На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян - Л. Зайонц

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни…

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни.

Это стихотворение, разумеется, можно читать, акцентируя разные темы в качестве «главных». Можно увидеть в нем стихотворение об урочище (не случайно оно включено в цикл «В Царском Селе»), как стихотворение царскосельское и, шире, петербургское; можно увидеть в нем пример русской поэтической пушкинианы. На определенном уровне прочтения это стихотворение предстанет нам как текст о следах , и тогда окажется, что генетивный оборот метонимического типа несколько раз употреблен в тексте именно в связи с общей тематикой соседнего предмета, соседнего пространства, в-печат-ления, от-печат-ка, следа, по-след-ствия и т. д. Не сосны , а иглы сосен: иглы – след сосен . Не шаги , а шелест шагов: шелест – след шагов . Но (уже за пределами генетивного оборота) и шаги – след шагающего, метонимия идущего человека; шаги , таким образом, – метонимия метонимии, след следа. Треуголка и том Парни – тоже след смуглого отрока , почти как в хрестоматийном примере про портфель, оставленный в аудитории; при этом, если в обороте его треуголка генетив его относится только к юному Пушкину, то метонимический генетивный оборот том Парни указывает еще на одну связь: том Парни – след не только Пушкина, но и самого Парни, тут даже двойная метонимия: Парни – * сочинения Парни – том * (с сочинениями) Парни . Создается образ пространства, насыщенного следами и резонансами, и генетивный оборот метонимического типа напрямую участвует в создании этого смысла (в стихотворении есть и еще один, на этот раз предложный генетив: У озерных грустил берегов ). Если допустить для ранней Ахматовой подобную изысканную поэтическую технику, то в этом восьмистишии можно предположить еще один потайной слой, связанный на этот раз с использованием анаграмм. Гу сто , к о лк о , тре уг о лка , отчасти см угл ый и г р у сти л могут анаграммировать Кагул ; с несколько меньшей степенью вероятности гру ст и л , ст о лет ие, у ст и ла ю т и некоторые другие звукосочетания могут анаграммировать слово стела . Тогда можно допустить в стихотворении анаграмматический намек на Кагульский памятник ( кагульскую стелу ) в Екатерининском парке Царского Села как на возможное «место действия» текста. Указание на сосны , вкупе с упоминанием их густой хвои, тоже имело бы в таком случае подтверждающее значение, ср. в «Воспоминаниях в Царском Селе» Пушкина: В тени густой угрюмых сосен / Воздвигся памятник простой. / О, сколь он для тебя, кагульский брег, поносен! / И славен родине драгой!

3. Поэтика «отсутствующих звукосмысловых посредников».

По щедрому приглашению Татьяны Владимировны Цивьян автор этих строк участвовал в проводившейся в Москве небольшой конференции, посвященной роли звука в тексте и звучащему тексту вообще. Темой сообщения были особые контексты, в которых можно предположить связь между двумя словами ( а и b ), основанную на существовании неупотребленного в данном контексте слова с , близкого а по звуку, а b – по смыслу (или, разумеется, наоборот). В определенных изводах такая модель может сближаться с каламбуром или «сильной» анаграммой (подразумевающей отсутствие в тексте анаграммируемого слова), но в целом она не смешивается с ними и остается хотя и редким, но узнаваемым явлением в тексте (заметка, посвященная некоторым из нижеприведенных примеров, готовилась для «Philologica»; замечания, высказанные в письме И.А. Пильщикова и покойного М.И. Шапира, стали для автора важным подспорьем; публикация более полной коллекции контекстов и более полного к ним комментария предполагается).

Примеры подобных структур может дать поэзия Осипа Мандельштама, особенно – периода «Tristia»; в частности, в самом стихотворении «Tristia» есть по меньшей мере два подобных контекста.

(1) Не нам гадать о греческом Эребе,

Для женщин воск что для мужчины медь.

Нам только в битвах выпадает жребий,

А им дано, гадая, умереть.

