Врача вызывали? - Рубинчик Вадим

Malum discordiae (яблоко раздора, лат.)

Началось всё с ерунды. Впрочем, лавина всегда начинается с камешка. Прозвенел звонок на перерыв, и студенты-первокурсники разбрелись: кто покурить, кто перекусить, а кто – просто постоять да поболтать. Толик достал огромное, просто шикарное яблоко. Налитая антоновка вызывала аппетит даже у сытых. Он уже собирался вонзить в её сочную мякоть зубы, уже чувствовал кисло-сладкий вкус во рту, как раздался голос:

– Дай укусить!

Это был Бродяга, бесцеремонный и простой, что называется, дитя общежития. И тут что-то произошло с Толиком. Вместо того чтобы поделиться, он сказал:

– Счас, помоем!

Поплевал на яблоко, тщательно вытер и протянул Валере. Тот отстранился и отошёл, ничего не сказав. А Толик, уже поняв, что дал маху, решил перевести всё в шутку, засмеялся и сказал:

– Брезгуешь, да?

– Ты бы ещё посцал на него, – беззлобно ответил Валера.

Стали прислушиваться и собираться ребята. Но отступать было некуда, и Толик предпринял ещё одну попытку.

– Да ладно, завтра я тебе принесу такое же, целое. – Тут он заметил, что Бродяга не слушает его, а с кем-то говорит, причём о чём-то совершенно не касающемся происшедшего. Толяну показалось, что сказано было недостаточно громко, и он, превозмогая унижение, повторил:

– Слышь, завтра я…

Бродяга обернулся, посмотрел прямо в глаза и неожиданно добродушно сказал:

– Отстань, – помолчал и добавил: – Обосрался – обтекай.

Если Толик мог бы провалиться сквозь землю, он был бы самым счастливым человеком. Красный, растерянный и злой на самого себя за секундный порыв жадности и за унизительные попытки оправдаться, он стоял, не зная, куда себя деть. И, самое главное, что убивало больше всего, Бродяга не обиделся, как это обычно бывает с друзьями. Он равнодушно вычеркнул его. Толик был здоровый, выше среднего роста парень, значительно сильнее Бродяги. Но в данном конкретном случае чувствовал себя абсолютно беспомощным. Прозвенел спасительный звонок, который напомнил ему гонг, объявляющий конец раунда. А также бой, в котором когда-то был послан в глубокий нокаут. Толик выиграл тот бой. Он всегда выигрывал и в спорте, и в жизни. Тогда гонг спас его. Сейчас – звонок. Со следующего часа он ушёл. Надо было собраться с мыслями. Решил походить по парку, что рядом с институтом. В сотый раз прокручивал в уме этот дурацкий случай и не заметил, как лекция закончилась. Он так ничего и не придумал. Сначала хотел предложить Бродяге пойти на пиво и там поговорить. Но, во-первых, он знал, что тот не пойдёт, а во-вторых – что говорить, когда всё ясно? Надо извиняться – мелькнула мысль. Извиняться? За что? Я кому-то что-то должен? Он! Он виноват! Это он не должен был ничего просить. Пусть теперь не обижается… А он, кстати, и не обижается. И даже не сердится. Вот сука! Мы же ровесники, а я всё время чувствую себя школьником по сравнению с ним. Я сильнее, учусь лучше, и следовательно, умнее. И тут Толик понял, что врёт себе и что надо признать, многие жизненные вопросы, над которыми он бился и искал ответы в книгах, Валера давал экспромтом, не заглядывая никуда. И дело здесь не в уме, а в каком-то особенном подходе к жизни.

Толик устал. Решения не было. Стараясь ни на кого не смотреть, он вернулся в аудиторию и сел на своё место. Снова был перерыв, и снова студенты галдели обо всём и ни о чём. Толику вдруг подумалось, что никто не придаёт значения происшедшему и только он один делает из мухи слона. Так, пожалуй, оно и было… Вот только Бродяга… Почему он не обиделся? А, может, виду не показал? Господи, в чём загвоздка-то? Яблоко… Всего-навсего яблоко… «Ты пожалел, не дал, не поделился», – ворчал внутренний голос. «Ну, это же не хлеб в войну», – чуть не закричал Толик. «Вот-вот, сегодня – яблоко, а завтра – хлеб…» – не уступал голос. Хотелось вырвать этот день, как лист в черновике, и переписать набело.

