Аркашины враки - Анна Львовна Бердичевская

этот ее шелковый платок в тонкую полоску – розовым по серому… он был завязан свободным узлом. И лицо – тонкое, спокойное, не то чтоб молодое, но – ухоженное. Возраст меня тогда не интересовал, ничего я в нем не понимала. Зато меня волновали духи, а гостья пахла просто чудесно. И руки у нее были с маникюром, лак на ногтях перламутровый, и тонкое золотое колечко без камушка на безымянном пальце.

Аркаша скрылся в свой чулан, оклеенный черной бумагой, в свою «фотолабораторию». Он там чем-то побрякивал, булькал и шуршал. А женщина спросила мое имя и сама назвалась. Евгения Павловна. Сообщила, что «у заводчан большие проблемы с зубами, не замечали?..» И объяснила, что это из-за специфики местного производства – «такая тут специфическая химия…» Она говорила и ходила по мастерской, всё рассматривала и ничего не трогала. Я как бы вместе с нею, ее глазами, разглядела, что вообще-то мой дядя Аркаша аккуратист и технарь, все у него было по уму… Вода вскипела, я заварила свежий чай в фаянсовом чайнике, налила его гостье не в кружку, а в чашку, правда, без блюдца. Она присела на табурет, взяла ириску и посмотрела на меня. Глаза у нее оказались бледно-голубыми в темных подкрашенных ресничках. Да и губы, пожалуй, подкрашены, только помада бледно-розовая, неброская.

– Вы учитесь и работаете? – спросила она. – Ваш дядя кое-что о вас рассказал. Географический факультет… Наверное, любите путешествовать. Бывали в Ленинграде? Нет?.. Обязательно побывайте. Я там родилась и училась.

«Из Ленинграда… Так вот откуда такая», – подумала я.

Я пила чай, стараясь не хлюпать, и коротко отвечала на вопросы – что в Ленинграде еще не была, путешествовала пока что мало, живу в Уреченске недавно, что с зубами у меня, кажется, все в порядке, что мама художница, но сейчас на пенсии, что жду допуска на территорию завода, что – да, люблю читать художественную литературу. К концу чаепития к нам из чулана вернулся Аркадий Семенович. Он был без берета, без ваты во рту, но и без двух передних зубов в нижнем ряду. На шее у него болтался фотоаппарат. Хороший иностранный аппарат «Praktika» с большим объективом. Аркадий Семенович почтительно обратился к гостье, борясь с дырой в зубах:

– Вафу пленку, Евгения Павловна, я только что проявил, контрольные отпефятки занефу на днях… – говоря, он в то же время включил прожектор, направил его свет на серебряный зонт, который раскрыл и примостил на полу. И спросив: – Я пофнимаю?.. – стал порхать вокруг нас, снимая Евгению Павловну с расстояний близких и далеких. Рассеянный серебристый свет залил мастерскую, шел он не сверху, а снизу, так что все преобразилось, но слегка, не резко. Все эти приготовления и Аркашино порхание развеселили нашу гостью – она улыбалась, она позировала, меняя позы и повороты головы. А уж дядя-то мой был в полном улете!.. Отщелкав пленку, он успокоился, и Евгения Павловна засобиралась уходить. Аркаша подал ей пальто и проводил до выхода. Всего-то. Но я помню, как он это сделал – подал прекрасной юной даме бальзаковского возраста пальто. Они вышли, а я подумала: не увидит ли Марья Федоровна, как Аркадий Семенович, провожает Евгению Павловну до выхода из з/у?

Или это я только сейчас, через тысячу лет, так подумала?..

Тайный агент

Через три дня мой допуск не пришел, и вообще за всю неделю ничего нового не произошло – ни на географическом вечернем факультете, ни дома, ни здесь, в з/у. Я мыла в коридорах полы по утрам. Аркадий Семенович попривык к дырке во рту: водку пить научился, не проливая ни капли – запрокидывая голову. А в остальном лишний раз рот не открывал. Помалкивал.

Настали выходные.

С субботы на воскресенье подморозило, на лужи и грязь выпал снежок, и после позднего ленивого завтрака – крепкого чая и гренков из черного хлеба с яйцом – мы с мамой пошли прогуляться. (Вдруг вспомнила про гренки. Они были не только с яйцом, но с укропом и зеленым луком. Зелень мама выращивала на подоконнике в жестянках из-под сгущенного молока.)

Мы шли по свежему снежку, мама крепко держалась за меня. Дошли до новостройки, она оглянулась по сторонам, сказала:

– Все деревяшки запорошило… Ничего, до весны должно хватить. Вот только где взять резцы? Я попробовала наточить стамеску, ерунда получилась. Резцы должны быть не плоские, а полукруглого профиля, с желобком. Вернемся домой – нарисую. Может, кто-нибудь на твоем УХЗ смастерит по рисунку?..

Я засомневалась:

– Мама, УХЗ – завод химический.

– Вот это мне и не нравится. Нет в Уреченске, что ли, какого-нибудь другого заведения, не химического? Ты же химию не любишь.

Это была правда. Химичка в Буртымской школе, может, и знала свой таинственный предмет, но объяснить его не могла, а когда пыталась – нервничала, и оттого вечно у нее что-то взрывалось, вскипало, дымило и плохо пахло. Пацаны наши веселились, девочки зажимали носы, химичка рыдала и всем за срыв урока ставила единицы. Мы не роптали, потому что знали: она потом в журнале исправит колы на четверки. По химии все мы были твердыми хорошистами.

Но от сероводорода меня тошнило.

Мама продолжала что-то говорить и в то же время рассеяно смотрела вдаль, в сторону большого гастронома. Туда тянулась пробитая в снегу неширокая тропка. По ней в нашу сторону шел, переваливаясь, грузный гражданин в шляпе.

– Похоже, мой идет, – сказала мама.

– Кто? – переспросила я.

– Ангел-хранитель, – Мама улыбнулась и приосанилась. – Тайный агент.

Вот это да! Я немедленно забыла про химию и вспомнила своего тайного агента – инженера Косых. И в то же время задумалась. Может, зря в прошлом году мы с мамой не сходили на прием к психиатру?..

– Это просто толстый человек, – сказала я.

И немедленно получила ответ:

– Агенты тоже люди, и некоторые из них толстые. Сейчас толстых все больше, отъелись, обленились… – мама говорила так спокойно, так разумно. – Ничего-ничего, девочка, идем навстречу, как ни в чем не бывало… сейчас я тебе кое-что покажу. Если, конечно, он не сбежит.

И мы, прижавшись друг к другу, по узкой тропе пошли навстречу маминому «ангелу-хранителю».

Нам оставалось шагов пятнадцать, когда он встал, как вкопанный, потоптался, ни на что не решаясь – ни обойти нас, ни снести с пути своею массой. Я еще успела представить, как атомный ледокол на Северном морском пути расталкивает льдины. Но вдруг он развернулся и – да! – сбежал.

Мама огорчилась:

– Ну вот… Я же говорила. В прежние времена агент ни за что бы так не сдрейфил, попер бы напролом.

– И что бы ты сделала, если бы он попер? – спросила я.

– Подождала, когда поравняется со мною, и громко поздоровалась: «Добрый день! Как поживаете?!» – она рассмеялась, очень