Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов - Абдул аль-Хазред

– Как твое имя? – спросил он.

– Абдул аль-Хазред, о великий, – ответил я.

– Держись, Абдул аль-Хазред! – решительно сказал он.

Но вдруг из-за ближайшей дюны раздались воинственные крики, и на ее гребне показались десятка два пеших воинов. Это спешила на мой зов подвижная группа моей сотни. Бойцы что было сил бежали наперерез врагу, на ходу раскручивая пращи. Всадники вмиг были осыпаны камнями и копьями. Растерявшись, они осадили коней и не сразу догадались взяться за мечи. Благодаря этому ополченцы успели добежать до них и теперь ловко сновали между ними, уклоняясь от ударов, то и дело пуская в ход свое оружие. Мы с халифом, воодушевившись неожиданной переменой, бросились в схватку. Несмотря на то что несколько моих товарищей все же были сражены, численный перевес был на нашей стороне. Разбойники, поняв это, обратились в бегство. Тем временем из-за восточной дюны, взметая облака пыли, с гиканьем и свистом стремительно вылетел большой конный отряд. По богатым сбруям коней и роскошным доспехам я сразу узнал в воинах телохранителей халифа, во главе же отряда скакал один из его визирей. В воздухе засвистели стрелы. Но оставшиеся в живых «псы пустыни» уже исчезли, словно растворившись во тьме.

После того как всадники спешились и склонились перед повелителем, а мои ополченцы, упав на колени, коснулись лбами песка, халиф неторопливо слез с коня, бросил на песок одну из сабель, а вторую вложил в ножны. Визирь торопливо осведомился, все ли с ним в порядке, не ранен ли он, и призвал небеса вечно хранить его. Халиф снисходительно ответил, что с ним все в порядке, и в свою очередь осведомился, как обстоят дела в его лагере.

– Не беспокойся, о великий, – ответил визирь. – В лагере наведен порядок, все разбойники уничтожены. Только… мы подоспели недостаточно быстро: много людей погибло. Там был большой бой. Хвала Аллаху, что тебе удалось вовремя ускакать оттуда.

– Возможно, я ускакал вовремя, – ответил халиф. – Хотя мне было бы приличнее сражаться рядом с моими воинами. Но в той суматохе я просто растерялся и слепо подчинился призыву слуг спасаться. Однако опасность подстерегала меня не только в лагере. Очевидно, эти разбойники решили устроить на нас охоту. Меня преследовали, и я не спасся бы, если бы не этот достойный юноша и его отряд.

При этом он указал на меня. Поймав на себе удивленные взгляды благородных воинов, я едва не задохнулся от восторга, а мои друзья скромно опустили глаза. Но я чувствовал, что и их переполняет гордость за то, что именно они спасли от смерти или пленения самого халифа.

– Эти почти безоружные юноши сражались, как настоящие воины, – продолжал халиф. – А этот, – он снова указал на меня, – один уложил троих и помог мне справиться еще с двоими. Скажи мне, Абдул аль-Хазред: во многих ли боях ты участвовал?

– Это был мой первый бой, о великий, – ответил я.

Удивлению визиря и телохранителей не было предела. Халиф же медленно прошелся перед выстроившимися в ряд ополченцами, внимательно оглядывая их. На его лице явственно читался недавно пережитый ужас и понимание того, что он остался жив только благодаря нам.

– Кто вы? – спросил меня халиф.

– Мы – из Саны, – ответил я. – Там, за третьей дюной, стоит наша сотня. Я же стоял в дозоре и услышал…

– Ваша храбрость достойна награды, и вы ее получите.

– Позволь нам, о великий… – начал один из моих товарищей и осекся.

– Говори, – милостиво сказал халиф.

– Позволь нам взять оружие убитых разбойников, чтобы впредь доблестно служить тебе, – запинаясь от волнения, выдохнул ополченец.

Халиф жестом подозвал визиря.

– Повелеваю: все трофеи, собранные со дня выступления, раздать воинам этой сотни, – он махнул рукой на запад. – Всем этим молодцам выдать по десять золотых и подготовить фирманы на выделение земельных наделов в Сане с бесконечным наследованием. Остальным воинам сотни выдать по пятьдесят серебряных, и всем назначить жалованье наравне с основным войском. Абдул аль-Хазред, сколько твоих воинов погибло в этом походе?

– Сегодня – шестеро, о великий. И еще четверо застрелены раньше, стоя в дозоре.

– Выдать фирманы на землю их семьям, – продолжал распоряжаться халиф. – Послать им по пятьдесят динаров и в течение десяти лет выплачивать жалованье погибших.

Мои друзья бросились к халифу и, упав перед ним на колени, принялись целовать полы его халата. Он же жестом приказал им вернуться на место и повернулся ко мне. Я в это время нагнулся за брошенной им саблей.

