Game Over. Волейбол продолжается - Екатерина Гамова

На тренировках терпеть, даже если совсем не можешь и сил не осталось. Потому что это может сказаться на игре в самый ответственный момент: если не готов терпеть на тренировках, значит, не сможешь вытерпеть и во время самых главных матчей.

Принимаю таблетки: рибоксин, панангин».

Наша сборная завоевала в Японии бронзу, уступив в полуфинале китаянкам 0:3, а потом обыграв Бразилию с таким же счетом.

«Сегодня, 11 ноября 1998 года, мы проиграли Китаю. Девчонки сдались без борьбы, в трех партиях набрав 17 очков (4, 4, 9). Не было блока, нападения, не могли забить по два, по три мяча подряд. Не было приема, ослабили подачу. А самое главное – и, может быть, самое страшное – не было команды. Единой, дружной, поддерживающей друг друга. Уступив сегодня, теперь будем играть за третье место.

Завтра встречаемся с Бразилией в матче за бронзу. Нужно осмыслить все ошибки и не повторить их. И при этом сам матч с китаянками забыть. Мы должны, мы просто обязаны не проиграть бразильянкам. Надо собрать все силы – и физические, и эмоциональные. Играть нужно так, словно от этого зависит все. Собственно, так и есть: от исхода этого матча зависит очень многое. Может же у нас сыграть самолюбие? Для чего мы столько тренировались, проводили сборы, столько терпели? Неужели для того, чтобы в конце концов просто сдаться? И не получить никакой награды за свой труд? Мы начали турнир не хуже Бразилии, ведь у нас в команде столько хороших, поистине талантливых игроков, которые признавались лучшими и в Европе, и в мире».

…Конечно, из всех командировок старалась привезти родным какие-то подарочки и полезные вещи. Помню, из Румынии притащила маме какой-то дефицитный шампунь…

Первую золотую медаль с молодежкой мы выиграли в 1997 году в Словакии, на чемпионате Европы. Запомнился этот турнир тем, что там же игрался молодежный турнир для мальчиков, которые были старше нас на год. И наши тренеры очень радовались тому обстоятельству, что ребята из российской сборной не живут с нами в одной гостинице. После турнира наставники говорили: «Видите, мы не зря были категорически против вашего общения! Результат на табло, золотые медали – на шеях».

Конечно, без каких-то детских глупостей и баловства с нашей стороны все равно не обходилось. Мы же совсем еще маленькие были. Любили, например, звонить тренерам, а потом бросать трубку. Когда наставникам это надоело, они после одного из звонков, десятого или одиннадцатого по счету, просто сняли трубку и положили ее на тумбочку. В итоге получилось еще интереснее. Тренеры не учли, что нам через снятую трубку слышно все, о чем они говорили между собой в номере. В итоге вся наша сборная уселась в кружок вокруг телефона, и мы передавали его друг другу по очереди. Правда, каких-то особенных сенсаций не услышали…

Переход в «Уралочку» проходил тяжело. И начался это процесс в том же 1997 году, когда меня взяли на молодежный чемпионат мира. Там и стали звать в Екатеринбург. Разговаривал со мной Юрий Мамаев, который был доктором как сборной, так и главной команды «Уралочки».

Попала в состав я достаточно просто: меня и еще нескольких игроков молодежки младшего возраста перевели в старшую команду. И я являлась для нашего тренера Валерия Константиновича Юрьева чем-то вроде счастливого талисмана. Когда на площадке возникала сложная ситуация, он подзывал меня, и я садилась рядом с ним на лавочку… А когда все выправлялось, отправлял обратно к запасным. Мамаев под конец турнира начал шутить: «Да посади ты ее на весь матч рядом с собой, чего гонять туда-обратно».

Игроком основы я не была, выходила на площадку только в полуфинале и финале. В итоге мы завоевали золотые медали. Понятно, что радости было очень много. Тем более турнир складывался непросто. Очень сложный получился матч с китаянками в полуфинале, с итальянками в финале…

После того чемпионата мира я сказала, что из «Метара» не уйду. Но в 1998 году снова уезжала в молодежку. Сорогин меня провожал – посадил в автобус и все приговаривал: «Ты только возвращайся к нам обязательно». Я, естественно, искренне собиралась вернуться. Но в молодежке меня снова продолжили уговаривать и в конце концов уговорили.

