Обман - Клэр Фрэнсис

Если говорить честно, то при всем восторге от окружающей природы и тишины я почему-то никогда особенно не любила сам дом. До сих пор не знаю почему. Может потому, что будучи таким громадным (семь спален), он никогда не казался мне удобным. Или оттого, что я не имела права решающего голоса при его покупке. А может, и потому, что здесь мы с Гарри уже никогда не испытывали того счастья, которое познали в домике на вересковой пустоши.

Пеннигейт был построен в двадцатых годах. А тогда строили основательно. Со стороны въезда дом не производит особого впечатления: небольшие окна, грубоватые пилоны, густая тень от деревьев. Эта часть дома кажется темной и сырой в отличие от той, что выходит в сад и на реку.

Я проскальзываю в кухонную дверь и поднимаюсь по дальней лестнице в комнату Джоша. В ней никого нет, что меня не особенно удивляет. Хотя Джош и выглядел изможденным, когда мы вернулись из Лондона, но у него удивительная способность быстро восстанавливать силы. Перед нашим с Кэти отъездом в школу он уже двигался в сторону сада. Сейчас сын или прячется в одной из своих засад, или стреляет самодельными стрелами по деревьям.

Я останавливаюсь возле его стола с кучей открыток и плакатов из «Диснейлэнда», которые, видимо, будут скоро висеть на стене между наклейками с Бэтменом и фотографиями, изображающими вздымающихся из воды хвостовых плавников китов. Мы дважды были в «Диснейлэнде». Я не осознавала тогда, насколько Джош скучал по дому, с каким нетерпением хотел он вернуться к своим играм в саду и на улице. Я так много времени уделяла Кэти, что мальчику, похоже, было скучно и ему казалось, будто о нем забыли. Теперь, когда мы вернулись, я рада, что буду видеть его не только за завтраком, обедом и ужином. Иногда я нервничаю, если Джоша подолгу нет дома, но он знает, что ему не разрешается одному уходить к реке – я всегда беспокоюсь, если дети находятся возле воды. Наш участок земли простирается до самой реки и является частной собственностью, но по нему, особенно вдоль русла, протоптана не одна «дикая» тропинка, по которым ходит много незнакомых людей.

Я тихонько направляюсь по коридору в свою спальню. Наполовину распакованные сумки все еще лежат на полу. В гардеробной почему-то горит свет и видны аккуратно развешанные костюмы Гарри. Заметив, что несколько его рубашек висит не на тех вешалках, машинально перевешиваю их на место. Я внимательно осматриваю костюмы. От них предстоит избавиться. С ужасом думаю об этом, но сделать все же нужно поскорее, например, на следующей неделе, если только у меня будет время. Можно отдать их на ближайшую распродажу в поддержку нашей церкви, а вырученные деньги пустить на ее ремонт. Прикасаясь к ткани, я ощущаю запах Гарри, легкую смесь одеколона и еле уловимого аромата, который я сразу же узнаю. После всего, что пришлось пережить, запах мгновенно вызывает во мне ответную реакцию. Я прислоняюсь к стене и молча плачу, слезы обжигают мне щеки. Я чувствую и боль, и замешательство, и гнев, и еще, наверное, отчаяние. Но вот как раз отчаянию и не должно быть места в душе. Поэтому я быстро иду в ванную и умываюсь холодной водой до тех пор, пока жар не проходит.

Смотрюсь в зеркало. Выгляжу я, кажется, по-прежнему, но ощущаю себя совсем другой. В глазах еще осталось что-то от меня, но уже появляется нечто новое и незнакомое, и черты лица выдают совсем другого человека. Этот человек обладает качествами, о наличии которых в себе я и не подозревала. Мне самой они не особенно нравятся, но я должна теперь их задействовать с угрюмой решимостью. Если я когда-нибудь забуду об этом, если проявлю колебания, мне надо будет всего лишь вспомнить о детях.

Мысли тотчас же обращаются к Кэти, и что-то переворачивается у меня внутри. Стараюсь заставить себя думать, как я по ней скучаю.

Я ополаскиваю глаза сначала холодной водой, затем горячей, тщательно вытираю лицо и расчесываю волосы, затем подхожу к окну в спальне. Минута покоя перед тем, как спуститься вниз.

На лужайке я замечаю желтые пятна: Чарльз сказал вчера, что уже давно не было дождя. Главный сад, расположенный справа и защищенный от холодного зимнего ветра высокой стеной, похоже, не пострадал. По крайней мере роз на клумбах больше, чем обычно.