В этих бесконечных разговорах с самим собой незаметно закончилась лекция. Студенты потянулись к выходу, и вскоре аудитория опустела. Толик остался один на один со своей проблемой. Кто-то вернулся, позвал его, но он отмахнулся, зная, что не готов к общению с кем бы то ни было… Дверь чёрным глазом проёма смотрела на него, и временами, казалось, затягивала в себя. Утратив чувство времени, Толик сидел, погружаясь в какое-то непонятное одурманивающее состояние равнодушия… Неожиданно он вздрогнул, словно от какого-то толчка. «Пора идти…» – подумал он. Встал, собрал вещи и направился к выходу. В дверях неожиданно столкнулся с Валеркой.

– Ты что здесь делаешь? Забыл чего? – хмуро спросил Толик.

Валера посмотрел прямо в глаза, помолчал и без тени улыбки сказал:

– Друга забыл. Пошли?

И протянул руку…

Прелесть английского

Миша Минин опоздал на занятия. Это был первый урок английского на первом курсе. Он пригладил рыжие, торчащие во все стороны волосы, поправил очки и решительно вошёл в класс.

– Good morning! – официально заявил Миша.

– Good morning! – сказала Белянчикова и, с укоризной посмотрев на бестолкового студента, тут же строго спросила: – What is your name?

Вчерашний школьник сильно переживал по поводу неудачного начала новой, столь много обещающей студенческой жизни. И решил хоть как-то исправить неблагоприятное впечатление, которое произвела совершенно не английская пунктуальность.

– Майкл Минин! – без тени улыбки сказал он, даже не подозревая, что с этого момента до конца института все будут звать его исключительно Майкл. Преподавательница не удержалась и, позабыв о том, что намеревалась примерно наказать нарушителя дисциплины, широко улыбнулась.

Английский язык Борис не любил. Не то чтобы он страстно любил остальные предметы, однако английский вызывал у него перманентное чувство отвращения. Боря категорически отказывался понимать, почему эти грязные, вонючие англосаксы пишут одно, а произносят совершенно другое. Кроме того, многие буквы в словах и вовсе не озвучиваются. И ещё, зачем, спрашивается, столько времён глагола. Вот по-русски, например, прошедшее, настоящее и будущее, и всем хватает, до сих пор ещё никто не жаловался. Тьма-тьмущая каких-то дурацких правил и, что гораздо хуже, – гораздо больше исключений. На свою беду, Боря попал в группу студентов, продолжающих изучать английский. И все они, без исключения, знали ненавистный язык лучше, чем он. Этот факт неприятно раздражал и даже заставлял задуматься о какой-то неизвестной медицине мозговой патологии, при которой развивается полное отторжение английского языка. Преподавательница давно утратила надежду на то, что сумеет научить Борю хоть чему-нибудь, и откровенно махнула на него рукой. Поэтому Борис окопался за последним столом, читал газеты, спал и терпеливо ждал, когда наконец закончится первый курс и вместе с ним столь ненавистный английский. По иронии судьбы, рядом с ним сидел Майкл. И если Боря был глухонемым в английском, то Майкл владел им на уровне родного. Он свободно читал, говорил и даже пел на нём. Преподавательница никогда не спрашивала у него домашнее задание – зачем тратить драгоценное время? И так ясно, что Минин язык знает. В отличие от Бори, Майкл не разгадывал газетные кроссворды, а читал «Театр» Моэма в подлиннике.

Борис с детства знал, что завидовать нехорошо, поэтому искренне старался не замечать Мишкиных успехов. Однако потихоньку у него сформировался стойкий комплекс неполноценности.

Однажды Белянчикова попросила Борю к доске. Он, как обычно, молча стоял и хмуро смотрел в окно, ожидая, когда глупая наставница наконец осознает свою ошибку и вызовет кого-нибудь другого. Потому что спрашивать у Бори английский, всё равно, что у слепого – дорогу. Дело совершенно безнадёжное и бесполезное. Обычно терпеливая Белянчикова вдруг не выдержала и рубанула с плеча нелицеприятную правду-матку:

– Никогда вы не познаете прелести английского языка! – возмущённая его равнодушием кричала наставница. «Как? – удивлённо подумал Борис. – В английском есть какая-то скрытая прелесть?» Этот факт вообще убил парня. А жестокосердная Белянчикова безжалостно продолжала: