Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский

Боярские дети или дворяне одеваются точно так же, как бояре, употребляя лишь иные, более дешевые материи на одежду, но кафтан или нижнее платье и у них бывает иногда из золотой парчи, а прочее платье суконное или шелковое.

Благородные женщины (боярские жены) носят на голове тафтяную повязку (обыкновенно красную), а сверх нее шлык белого цвета. Сверх того надевают шапку (в виде головного убора из золотой парчи), называемую шапкою земскою, с богатой меховой опушкой, с жемчугом и каменьями, но с недавнего времени перестали унизывать шапки жемчугом, потому что жены дьяков и купцов стали подражать им. В ушах носят большие серьги в два дюйма и более, золотые, с драгоценными камнями. Летом часто надевают покрывало из тонкого белого полотна или батиста, завязываемое у подбородка. Покрывало унизывалось жемчугом. Когда выезжают со двора в дождливую погоду, то надевают белые шляпы с цветными завязками (шляпы земские). На шее носят ожерелье пальца в четыре шириной, украшенное жемчугом и драгоценными камнями. Верхняя одежда широкая, называемая опашнем, обыкновенно красная, с пышными и полными рукавами, висящими до земли, застегивается спереди большими золотыми пуговицами величиной с грецкий орех. Сверху к ней пришит большой широкий воротник из дорогого меха, висящий почти до половины спины. Под опашнем носят другую одежду, называемую летником, шитую спереди без разреза, с большими широкими рукавами, под нею же — ферязь земскую, которая, подобно мужской, свободна и застегивается спереди до самых ног. На руках носят запястья шириной пальца в два из жемчуга и дорогих каменьев.

На ноги надевают сапожки из белой, желтой, голубой или другой цветной кожи, вышитые жемчугом. Такова нарядная одежда знатных русских женщин. Платье простых дворянских жен отличается только материей, но покрой один и тот же.

Женщины, по общепринятому обычаю, белятся и румянятся, притом так много, что каждый может заметить. Этим они вредят своей коже».

Как ни богаты были наряды бояр и знатных людей на Руси, но царская одежда, конечно, была несравненно богаче и пышнее; на нее шли самые дорогие златотканые материи, привозимые с Востока и из Византии. Кроме того, царские одежды обильно украшались драгоценными камнями и унизывались жемчугом. Особенно при торжественных приемах иноземных послов, когда наши цари являлись во всем своем величии, в золотых, сверкающих драгоценными камнями шапках, в бармах, со скипетром и державою в руках, великолепие царской одежды поражало иноземцев.

Необычайным, чисто восточным великолепием отличалось и убранство царских верховых коней: богато убранное седло, бархатный чепрак, вышитый золотом, сбруя, украшенная серебряными бляхами, серебряные, позолоченные цепи вместо узды, даже на ногах серебряные браслеты — все это невольно поражало и тешило глаз.

«Что касается простолюдинов, то они одеваются очень просто и бедно. Мужчины ходят в однорядке, широком и длинном платье из грубого белого или серого сукна; опоясываются кушаком. Под этой одеждой носят шубы (овчинные тулупы), шапки меховые, на ногах высокие сапоги или лапти. Так одеваются зимой. Летом обыкновенно ничего не надевают, кроме рубах нижних и сапог. Женщины, когда хотят принарядиться, надевают красное или синее платье сверху (опашень) и под ним шубу, а летом только две рубахи — одну на другую. На головах носят шапки (кокошники) из какой-нибудь цветной материи, но большей частью простые повязки. Без серег серебряных или из другого металла и без креста на шее нельзя встретить ни одной русской женщины и девушки».

Как ни враждебно смотрят некоторые иноземные писатели (особенно Флетчер) на русский народ, как ни корят его за грубость и невежество, но все же и они должны были признать, что он обладает хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, какие есть у других народов, для развития своих дарований воспитанием и наукой.

Иностранцев удивляют безграничная преданность русского народа церкви и царю, сильная набожность, терпение и необычайная выносливость. Эти свойства и дали русскому народу силы вынести все невзгоды и погромы, внешние и внутренние, справиться с врагами, спасти свою церковь и свое государство…

Начало смут в царствование Бориса

Казалось, золотая пора настала для Русской земли с воцарением Бориса. «Наружностью и умом он всех людей превосходил, — по словам его современника, — много устроил в Русском государстве похвальных вещей… Был он светлодушен, милостив и нищелюбив». Но скоро все изменилось… Могуч и умен был Борис, но знал он, что у него много недоброхотов, особенно между боярами. Вечная боязнь и мелкая подозрительность волновали его душу. Жить и царствовать подольше, видимо, ему очень хотелось. Несколько иноземных врачей было постоянно при нем. Верная немецкая дружина, осыпанная царскими милостями, окружала его. Мы видели, как присягой старался он оградить себя и свою семью от всякой опасности; придумал он даже особую молитву о своем здравии и приказал громогласно читать ее всюду на пирах, когда пили за здоровье его. Ни один пир не должен был проходить без заздравной чаши за царя и без этой молитвы. Охранить себя от всякой опасности, утвердить на престоле свой род и упрочить за ним любовь народа — вот что стало главной целью его жизни…

В 1600 году начали носиться темные слухи, будто царевич Дмитрий не убит, а спасен близкими людьми, будто вместо него погиб другой, схожий с ним ребенок… Дошел этот слух, конечно, и до Бориса и должен был страшно поразить его: все заветные мечты его разбивались об ужасное для него имя Дмитрия!

