Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский

Этими мерами Годунов рассчитывал упрочить доходы государства и военные силы его. Прикрепление крестьян к земле и закабаление вольных людей были очень выгодны для служилых мелкопоместных людей, так как от них обыкновенно и уходили рабочие силы к богатым владельцам, которые теперь лишались возможности сманивать людей. Но главная военная сила государства составлялась из сотен тысяч служилых боярских детей, а не из сотен богатых и знатных бояр, и Годунов выгоды последних смело приносил в жертву первым. Он не предвидел, конечно, к каким ужасным последствиям приведут эти меры. Ему лично они были выгодны, так как он приобретал теперь новую опору — в служилых людях, составлявших главную военную силу в государстве.

Но уже самому Годунову пришлось увидеть и вредные следствия прикрепления крестьян. Законное право уходить с места у них было отнято — они стали делать это незаконно. Побеги крестьян и розыски беглых страшно тяготили и помещиков, и правительство. Судам, тяжбам, сыскам и насилию не было счету. Число нищих и бродяг из беглых крестьян все росло и росло. Разбои и воровство усилились, чем больше крестьян было в бегах, тем труднее было тянуть тягло оставшимся.

Тяжело жилось русскому простолюдину и раньше, а после закрепощения стало еще тяжелее. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» — до сих пор еще говорит наш теперь уже свободный простолюдин, когда над ним стрясется какая-либо нежданная беда: сильно, видно, врезалась в народную память отмена Юрьева дня.

Неприглядна была и с внешней стороны жизнь крестьянина: по большей части тесная курная избенка служила ему жилищем. Одевался простой народ в ту пору почти так же, как и теперь: те же были тулуп, зипун (сермяга) и меховая шапка в холодную пору, а летом — одна рубаха. Кожаная обувь была у более зажиточных; бедняки носили лапти. Простолюдины, жившие при городах (посадские), обыкновенно бывали зажиточнее; они и жили попросторнее, и одежду шили понаряднее, не из таких грубых тканей, как бедняки.

Избрание Бориса Годунова на престол

Великая печаль, по словам летописи, была в Москве б января 1598 года: «Последний цвет Русской земли отходил от очей всех», — умирал царь Федор.

Патриарх и бояре были при нем.

— Кому сие царство и нас сирых приказываешь и свою царицу? — спросил у царя патриарх.

— В сем моем царстве и в вас волен Бог, наш Создатель. Как Ему угодно, так и будет, а с царицею моею Бог волен, как ей жить, и о том у нас уложено, — отвечал умирающий.

7 января его не стало.

Одно лицо теперь оставалось на престоле — вдова покойного государя, Ирина. Ей спешили присягнуть думные бояре, чтобы избежать междуцарствия.

Утром, когда разнесся по городу слух о кончине царя, москвичи сильно горевали, горько оплакивали его. Добродушного и набожного царя, по словам летописи, народ высоко чтил и любил.

В 9-й день по кончине Федора Ирина изъявила желание постричься. Напрасно челом били ей и умоляли ее святители, бояре и народ не оставлять царства: она была непреклонна, не вняла народным мольбам и постриглась под именем. Александры. За сестрой удалился в Новодевичий монастырь и Борис. Теперь во главе государства остался патриарх. Ему принадлежал и первый голос при избрании государя на осиротелый престол.

Когда узнали об отречении Ирины, духовенство и бояре не знали, что делать. Государственный дьяк Василий Щелкалов вышел к народу, наполнявшему Кремль, и требовал присяги на имя боярской думы.

— Не знаем ни князей, ни бояр, знаем только царицу! — кричал народ в ответ.

Когда же дьяк сказал народу, что уже нет царицы Ирины, а есть инокиня Александра, то в народе раздались крики:

— Да здравствует Борис Федорович!

Среди московской черни было немало доброхотов щедрого Годунова.

Всем собором пошли в Новодевичий монастырь. Патриарх от имени народа молил инокиню Александру благословить брата на царство, а Бориса — принять скипетр.

— Мне и на ум никогда не приходило, — отвечал Годунов, — о царстве, как мне и помыслить о такой высоте?!

