Библиотека драматурга. Часть 2 - Александр Образцов

Она. А в Петушках, как я вам уже говорил, жасмин не отцветает и птичье пение не молкнет. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен.

Женщина. И что впереди? Что в Петушках на перроне? – а на перроне рыжие ресницы, опущенные ниц и колыхание форм, и коса от затылка до попы. А после перрона – зверобой и портвейн, блаженство и корчи, восторги и судороги.

Веничка. Она сама – сама сделала за меня мой выбор, запрокинувшись и погладив меня по щеке своею ладошкою. В этом было что-то от поощрения и от игры и от легкой пощечины. И от воздушного поцелуя – тоже что-то было. И потом – эта мутная, эта сучья белизна в глазах, белее, чем бред и седьмое небо! И как небо и земля – живот. Как только я увидел его, я чуть не зарыдал от вдохновения, я весь задымился. И все смешалось: и розы, и лилии, и в мелких завитках – весь – влажный и содрогающийся вход в Эдем, и беспамятство, и рыжие ресницы. О, всхлипывания этих недр! О, бесстыжие бельма! О, блудница с глазами как облака! О, сладостный пуп!.. Все смешалось, чтобы только начаться, чтобы каждую пятницу повторяться снова и не выходить из сердца и головы. И знаю: и сегодня будет то же, тот же хмель и то же душегубство…

Она. Царица Небесная, как далеко еще до Петушков. Иду, иду, а Петушков все нет и нет!..

Женщина. Уж и темно повсюду – где же Петушки?..

Крик электрички. Торможение.

Усад

Веничка. Мы подъезжаем к Усаду, да?.. Мы подъезжаем к Усаду?

Женщина. Ты, чем спьяну задавать глупые вопросы, лучше бы дома сидел. Дома бы лучше сидел и уроки готовил. Наверно, еще уроки к завтрему не приготовил, мама ругаться будет.

Она. От горшка два вершка, а уже рассуждать научился.

Веничка. Ты что, очумел, дед? Какая мама? Какие уроки? От какого горшка?

Она. Да и вообще: куда тебе ехать?

Женщина. Невеститься тебе уже поздно, на кладбище рано. Куда тебе ехать, милая странница?..

Веничка (ошеломленно). Милая странница?!

Отходит от них. Поезд останавливается. Открываются двери.

Веничка. Это Усад, да?

Она. Никак нет!! (Пожимает Веничке руку, наклоняется, на ухо.) Я вашей доброты никогда не забуду, товарищ старший лейтенант!

Петр, княгиня, сатана

Веничка. Камердинер!.. Камердинер!!

Входит Она Петр.

Веничка. Знаешь что, Петр? Я спал сейчас – или нет, как ты думаешь? Спал?

Она ПЕТР. В том вагоне – да, спал.

Веничка. А в этом – нет?

Она ПЕТР. А в этом – нет.

Веничка. Чудно мне это, Петр… Зажги-ка канделябры. Я люблю, когда горят канделябры, хоть и не знаю толком, что это такое… А то, знаешь, опять мне делается тревожно… Значит, Петр, если тебе верить: я в том вагоне спал, а в этом проснулся. Так?

Она ПЕТР. Не знаю. Я сам спал – в этом вагоне.

Веничка. Гм. Хорошо. Но почему же ты не встал и меня не разбудил? Почему?

Она ПЕТР. Да зачем мне было тебя будить? В этом вагоне тебя незачем было будить, потому что ты спал в том. А в том – зачем было будить, если ты в этом и сам проснулся!

Веничка. Ты не путай меня, Петр, не путай… Дай подумать. Видишь ли, Петр, я никак не могу разрешить одну мысль. Так велика эта мысль.

Она ПЕТР. Какая же это мысль?

Веничка. А вот какая: выпить у меня что-нибудь осталось? Где мой чемоданчик?

Она Петр молча уходит. Веничка уходит следом за ним. Княгиня, вся в черном с головы до пят, стоит у окна и безучастно разглядывая мглу за окном, прижимает к губам кружевной платочек.

Входит Веничка.

Веничка (тихо). Княгиня.

Женщина КНЯГИНЯ. Ну, чего тебе?

Веничка. Ничего. Губную гармонь у тебя видно со спины, вот чего…

Женщина КНЯГИНЯ. Не болтай ногами, малый. Это не гармонь, а переносица… Ты лучше посиди и помолчи, за умного сойдешь.

Пауза.

Веничка. Княгиня!.. А, княгиня!..

Женщина КНЯГИНЯ. Ну, чего тебе опять?

Веничка. Нет у тебя уже гармони. Не видно.