Что делать, если действительно царевич спасся от убийц? Борис не мог быть непоколебимо уверен, что этого не могло случиться: ведь сам он своими глазами не видел тела Дмитрия. Если сын Грозного жив, то ему, Борису, придется сойти с престола, на котором, казалось, так твердо и прочно уселся он, придется проститься с властью, с которой он сжился, которую мечтал передать сыну своему, без которой ему и жизнь не в жизнь! Если и нет царевича Дмитрия в живых, а нашелся дерзкий самозванец, то и он Борису — враг очень опасный. Взволновать народ было тогда нетрудно: недовольных запрещением юрьевского выхода и кабалой у помещиков было множество; врагов у Бориса и сверху, в среде бояр, и снизу, в среде простого люда, было довольно. Молва, что Борис подсылал убийц в Углич, еще не заглохла в народе, и явись смелый и ловкий обманщик да назовись царевичем Дмитрием, будто бы счастливо ускользнувшим от рук убийц, и в народе могли подняться великие смуты. Понял Борис, что ему готовится тяжкий удар. Надо было спасаться. Но кто враг, где он и существует ли на самом деле или создан лишь враждебной молвой — ничего этого Борис не знал. Положение его было крайне затруднительно: ему надо было искать неведомого врага своего, не обнаруживая, кого именно он ищет, не показывая и виду, что он разыскивает опасного для него соперника на верховную власть, настоящего или мнимого Дмитрия-царевича. Покажи он явно, что ему страшно это имя, и враги не замедлят воспользоваться этим и создадут самозванца, если его еще нет. Надо было казаться спокойным и тайно выследить опасность. Борис знал, что вражда к нему особенно сильна в среде бояр. Над ними надо было ему усилить тайный надзор. Начались подкупы слуг и доносы…

Первым пострадал Богдан Вельский: его, как человека близкого к царевичу Дмитрию, Борис всегда опасался. При начале своего царствования он удалил этого боярина из Москвы, послал его в украинские степи строить город Царев-Борисов. Вельский, устроив крепкий город, зажил в нем на широкую ногу, на свой счет снарядил войско, жаловал и ублажал всячески ратных людей.

— Царь Борис в Москве царь, а я царь в Цареве-Борисове! — пошутил Вельский как-то не в добрый час.

Об этом донесено было Борису. Он и придрался к этому случаю, когда стали ходить слухи о спасении царевича Дмитрия. Вельского привезли в Москву. Царь предал его поруганию, велел, говорят, своему иноземцу-врачу выщипать у Вельского его густую и красивую бороду, которой тот очень гордился. Он был сослан и заключен в тюрьму. Посланы были в ссылку и некоторые друзья и сослуживцы его.

Затем пострадали бояре Романовы. Эти бояре, племянники царицы Анастасии, родичи царя Федора, и притом любимцы народа, имевшие во всяком случае более прав на престол, чем Борис, всегда казались ему очень опасными. Устранить их с пути он считал необходимым, но придраться к ним было трудно. Наконец нашелся один из холопов, готовый за деньги клеветать на своего господина, одного из Романовых — Александра Никитича. Этот холоп донес, что его господин замышляет извести царя зельем. Сделан был обыск в доме Александра Никитича, и в кладовой нашли мешок с какими-то корешками, подложенный раньше самим доносчиком. Это сочли вполне достаточной уликой для осуждения Александра Никитича и его родичей. Так рассказывает об этом деле летописец. Так ли было дело или иначе, но несомненно то, что Романовых истязали при розыске, осудили как изменников и царь приказал разослать всех братьев по разным отдаленным местам. Старшего и самого даровитого, Федора Никитича, постригли в монахи под именем Филарета и сослали в Антониев-Сийский монастырь; жену его, Ксению Ивановну, урожденную Шестову, тоже постригли под именем Марфы. Только двое из Романовых, Филарет и Иван Никитич, пережили свое несчастье; остальные же трое (Александр, Михаил и Василий) умерли от лишений и жестокости приставов, наблюдавших за узниками. Пристава эти должны были зорко следить за ними и доносить, если что узнают от них; но ничего важного для Бориса пристава дознаться не могли. О Филарете доносили только то, что он жаловался на недругов своих, бояр, погубивших его, да сокрушался по своей семье.