У меня был сложный период – заболела корью. И неделю должна была сидеть в номере одна-одинешенька. Ко мне никто не мог заходить, чтобы не подцепить вирус. Ну кроме доктора, естественно. Он каждый раз обрисовывал мне будущие светлые перспективы – что в первую сборную можно попасть, только находясь в системе «Уралочки». Иначе никак. Естественно, я об этом постоянно думала. Звонила маме и тете несколько раз, советовалась, как поступить. То есть было очевидно, что для карьеры этот переход необходим, что это единственно возможный и правильный шаг… Но как я смогу после этого перехода посмотреть в глаза Сорогину и девчонкам из «Метара»? В меня поверили, когда я была еще совсем маленькой и ничего толком не умела, на меня делали ставку…

Но в итоге все-таки решилась. При этом Карполь сразу сказал: «Твоя мама должна жить вместе с тобой. В мае 1998-го я переехала в Екатеринбург, лето провела в различных сборных, а в ноябре ко мне перебралась мама. И мы снова стали жить с ней вместе.

Обычный жилой дом, два подъезда. Два этажа одного из подъездов, собственно, и являлись пансионатом «Уралочка». А в другом находились служебные квартиры. В одной из этих квартир мы и поселились.

Глава 4

«Уралочка» и Сидней-2000

Одно из самых ярких воспоминаний этого моего периода жизни – сборы в Алуште. Игроки «Уралочки» рассказывали мне про это место множество страшных баек. Мол, это не курорт, а самый настоящий ад. И все ужасы оказались правдой. Нагрузки действительно предлагались нечеловеческие.

Ни в детском волейболе, ни в «Метаре» я о таких тренировках понятия не имела. Приходилось в буквальном смысле слова выживать…

Меня поселили в одну комнату с Леной Василевской, пасующей «Уралочки». Потом она, кстати, стала первой связующей сборной. Когда я приехала в Алушту, она меня первым делом спросила:

– Ты днем спишь?

Я в ответ:

– Нет, никогда.

Она:

– Выжить хочешь?

Я растерялась.

– Хочу, конечно…

– Тогда срочно приучай себя днем спать. Иначе не выдержишь.

Собственно, очень скоро мне уже не нужно было объяснять, насколько полезен и нужен спортсмену дневной сон. Каких-то скидок мне никто не делал. Я просто приходила с утренней зарядки, влезала в чистую форму, чтобы не тратить потом время на одевание, падала на постель и на 45 минут вырубалась. А потом шла на другую тренировку. С другой стороны, после того как ты пережила утреннюю зарядку – считай, уже половина очередного мучительного дня позади… Да, впереди были еще две игровые тренировки, но все-таки при работе с мячами нагрузки были поменьше.

Очень тяжким упражнением для меня всегда был кросс. В конце 90-х это было 4–6 стадионных кругов по четыреста метров. А в начале двухтысячных Карполь поднял норматив уже до 8–10. Бегать я никогда не любила. Да что там не любила… Правильнее сказать – ненавидела. А тут каждый день начинался в 7 утра пробежкой в несколько километров по стадиону. Причем бежать надо было в хорошем темпе – на круг отводилось не более двух минут. Для меня это стало настоящей пыткой. Когда я стала играть уже за первую сборную и Николай Васильевич говорил: «А теперь пробежка», меня это буквально вышибало из колеи. Пробежка в моем представлении – это что-то легкое, веселое. А те пробежки были мучительной тяжелой работой, это слово к данному виду деятельности не подходило категорически. Думаю, многие девчонки из сборной вспоминают их со слезами на глазах.

Еще в Алуште была дорога вдоль забора по всему периметру нашей базы. С многочисленными перепадами высот и естественными препятствиями. Ее называли «Давкин-стрит». Кажется, это как-то связано с человеком, который данную дорожку придумал. Но у меня это название ассоциировалось в первую очередь со словом «удавиться». По ней тоже нужно было бегать на время.

Еще была специальная дорожка из опилок. На ней прыгали, чтобы поменьше загружать колени…

Но самым страшным упражнением был поход в гору. Ну то есть как – поход. Поход – это когда весело, когда палатки, когда костер и «изгиб гитары желтой»… А это был забег в гору. Называлась она Демерджи, однако в сборной все звали ее Катя. После каждой тренировочной трехдневки у нас обязательным пунктом программы было восхождение на мою тезку. Примерно за час времени нужно добежать, добрести, доползти до вершины.

При этом некоторым девчонкам надевали пульсометры. Чтобы было видно, останавливались ли они по ходу подъема перевести дух. Мы эти приборы называли «сачкометры»…

Как-то мы с Настей Беликовой шли в эту гору и фактически заблудились. Я уже готова была просто сесть и заплакать, но она тянула меня за руку. «Надо продолжать двигаться, а то сачкометры нас выдадут». Ситуация сложилась безвыходная – куда идти непонятно, я вообще идти не могу, ей сачкометр «запрещает» оставаться на месте, а бросить меня одну на горе она, разумеется, не может. Не такой закалки человек. В итоге она, чтобы поднять себе пульс, принялась громко петь песни. И кстати, меня таким образом тоже взбодрила и расшевелила. Мы в итоге добрались до контрольного пункта и, кажется, даже уложились в норматив.