войны номенклатура уничтожила своего хозяина и создателя (речь, разумеется, идет не о физическом убийстве Сталина; хотя это возможно и было). В этом смысле смерть Сталина подобна смерти Ленина. Началось разложение кровавого порядка. Постепенно умирает, мельчая в карикатурных вождях, персонификационное начало власти; разлагается номенклатура, перерождаясь в «боярство», которое стремится к контролю над вещественной субстанцией. Следовательно, хочешь-не-хочешь, потихонечку встает вопрос о наследственной частной собственности. С размыванием дикого тотального рабства (в 50-е) пошел процесс распада Властепопуляции. Под покровом «общенародного государства» и «новой исторической общности — советского народа» формируются новые социальные группы: массовая советская интеллигенция, массовый рабочий класс, массовое колхозное крестьянство. А также: массовый слой работников «теневой экономики» (в начале 1980-х годов в «тень» ушло до 25 % советского хозяйства, то есть миллионы работников). Кроме того: новые «нации», те самые, что взорвут СССР на рубеже 80-х — 90-х.

М.С. Горбачев и его окружение попытались всему этому придать более современный, открытый и управляемый вид, не покушаясь на по-прежнему провозглашаемые основополагающие принципы: социализм etc. И здесь вновь, как во времена Николая II — Д.Ф. Трепова, на повестке дня оказался вопрос о «партии власти» (хотя, конечно, никто этим термином не пользовался). По сути тогдашняя КПСС годилась на эту роль. Она была массовой организацией с хорошими (в специфическом смысле) навыками управления. Михаил Сергеевич и делал на это ставку (не важно, что он думал на самом деле; он был «орудием истории»). Горбачевцы хотели приспособить КПСС к руководству сложным и многосоставным, но «еще» не структурированным и не способным к самоуправлению обществом. Для чего допускалась и определенная плюральность внутри самой партии (это было свидетельством признания разнородности социума). Такая партия должна была учитывать реальные интересы различных социальных групп и слоев.

Казалось бы, ситуация для реализации треповского проекта стала подходящей: готовая структура плюс стремление власти иметь в руках именно такой инструмент. Но вновь попытка оказалась неудачной. Власть не сумела удержать власть в своих руках. Россия вошла в эпоху социальной революции. В этом смысле в конце века повторилось его начало.

Но может быть, мое предположение относительно возможностей КПСС трансформироваться в «партию власти» ошибочно? Может быть, коммунистическая номенклатура органически была не в состоянии функционировать в новых условиях? — Вот что, к примеру, вспоминает бывший заместитель заведующего Отдела науки ЦК В.В. Рябов. 11 июля 1988 года А.Н. Яковлев проводил совещание руководителей средств массовой информации по итогам работы XIX партконференции. Среди прочего он сказал (в записи В.В. Рябова): «Партия снизу доверху переживает потрясение. Перемена ситуации быстрая, сравнить можно с периодом выхода партии из подполья. Надо менять кадры, стиль, методы, формы и содержание работы». — Это в высшей степени ценное признание. Правда, и удивительное одновременно. Особенно с этим «выходом из подполья». А ведь внешне они казались такими уверенными в себе сановниками. Хотя, загнав страну в подполье — в известном смысле, конечно, — сами могли работать только в таких же условиях. Когда же подполье стало рушиться, оказались беспомощными. Кто «заплакал», кто убежал, кто тонул в словоговорении, кто…

***

Следует сказать, что о партийном строительстве русский ум размышлял не только в пределах своей исторической родины. Оказавшиеся в эмиграции тоже бились над идеей партии. К примеру, евразийцы. Они предложили еще один проект «русской партии». Он был напрямую связан с ленинским, являлся его продолжением и отрицанием одновременно. Однако, как выясняется сегодня, евразийский проект имел общие черты и с треповским.

Забегая вперед, скажем: это означает, что все русские концепции партии имеют одну и ту же природу.

Но послушаем евразийцев. «…Коммунистически-большевицкая партия — тот кристаллизационный центр, вокруг которого создался новый правящий слой. Великолепно организованная и властная до тираничности, она была становым хребтом правительства и — шире — правящего слоя». И далее: «..До сих пор новый государственный аппарат и новый правящий слой держатся инициативою, энергией и организованностью партии, которая прослаивает и связывает и … держит…»

Надо напомнить: все это обдумывалось и писалось П.Н. Савицким и его товарищами в эмиграции в середине 1920-х годов. То есть было еще не вполне ясно, куда будут эволюционировать и коммунистический режим, и коммунистическая партия. Так, евразийцы уповали на то, что «непартийный правящий слой» (это и представители простого народа, разбуженные революцией к созидательной социальной деятельности, и представители «старой» России, по тем или иным резонам пошедшие на сотрудничество с большевиками) станет основой новой русской государственности. «Сплоченный и прослоенный партией непартийный правящий слой сыграл и играет еще большую роль. Он является главным проводником конкретных потребностей народа и здоровых традиций старой государственности. В нем будущее связывается с прошлым и расплавляющая все стихии революции возвращается к самым истокам народной жизни и становится смыслом прошлого. В нем происходит взаимообогащение партии с народом, и вырабатывается, рождается правящий слой будущего. В нем создаются и развиваются сами формы новой государственности. Но, если бы партия сразу и без замены чем-либо ей равнозначным исчезла, наметившиеся … новые формы и новый правящий слой оказались бы в очень затруднительном и даже опасном положении».

Как мы знаем, большевицкая партия не «оправдала» надежд евразийцев и такого правящего слоя не породила. Возник иной правящий слой — номенклатура — с иными задачами, иной судьбой. Что же касается евразийцев, то они «планировали»: на смену партии коммунистов и коммунистической идеологии придет их партия и их идеология. — «Мысля новую партию, как преемницу большевиков, мы уже придаем понятию партии совсем новый смысл, резко отличающий ее от политических партий в Европе. Она — партия особого рода, правительствующая и своею властью ни с какою другою партией не делящаяся, даже исключающая существование других таких же партий». Это — «партия-правительство», схожая с коммунистами по «форме и структуре», но отличающаяся по идеологии.