(2) И чту обряд той петушиной ночи,

Когда, подняв дорожной скорби груз,

Глядели вдаль заплаканные очи,

И женский плач мешался с пеньем муз.

А. Ханзен-Леве и Б.А. Успенский почти одновременно предположили, что в строке Для женщин воск что для мужчины медь названия двух сопоставляемых и противопоставляемых веществ, воск и медь , дополнительно, помимо чисто смысловой мотивированности (воск – метонимия гадания, медь – оружия и далее войны), связаны и отсутствующим в контексте словом мед , которое соотносится со словом воск по смыслу, а со словом медь – по звуку (в подобных случаях учитывается и написание).

Можно заметить, что в «Tristia» есть пример еще более прихотливой связи элементов. В строке Когда, подняв дорожной скорби груз … слова скорбь и груз дополнительно соединены двумя отсутствующими словами с симметрично обращенной логикой звукосмысловых связей. С одной стороны, со скорбь по звуку, а с груз по смыслу связано слово скарб . С другой стороны, с груз по звуку, а со скорбь по смыслу связано слово грусть .

В коллекции подобных примеров Ахматовой принадлежит особое место. В некоторых строфах «Поэмы без героя» подобная техника продемонстрирована обнаженно, явно, по-видимому, в расчете на мгновенное опознание читателем:

И уже подо мною прямо

Леденела и стыла Кама,

И Quo vadis? кто-то сказал…

Здесь между названием реки Кама и новозаветным вопросом в латинской версии явно стоит церковнославянское Камо ( грядеши ), совпадающее с Кама по звуку, а с Quo vadis – по смыслу. Также более или менее ясна звукосмысловая логика сближения в строках из «Решки»:

Я ль растаю в казенном гимне?

Не дари, не дари, не дари мне

Диадему с мертвого лба…

Между казенном и мертвого – конечно, казненный или казнь , близкие к казенному по звуку (традиционное звукосмысловое сближение), а к мертвому – по смыслу. Сразу несколько подобных связок, причем менее очевидных, чем вышеприведенные, можно обнаружить еще в одной из строф «Решки».

И тогда из грядущего века

Незнакомого человека

Пусть посмотрят дерзко глаза,

И он мне, отлетевшей тени,

Даст охапку мокрой сирени

В час, как эта минет гроза.

1.  Век (в форме века , строка 1) – глаза (строка 3, оба в позиции рифмы). Могут быть дополнительно связаны через слово веко ( веки ), связанное по звуку с век , а по смыслу с глаза . Паронимическая аттракция (В.П. Григорьев) век – веко отсылает, конечно, прежде всего к поэзии Мандельштама, ср. его строку Кто веку поднимал болезненные веки … и другие подобные.

2. Час – минет (оба – строка 6). Устойчивая связка час минет , соединена, помимо прочего, отсутствующим в контексте словом минута , связанным с час по смыслу, а с минет по звуку. Паронимическая аттракция (в форме «поэтической этимологии») минута – минет , разумеется, в первую очередь обращает к Марине Цветаевой, ср. ее строку Минута: минущая: минешь .

3. Мокрой сирени (строка 5). Сочетание мокрой сирени поддержано отсутствующим в контексте прилагательным сырой, по звуку связанным с сирень , а по смыслу – с мокрый . Паронимическую аттракцию сырой – сирень использовал Пастернак ( Марбург , 1915, снято в редакции 1928): Чрез путаный, древний, сырой лабиринт Нагретых деревьев, сирени и страсти ; ср. у него же подобную конструкцию намокший – сирень: Намокшая воробышком Сиреневая ветвь и в этом же стихотворении дух сырой прогорклости . Еще более тесная связка сырой сиренью в стихотворении Анны Присмановой на смерть Бориса Поплавского, где, кроме того, фиксируются и некоторые случаи использования описываемой в этой заметке звукосмысловой стратегии (oб использовании таких структур у Набокова и Присмановой см.: Двинятин Ф.Н. Пять пейзажей с набоковской сиренью // Набоков: pro et contra. Т. 2. СПб., 2001. С. 294—303, 308—310).