По-видимому, сама мысль о престоле пугала Годунова, и он, казалось, решительно отказывался от него, но при этом все-таки прибавлял: «А если работа моя где пригодится, то с боярами радеть и промышлять я рад не только по-прежнему, но и свыше».

Эти слова показывали, что он не боится власти и царских трудов, к которым привык, а страшит его лишь высота царского сана…

Между тем государством управлял патриарх с боярской думой; указы писались от имени «царицы Александры». Патриарх неоднократно упрашивал Годунова вступить на престол. Уже начинались от безначалия неурядицы. В народе разносилась страшная весть о том, будто крымский хан собирается нагрянуть на Москву.

Патриарх созвал в столицу собор из выборных людей. Всего собралось 474 человека: тут были духовные лица, бояре, служилые люди, купцы и горожане.

Большей частью выбраны были, по старанию друзей Годунова, его доброхоты. 17 февраля открылся собор. Патриарх, рассказав о пострижении царицы и об отказе Бориса, предложил собору решить вопрос: «Кому на великом преславном государстве государем быть?» Но, не дожидаясь ответа, продолжал:

— А у меня, Иова патриарха, и у митрополитов, и архиепископов, и епископов, и у архимандритов, и у игуменов, и у всего священного вселенского собора, и у бояр, и у дворян, и у приказных, и у служилых всяких людей, и у гостей (купцов), и у всех православных крестьян, которые были на Москве, — мысль и совет единодушный, что нам мимо Бориса Феодоровича иного государя никого не искати и не хотети.

После этих слов собору оставалось только беспрекословно согласиться с патриархом.

20 февраля, после молебствия о том, чтобы Господь даровал православному христианству царя Бориса Федоровича, патриарх снова с духовенством, боярами и народом отправились в монастырь и опять слезно просили Годунова принять царскую власть.

От Годунова последовал снова решительный отказ. Все были в недоумении и скорби великой.

По совету патриарха, решено было, совершив торжественные молебствия Пречистой Богородице в Успенском соборе, а также по всем церквам и монастырям, идти в Новодевичий монастырь всенародно, с иконами и крестами. А с духовенством патриарх тайно договорился: в случае нового отказа со стороны Годунова отлучить его от церкви, а самим снять с себя святительские саны, одеться в простые монашеские рясы и запретить по всем церквам службы.

21 февраля крестный ход с чудотворными образами Пречистой Богородицы Владимирской, Богородицы Донской и другими святыми иконами двинулся к Новодевичьей обители. Когда процессия подходила к монастырю, навстречу ей была вынесена чудотворная икона Смоленской Богоматери. Следом вышел и Борис Федорович. Дошедши до образа Владимирской Богородицы, он воскликнул:

— О милосердная Царице, Мати Христа Бога нашего! Почто толикий подвиг сотворила еси?.. Пречистая Богородица, помолися обо мне и помилуй мя!

При этом он пал на землю и долго орошал ее слезами. Затем, проливая слезы, обратился к патриарху и спросил, зачем он воздвиг святые иконы. Святитель благословил Бориса Федоровича крестом и сквозь слезы сказал ему:

— Богородица с Предвечным младенцем возлюбила тебя… Устыдись пришествия Ея, покорись воле Божией и ослушанием не наведи на себя праведного гнева Господня!..

Годунов молчал и плакал.

Отслужена была обедня. Прямо из церкви в полном облачении патриарх и все духовенство с крестами и образами пошли в келью к царице, били ей челом, долго молили ее со слезами. Народ толпился на дворе. Некоторые из доброхотов Годунова стояли у окон кельи и подавали народу знаки руками, когда кричать, а иные пристава слишком уж усердствовали в пользу Годунова и «пхали людей в шею», заставляя их плакать и вопить.

Царица долго была в недоумении, как поступить. Наконец обратилась к Борису и сама стала увещевать его.

— Это Божие дело, — говорила она, — а не человеческое: как будет воля Божия, так и сотвори!

Тогда Борис с видом глубокой скорби и со слезами воскликнул:

— Господи Боже, Царь царствующих и Господь господствующих! Если Тебе то угодно, да будет святая воля Твоя!

Иов, святители и бояре пали на землю и со слезами радости благодарили Бога, а когда было объявлено народу о согласии Бориса Федоровича, то долго не умолкали радостные крики…