Закрывающая спуск к реке стена из дубов, сосен и кустов арники такая же плотная, как и всегда. Лужайка тянется к оврагу, за которым широкое поле спускается к реке. Наполовину созревшие злаковые желтовато поблескивают под полуденным солнцем. Мягко извивающаяся вдалеке река кажется бледно-голубой. Посредине, у Уолдрингфилда виднеется несколько белых яхт, похожих на яркие точки. Впервые я увидела этот ландшафт в тот день, когда Гарри объявил о покупке дома, и он поразил меня своим великолепием. Река, извивающаяся между болотистыми берегами до самого горизонта (в безоблачный день можно видеть ее путь миль на семь, почти до впадения в море), спускающиеся к ней леса, прекрасно спланированный сад – все это казалось мне самим совершенством. Прошло четыре года, а вид по-прежнему вызывает во мне трепет. Иногда мне кажется, что это место предназначено для кого-то другого, а я здесь оказалась по чистой случайности.

С террасы доносится голос Энн, и я понимаю, что меня ждут. Спускаясь по лестнице, стараюсь взять себя в руки перед встречей с семьей Гарри.

В свое время он настоял на том, чтобы гостиную отделали английским ситцем. Мне этот материал показался холодноватым и жестким, но мужу отделка понравилась, и, я ни разу не обмолвилась о том, будто имею что-то против нее.

Диана сидит в кресле у окна, и ее фигура выделяется на фоне залитого солнцем сада. Маргарет расположилась напротив, на большом пуфе. Когда я вхожу, Маргарет смотрит на меня и слегка приподнимает брови в знак того, что дела обстоят не блестяще. Но с моей свекровью они редко бывают хороши. У Дианы в руке большой стакан джина или водки (ничего другого она не пьет), и это, судя по всему, не первая порция за вечер, хотя Маргарет, без сомнения, пыталась разбавлять напиток водой.

Диана стала вдовой сорок лет назад, а серьезно пьет уже лет тридцать пять, хотя установить точные временные границы ее пристрастия нелегко, поскольку соответствующие оценки у членов их семьи сильно разнятся. За обедом Диана пила за двоих, но сегодня никто не собирался ее останавливать, и уж тем более я. Даже сейчас количество выпитого ею спиртного сказывается: моя свекровь с трудом контролирует себя.

Вот она нахмуривается, поджимает губы и смотрит недовольным взглядом, под которым Гарри обычно раздраженно вскакивал со своего места еще до того, как она раскрывала рот.

– Вот и ты! А я уж подумала, что ты снова уехала.

– Уехала? – переспрашиваю я.

– Да, уехала. В Америку или еще куда-нибудь.

Улыбаясь, я качаю головой.

– Тебя слишком долго не было, – ворчит Диана, и в ее голосе слышатся нотки недовольства.

– Всего семь недель. И это того стоило, – оправдываюсь я, и, опасаясь, что она может неправильно меня понять, добавляю: – Я хочу сказать, что это было полезно для детей. Им нужно было сменить обстановку.

– Сменить обстановку? – переспрашивает свекровь, выделяя каждое слово. – Мы все тоже могли уехать! – Она делает большой глоток, подпитывая свое раздражение. – Ты должна была остаться здесь. Тогда бы Энн не испортила панихиду. Вся эта ерунда с благотворительным обществом! О Боже, кому охота, чтобы его вспоминали за организацию благотворительных концертов?

– Но ведь ему удалось собрать для них столько денег…

Диана отмахивается от моих слов.

– Ты должна была остаться и все это остановить, Эллен! – Она смотрит на меня исподлобья.

Значит, мне не простят того, что я уезжала. Энн уже высказала свое мнение по этому поводу, и прежде всего из-за организационных обязанностей, которые ей пришлось взять на себя. С Дианой все по-другому. Я подозреваю, она наказывает меня за то, что я, уехав, не уделила внимание лично ей. Несмотря на то, что Гарри сильно натерпелся от матери, несмотря на все переживания, которым она подвергает всех остальных членов своей семьи, я испытываю к ней определенное сострадание, чем она и пользуется. Под внешней агрессивностью, которую свекровь сохраняла с таким упорством все эти годы, скрывается глубоко страдающий и одинокий человек.

– Но ведь панихида была прекрасно организована. Энн вложила столько усилий, – пробую я оправдаться.

– Она просто старалась произвести впечатление, чтобы на ее Чарльза обратили внимание.

Может, Диана и права, но я слишком устала, чтобы об этом думать.

– Неужели?

– Политика, политика! Всю дорогу в машине только об этом и говорили. Они думали, я сплю, а я все слышала.

Я смотрю на Маргарет, обращая к ней молчаливый вопрос. Она всегда говорит прямо, но при этом старается смягчить свои слова:

– Чарльз включен в список кандидатов на предстоящих парламентских выборах.

Я не верю своим ушам. Я-то думала, что он навсегда отказался от политической карьеры еще восемь лет назад, после неудачной попытки пройти в парламент от соседнего округа. Что-то слишком много вокруг моей семьи амбициозных политиков. Джек. Теперь вот Чарльз.