Врача вызывали? - Рубинчик Вадим

– Пап, сегодня Новый год! Может, кто выпьет и по ошибке завалит… Мало ли что, – миролюбиво объяснила Белка.

Но папу ответ совершенно не убедил, и он беспокойно рыскал по комнате, словно ищейка, которая сбилась со следа.

– А что кровать не заправлена? – сердито спросил он.

– Это Ленкина кровать! Она вернётся, я сразу спрошу… – дерзко ответила дочь. «Похоже, пронесло», – подумала она и добавила: – Прямо следствие ведут знатоки! Майор Знаменский, прошу к столу. Скоро уж полночь…

Батя, не найдя никаких улик, сел, но взгляд его продолжал блуждать по комнате и на лбу у него было написано крупными буквами: «Я не верю в платоническую любовь», а ниже – чуть помельче: «То, что улик не нашёл, вовсе не значит, что их нет». Лидия Георгиевна тем временем распаковала сумки, и на скромном студенческом столе появились замечательная утка с яблоками, холодец, большая банка салата оливье, солёные грибы, кислая капуста и другие не менее аппетитные вещи. А ещё – литровая бутыль с домашним красным вином и коньяк. Для бати, наверное, догадался Валера. Он вопросительно посмотрел на Белку: оставаться или поздравить и потихоньку свалить? Но Валентин Егорыч опередил дочь и неожиданно гостеприимно сказал:

– Валера, присоединяйся. Ты что пьёшь?

Валера чуть было не выпалил по-пионерски: всё! Но вовремя спохватился и как бы неуверенно пожал плечами.

– Ладно, женщинам – вино, а мы с тобой – коньячку… – довольно дружелюбно сказал Белкин папа.

Выпили и даже успели проводить старый год. Из старого чёрно-белого телевизора ещё более старый Брежнев выдал не прожёванные поздравления советскому народу, а также пожелания здоровья, успехов в труде и личной жизни. Забили куранты, и новогоднее настроение (хоть и с опозданием) пришло к Валентину Егоровичу. Он начал расспрашивать студентов о быте, об учёбе, его интересовало практически всё. Алкоголь расслабил и слегка притупил бдительность, напряжённость исчезла почти полностью. Коньяк подходил к концу. И предусмотрительная маман достала вторую бутылку.

Маруся незаметно покинула стол, улеглась на Ленкину кровать и моментально уснула.

– Долгая дорога, час поздний – ей ещё и десяти нет… Умаялась… – с трогательной теплотой сказала Лидия Георгиевна. – Накрой её, – попросила она мужа.

Маруся спала, не раздеваясь, свесив с кровати маленькие ноги в красных сапожках. Отец наклонился и аккуратно, стараясь не потревожить дочь, снял их. Девочка устроилась прямо на одеяле. Тогда он, чтобы перекладывая, случайно не разбудить малышку, решил просто накрыть её свободным краем одеяла и приподнял его. Жуткое зрелище открылось ему. Из-под одеяла рубиново горел лифчик! Атласный красный лифчик! Он узнал бы эту важную деталь женского гардероба из тысячи похожих, так как лично покупал её по просьбе любимой доченьки, когда был в Берлине этим летом. А вот и трусики… кровь ударила отцу в голову, и с лифчиком, как с боевым знаменем в высоко поднятой руке, он пошёл в атаку.

– Ленкина кровать, говоришь?! Двери закрыли, чтоб гость незваный не забрёл? А незваный гость, между прочим, ехал триста пятьдесят километров, чтоб проведать родную доченьку, которая учится на доктора.

И, очевидно передразнивая жену, добавил, покачивая головой: «Учёба в мединституте такая тяжёлая!», и сплюнул: тьфу!

Белка расплакалась и выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Валера – за нею следом. Подружка бежала вниз по лестнице и, очевидно, хотела выскочить на заснеженную улицу прямо в халате. Но Валера догнал, схватил её за плечи, развернул к себе и слегка потряс. Посмотрел ей в глаза и, медленно проговаривая каждое слово, сказал:

– Сейчас я всё улажу.

Она с большим недоверием посмотрела на него. Конечно, Бродяга кому хочешь может зубы заговорить, но папе… Она перестала плакать и обеспокоенно спросила:

– Что ты ему скажешь?

– Пока не знаю. Он у тебя случайно не в полиции нравов работает?

– Почти… Папа – следователь по особо важным делам.

