Дорога к счастью (сборник) - Полина Ребенина

А Ксения распоясывалась всё больше. Со временем она превратилась в этакую жирную, властную, грубую Кабаниху, которая не стеснялась в выражениях и хамски вела себя со своим законным супругом. Надо отметить, что с другими людьми она обращалась вполне пристойно, даже нередко со льстивыми нотками в голосе. Но это было лишь притворство. Властность её натуры угадывалась легко, и ученики хорошо знали её язвительную манеру. Но открыто связываться с нею, вступаться за Дмитрия никто не решался – ни родители, ни прочие родственники, ни соседи, ни друзья. Все считали, что если он допускает такое с собой обращение, значит, что-то не так, или он действительно не стоит большего. Ксения пользовалась в семье непререкаемым авторитетом, её сильного характера и ядовитого языка все опасались.

Дядя Митя ходил всегда – и в будни, и в выходные дни – в одной и той же старой застиранной робе. Ничего другого жена ему не приобретала, считая, что не нужно этому “ничтожеству” новой одежды, и так обойдётся. Лишь по большим семейным праздникам облачался он в старомодный костюм, который сохранился у него ещё со времён свадебного торжества. В той же серой робе ходил он и на работу, что удивляло его сослуживцев, поскольку положение у него к тому времени уже было довольно высоким: он стал главным механиком самого большого в городе предприятия – лесопильного комбината. Каждое утро приходил он на утреннюю планёрку в кабинет директора комбината и садился в своей затасканной рабочей одежде рядом с главным инженером и директором, которое были в приличных костюмах. Нередко на тех же планёрках присутствовали парторг и председатель месткома.

Как правило, когда начиналась планёрка, дядя Митя сидел, низко опустив голову, и молчал. Он не принимал участия в обсуждении производственных вопросов: ему нужно было время, чтобы оправиться и прийти в себя после семейной нервотрёпки. Сослуживцы догадывались обо всём происходящем в этой респектабельной учительской семье и старались его особенно не теребить. Город был маленький, скрыть что-то было трудно, хотя Дмитрий никому о своей жизни не рассказывал и никогда не жаловался. Он не желал обсуждать свою жену с посторонними людьми. Лишь постепенно начинал дядя Митя оттаивать, прислушиваться к обсуждению, вникать в вопросы, оживал, и тогда работа закипала. Надо сказать, что на предприятии его очень уважали и любили буквально все, начиная от директора до последнего рабочего. Ценили как хорошего специалиста, отличного безотказного работника, видели в нём очень хорошего, редкого человека.

Приходя на работу, он чувствовал себя на высоте: здесь к нему относились по заслугам, ценили его за профессионализм и за добрый, весёлый, отзывчивый характер. Особенно любили его рабочие, доверявшие ему безгранично. Он вникал во все их проблемы и поддерживал во всём и всегда. Когда надо, встанет рядом и поможет – и об условиях труда позаботится, и жилье, и путёвку для них выхлопочет. Но никогда он не думал о себе. Не умел и не любил дядя Митя жить для себя и заботиться о себе. Даже когда тяжело заболел и перенес серьёзную операцию на желудке, от путёвки в санаторий отказался. Как же он поедет? Ведь нужно помогать жене, сыновьям (а их к тому времени стало уже двое) и старикам-родителям.

Но после работы возвращался Дмитрий домой и опять падал в ту же пропасть. Приходил усталый, но даже еду жена ему не спешила подавать и своей матери или сёстрам делать это запрещала. Ксения всю жизнь его воспитывала, держала «в чёрном теле», и её любимой присказкой была: «Не лезьте в нашу жизнь и не портите мне мужа!» Сама она работать перестала уже к пятидесяти годам: ушла на досрочную пенсию, объясняя это тем, что, дескать, «работа учителя слишком ответственная и нервная». Да и зачем ей было работать, если у мужа зарплата была хорошая! Держать мужа в ежовых рукавицах и в постоянно приниженном состоянии соответсвовало её характеру, доставляло ей удовольствие. Хоть и жила она теперь в основном на его зарплату, но добрее от этого не стала.

Дядя Митя стал всё больше пить и только в алкогольном угаре становился смелее и начинал выкрикивать ей свои обиды, даже угрожать покончить с собой. И опять его протест носил пассивный характер. Он никогда не отвечал агрессией на её оскорбления, вместо этого угрожал отнять жизнь у себя. Как будто просил Ксюшу пожалеть его и перестать над ним измываться. А она лишь ещё больше насмехалась и ядовито комментировала: «Ишь, опять с верёвкой вокруг дома будет бегать!»

Уйти от жены и от семьи, которых дядя Митя искренне любил и о которых всегда заботился, он был не в состоянии. А ведь ему на лесопильном комбинате даже квартиру предлагали – понимали его тяжёлую семейную ситуацию и старались дать возможность изменить свою жизнь. Но Дмитрий опять отказался: не мог представить себе жизни без своей семьи, без близких, любимых людей. К тому времени умер отец жены, который был человеком сильным, и женщинам особо распускаться при нём не разрешалось. А тут наступила для них полная свобода, и стали на дядю Митю нападать и жена, и её мать. И даже сын с невесткой, которые нашли временный приют в его доме, к ним присоединились.

Пришёл как-то дядя Митя домой после работы, и начались обычные оскорбления и нападки со стороны жены, да и все остальные дружно включились в травлю. И такой он, и сякой! Слушал-слушал всё это Дмитрий, и такая тоска его захлестнула. Встал он и ушёл в баню, которую недавно для семьи построил. Просидел он в бане сутки, и никто к нему не пришёл, никто его не хватился, никто его не пожалел. Никому он был не нужен. Написал Дмитрий прощальное письмо, приладил петлю и повесился. Так ушел из жизни этот прекрасный человек. В письме он написал: «Жить больше так не могу. Вся моя семья, те люди, которых я люблю и ради которых живу, против меня, презирают меня и ненавидят. Для чего мне жить?!»

Похороны дяди Мити превратились в стихийную городскую демонстрацию. Пришли попрощаться со своим сотрудником все рабочие и руководители лесопильного комбината. И тут уж они перестали отмалчиваться. У них уже давно душа болела за главного механика их предприятия, за прекрасного человека Дмитрия Васильевича Миролюбова. И в час прощания с ним они высказали наконец всё, что думали об этой добропорядочной семейке и особенно о его жене-учительнице. Тут Ксения, хоть и старалась не подавать виду, не на шутку испугалась глухих угроз, направленных в её адрес. Так ведь и камнями могут побить. И старалась спрятаться за спины родственников, которых специально для защиты уговорила приехать на похороны.

А родственники оказались в полной растерянности. Они ничего не понимали. Неужели все эти слова любви и признательности в бесконечных похоронных речах были о Дмитрии? О том самом дяде Мите, о которого всю жизнь вытирала ноги его жена и которого с её лёгкой руки они все слегка презирали и считали человеком второго сорта? Неужели он действительно был таким удивительным, прекрасным человеком? Как же они этого не рассмотрели? Может, потому, что всю жизнь слышали, как жена его грязью поливала, и верили ей? А он не позволял себе грубого слова в ответ сказать, и они считали это не доказательством его душевного благородства, а признанием греха, вины и слабости! Подтверждением несомненной правоты его жены!

Конец ознакомительного фрагмента.