Женщина КНЯГИНЯ. Чего же тебе тогда видно?

Веничка. Одни только кустики.

Женщина КНЯГИНЯ. Сам ты кустик, я вижу…

Пауза.

Веничка. Слушай-ка, княгиня!.. А где твой камердинер Петр? Я его не видел с прошлого августа.

Женщина КНЯГИНЯ. Чего ты мелешь?

Веничка. Честное слово, с тех пор и не видел… Где он, твой камердинер?

Женщина КНЯГИНЯ. Он такой же твой, как и мой! (Убегая.) Ненавижу я тебя, Андрей Михайлович! Не-на-ви-жу!!

Веничка (растерянно). Вот это да… Ловко она меня отбрила…

Уходит. Появляется Она. Сцена «Клаустрофобия». Появляется Веничка Сатана в терновом венце. Она замирает, не поворачивая головы.

Веничка САТАНА. А! Это ты!

Она молчит.

Веничка САТАНА. Так это ты, Ерофеев!

Она. Конечно, я. Кто же еще?..

Веничка САТАНА. Тяжело тебе, Ерофеев?

Она. Конечно, тяжело. Только тебя это не касается. Проходи себе дальше, не на такого напал…

Веничка САТАНА. А раз тяжело, смири свой порыв. Смири свой духовный порыв, легче будет.

Она. Ни за что не смирю.

Веничка САТАНА. Ну и дурак.

Она. От дурака слышу.

Веничка САТАНА. Ну ладно, ладно… Уж и слова не скажи!.. Ты лучше вот чего: возьми и на ходу из электрички выпрыгни: вдруг, да и не разобьешься?

Она (подумав). Не-а, не буду я прыгать, страшно. Обязательно разобьюсь…

Веничка Сатана уходит. Уходит и Она.

ГОЛОС Венички ЗА СЦЕНОЙ. Камердинер! Камердинер!!

Входит Она Петр, следом за ним Веничка.

Веничка. А где же твоя княгиня, Петр?

Она ПЕТР. Она давно уже вышла.

Веничка. Куда вышла?

Она ПЕТР. В Храпуново вышла. Она из Петушков ехала в Храпуново. В Орехово-Зуеве вошла, а в Храпунове вышла.

Веничка. Какое еще Храпуново! Ведь мы едем в Петушки! В Петушки мы едем, а не наоборот! Что ты все мелешь, Петр? Ты не путай меня, не путай… Так, так… самая главная мысль… Кружится у меня почему-то в голове Антон Чехов. Да, и Фридрих Шиллер, и Антон Чехов. А почему – понятия не имею. Да, да… Вот, теперь яснее: Фридрих Шиллер, когда садился писать трагедию, ноги всегда опускал в шампанское. Вернее, нет, не так. Это тайный советник Гете, он дома у себя ходил в тапочках и шлафроке… А я – нет, я и дома без шлафрока, я и на улице – в тапочках… А Шиллер-то тут при чем? Да, вот он при чем: когда ему водку случалось пить, он ноги свои опускал в шампанское. Опустит и пьет. Хорошо! А Чехов Антон перед смертью сказал: «Выпить хочу». И умер… (Петр упорно смотрит в глаза Веничке, подходя все ближе.) Что это ты так смотришь на меня, Петр? Отведи глаза, пошляк, не смотри. Я мысли собираю, а ты – смотришь… Вот еще Гегель был. Это я очень хорошо помню: был Гегель. Он говорил: «Нет различий, кроме различия в степени, между различными степенями и отсутствием различия». То есть, если перевести это на хороший язык: «Кто же сейчас не пьет?» Есть у нас что-нибудь выпить, Петр?

Она ПЕТР. Нет ничего. Все выпито.

Веничка. И во всем поезде нет никого?

Она ПЕТР. Никого.

Веничка. Так…

Убийство

Женщина. Ничего, ничего, Ерофеев… Талифа куми, как сказала твоя Царица, когда ты лежал во гробе, – то есть встань, оботри пальто, почисти штаны, отряхнись и иди. Попробуй хоть шага два, а дальше будет легче. Что ни дальше – то легче.

Она. Самое главное – уйти от рельсов, здесь вечно ходят поезда, из Москвы в Петушки, из Петушков в Москву. Уйди от рельсов. Сейчас ты все узнаешь, и почему нигде ни души, узнаешь, и почему она не встретила, и все узнаешь… Иди, Веничка, иди…

Женщина. Если хочешь идти налево – иди налево. Если хочешь направо – иди направо. Все равно тебе некуда идти. Так уж лучше иди вперед, куда глаза глядят.