– По убийствам, что ли? – удивился Валера.

– И по убийствам тоже, – подтвердила Белка.

– Как интересно… – воскликнул Валера. – Что ж ты раньше не сказала?

– А мне неинтересно… – Белка всхлипнула, посмотрела на Валеру влюблёнными глазами и спросила: – Что делать-то будем?

Валера взял её за руку.

– Положись на меня… Пошли! Там уже заждались нас, наверное, – сказал он и мягко повлёк её за собой.

Они стали медленно подниматься по лестнице, держась за руки, как дети малые. А двумя этажами выше стояли Белкины родители, смотрели на них, и, очень возможно, им эта картина понравилась.

Когда Бродяга с Белкой вошли в комнату, папа с мамой мирно сидели за столом и сосредоточенно смотрели «Голубой огонёк». Петросян рассказывал древние плоские шутки и корчил противные рожи. Мама не спеша пила вино из большой чайной кружки и краем глаза наблюдала за Белкой. Папа, очевидно с трудом переживший сексуальную революцию собственной дочери, слегка увеличил дозу коньку и, не стесняясь, ел оливье прямо из банки. Лицо его выражало не больше, чем лицо статуи с острова Пасхи. Валера и Белла молча сели и тоже стали смотреть телевизор. Наконец, мать мягко сказала: «Валик, оставь салат в покое…» Валентин Егорович быстро очнулся и послушно поставил банку на стол. Налил коньяку себе и после небольшой внутренней борьбы – Валере. «За знакомство!» – и опустошил рюмку, не чокаясь. Валера спокойно выпил и закусил грибом. Напряжение росло…

– Ну, что, молодой человек, как думаете жить дальше? – с плохо скрываемым раздражением спросил батя. – Поматросишь и бросишь?

Бродяга посмотрел на него, на Беллу, и она заметила у него в глазах весёлых чертей. Это значит, что у него есть идея или шутка, как обычно – совершенно непредсказуемая. Она любила эти шутки и одновременно боялась.

– Зачем вы так говорите? – обиженным голосом сказал Валера. – Я жениться хочу.

Белка поперхнулась воздухом и перестала дышать, папа открыл рот и, не мигая, смотрел на свежеиспечённого зятя, и только железная маман не потеряла присутствия духа и внимательно наблюдала за развитием событий. Бродяга, воспользовавшись всеобщим замешательством, самостоятельно налил Валентину Егоровичу и себе коньяку по полной рюмке. Лидия Георгиевна мгновенно проглотила оставшееся вино и с готовностью подставила кружку. Белла, как послушная дочь, не задумываясь, последовала примеру мамы. Выпили быстро и охотно, словно сильное обезболивающее лекарство по острым медицинским показаниям.

– Час от часу не легче… – выдохнул папа, забыв закусить, и пронзительно посмотрел на дочь, тестируя её на беременность.

– Да вот только Белка не согласна… рано, говорит… – пожаловался Валера.

Папа моментально сориентировался на местности, оценил перспективу и внезапно переменил позицию на строго противоположную.

– И правильно говорит! – горячо поддержал он дочь. – Восемнадцать лет – куда жениться…

– А в каком возрасте вы женились, Валентин Егорыч? – вежливо поинтересовался Валера.

– В девятнадцать, и что из… – он хотел продолжить: «…и что из этого вышло?», но вовремя остановился и нашёлся: – И что из этого следует? Время было другое, – сказал уже спокойно и абсолютно миролюбиво.

– Ничего не рано, – вмешалась мать.

И начался обыкновенный застольный разговор, в котором, как обычно, участвует вся семья одновременно, и никто никого особо не слушает. Однако родители успокоились, так как вдруг поняли: Валера не обманывал их дочь, а, наоборот, это больше её выбор, и что если нужно что-то решать, то не срочно, не сегодня, во всяком случае. Только Белка могла по достоинству оценить всю тонкость маневра. И сказала:

– Ну, мы пойдем, прогуляемся, если вы не против…

В коридоре никого не было, и Белла, притянув его к себе, жарко поцеловала, потом, не размыкая объятий, немного отодвинулась, чтобы заглянуть в глаза, и спросила:

– Ну, что, змей коварный, а ты не боишься, что я вдруг соглашусь за тебя замуж?

– Ты же знаешь, я ничего не боюсь, – засмеялся Валера, и Белке очень захотелось верить, что он не шутит.