– Не спеши выбирать себе оружие, Абдул аль-Хазред! – сказал он. – Отныне ты будешь служить в моей гвардии. Но прежде ты поедешь со мной в Мекку. Слушайте все! – Он возвысил голос. – Этот юноша спас мне жизнь и проявил истинную доблесть в этом бою: он с одним кинжалом грудью встал против шестерых всадников! Это он призвал своих воинов на помощь и до их подхода бился с несколькими, превосходящими его по силе и опыту. Ты достоин особой награды, Абдул аль-Хазред, и я приглашаю тебя к себе во дворец.

Услышав эти слова, я остолбенел и потерял способность мыслить. Придя же в себя, упал к его ногам и поцеловал его сапог. Халиф же обратился к визирю:

– Завтра я возвращаюсь в Мекку. Командовать походом будет эмир Аль-Алим. Ты останешься с ним. Организуйте охрану так, чтобы то, что случилось сегодня, не смогло повториться. Меня же ждут другие дела. Аль-Хазред пусть получит хорошего коня со сбруей, одежду и доспехи гвардейца, оружие же я вручу ему сам. – Затем он повернулся к ополченцам. – Воины! Отныне вы будете называться именно так. В этом бою состоялось ваше боевое посвящение! Ступайте в свое расположение, обрадуйте всех и передайте благодарность повелителя. Соберите оружие разбойников и ваших погибших товарищей. Разбойников обыщите: все, что найдете, – ваше. Тела товарищей возьмите с собой. Утром я пришлю к вам муллу, чтобы похоронить их достойно. Ступайте!

Мои друзья рванулись к нему, чтобы благодарить, но он властным жестом остановил их, указав на лежащие на песке трупы. Затем проворно вскочил на своего коня.

– Мы едем в лагерь. Коня Аль-Хазреду! – коротко приказал он и поскакал на восток.

И только сев на коня и неумело направив его вслед отряду, я вдруг осознал, что только что участвовал в самом настоящем, хотя и совсем маленьком, бою. Что только что состоялось мое, как сказал халиф, боевое посвящение. Это была уже не тренировка в лагере, это был настоящий бой! Я стоял лицом к лицу не с товарищем по поединку, а с настоящим врагом, опытным и беспощадным, лицом к лицу с самой смертью! В моих руках было оружие не для упражнения, а для уничтожения врага. Я убивал!.. В эти мгновения судьба поставила мне жестокое условие: убивать, иначе убьют меня! И я убивал. Одного за другим. На моем кинжале и на моем халате – кровь врага, убитого мною. Кровь человека, убитого мною!!! Эта ужасная правда настигла меня только сейчас. Когда я вступал в войско, все предстоящее казалось игрой, чем-то само собой разумеющимся, и мне и в голову не могло прийти, что оно может оказаться таким ужасным. В те мгновения недавнего боя я не думал об этом, в те мгновения я не мог думать об этом. Я думал лишь о том, как нанести удар, чтобы он оказался смертельным для врага, и как самому избежать такого удара. Все произошло само собой. И это было хорошо! Очевидно, так и должно быть. И слава Аллаху, что эти мысли пришли в мою голову лишь сейчас, повергая меня в ужас и смятение. Там не должно быть ни ужаса, ни смятения, иначе – смерть. Слава Аллаху! Ведь я мог бы остаться лежать там, на холодном песке. В этом бою мне повезло: я остался жив, более того, я был победителем! И я завоевал свое право гордиться этим.

Ужас и гордость, сменяя друг друга, сопровождали меня на всем пути до лагеря халифа. Все это время я не в силах был думать ни о чем другом. И только когда мне, с медным шлемом на голове несущему под мышкой новенькое платье и доспехи гвардейца, сунули в руки глиняную миску и подтолкнули к котлу с дымящимся пловом, я вдруг вспомнил одинокого всадника, несущегося в ночи через пустыню. Ужасная загадка, вспыхнувшая тогда тут же погасшей искрой, встала теперь передо мной во всей своей непостижимости. Как и зачем мог халиф без всякого сопровождения оказаться в полной опасностей ночной пустыне? Но даже вспомнив отрывочные слова о нападении на лагерь, я, получив свою порцию и присев поодаль на песок, не успел ничего предположить: ко мне подошел гвардейский сотник и осведомился, все ли у меня в порядке. Поблагодарив за заботу, я задал ему терзавший меня вопрос. Сотник, обрадовавшись, что нашел собеседника, с удовольствием, хотя и с большим волнением, рассказал мне о событиях прошедшей ночи. Он со своей сотней как раз находился здесь и был непосредственным их участником.

Он сообщил, что ближе к середине ночи лагерь подвергся нападению большого отряда «псов пустыни», очевидно, объединенного из нескольких, что бывает крайне редко. Причем нападение, судя по всему, было хорошо подготовлено заранее и, видимо, не обошлось без предательства. Похоже, в войске с самого начала похода находился человек, передававший врагу его секреты: количество воинов в отрядах, расположение дозоров, местонахождение шатров, передвижения и планы действий. Так что враг знал все, что ему было нужно для внезапного нападения.