Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты. - Светлана Бондаренко

Алексей Петрович устало опустился на пышущую жаром, исковерканную землю, поднес руки к лицу. Пальцы его уперлись в матовый колпак шлема…

Вальцева подтащили к «Мальчику», уложили поудобнее. Капитану пришлось прежде потратить несколько минут на то, чтобы привести Бирского в себя. Геолог ходил вокруг мертвого транспортера, бился в его почерневшие бока, кричал. Алексей Петрович схватил его за плечи, сильно встряхнул, и тогда он опомнился и послушно пошел за капитаном, всхлипывая и бормоча.

Вальцев по-прежнему не приходил в сознание, и Алексей Петрович не знал, что делать. Не было лекарств, бинтов. Он не мог перевязать страшно обожженное тело друга. Он не мог даже снять с него шлем и напоить водой или влить глоток спирта (обнаруженного у Бирского в вещевом мешке вместе с кучей каких-то тряпок) — температура воздуха вокруг была еще слишком высока, более ста градусов. Бирский сначала было принялся помогать. Переносил и укладывал Вальцева, рылся в вещевых мешках, обворачивал израненные ноги тряпками, невесть как попавшими к нему в мешок, а потом как-то сразу сник, присел около «Мальчика», уронил голову на руки. Алексей Петрович возился с другом, пытался делать ему искусственное дыхание, сам не зная зачем, кое-как лохмотьями костюма старался укрыть от обжигающего ветра обнаженное тело, поминутно смотрел на ручной термометр, но температура понижалась мед ленно.

— Умрет, — проговорил вдруг Бирский как-то равнодушно. — Ожог третьей степени. Умрет Лева, умрет…

— Молчи! — заорал на него Алексей Петрович, приходя в ярость. Он и сам прекрасно понимал это. У Вальцева обожжено более половины тела, обожжено страшно, И они ничем не могут помочь ему. И не смогут.

— Что делать? Что делать? — бормотал он в отчаянии.

— Ползет, — снова заговорил Бирский, как в бреду. — Смотри, ползет…

— Что? — Алексей Петрович оглянулся и сразу понял.

Вокруг «Мальчика» медленно, но заметно смыкалось кольцо красной пленки. Багровая масса наползала со всех сторон, подбираясь к центру этого странного подземного взрыва, где сейчас громоздились гигантские глыбы вывороченного оплавившегося камня. Над бездонной черной воронкой, где почва осела на несколько десятков метров, поднимались клубы дыма, озарялись багрово.

— Раздавит, — продолжал Бирский без всякого выражения. — Сомнет, раздавит — она тяжелее камня… Уходить надо.

— Куда? — Алексей Петрович обвел глазами горизонт: со всех сторон наползала неумолимая туманная пелена.

Бирский тяжело поднялся, склонился к Вальцеву, взял его осторожно за плечи:

— Беритесь, капитан… Запремся в «Мальчике».

Вальцев жалобно застонал, когда они протискивали его через узкий люк. В кессоне было еще очень жарко, гораздо жарче, чем снаружи.

Господи, — сказал с отчаянием Алексей Петрович, глянув на термометр, — сто двадцать! Он же сгорит здесь! Лева!..

Алексей Петрович лег на раскаленный пол, втащил Вальцева на себя, тот снова застонал глухо и жалобно. Бирский медленно, будто нехотя, задраивал люк. Ничего не получалось: и отверстие люка, и крышка потеряли свою первоначальную форму Он кое-как закрепил тяжелый горячий кусок металла, выглянул в щель:

— Подбирается… Сейчас полезет на танк. Она не обходит препятствий — ломает их или перебирается поверху!.. Посмотрим.

Он отошел от щели, присел где-то в темноте. Алексей Петрович молчал, прислушиваясь к шорохам снаружи, к хрипению Вальцева, чувствуя, как нестерпимый жар гложет спину. Все это бесполезно, бессмысленно… Они обречены. «Мальчик» погиб, нет еды, кислорода, воды. Вальцев умрет, он без сознания, не чувствует, наверное, боли. Но хоть что-нибудь для него… Хоть что-нибудь, хоть бесполезное, если ничего другого не остается…

«Мальчик» слегка качнуло, красный свет, пробивающийся сквозь щели люка, стал ярче. Раздался скрип, скрежет — красная пленка наползала на изувеченный транспортер…

Через полчаса температура упала до семидесяти градусов, и Алексей Петрович, осторожно стащив с Вальцева матовый колпак, влил ему в полуоткрытый рот глоток спирта. Лева поперхнулся, закашлялся судорожно, открыл глаза, полные страдания. Алексей Петрович погладил его по небритой щеке и снова надел шлем.

— Где я? — Вальцев снова надрывно закашлялся.

— В «Мальчике». Лева, дружок… Ты ранен.

— Больно как… Ноги… Что случилось, почему темно? Что это скрипит над нами?

Алексей Петрович молчал. Бирский сказал из темноты:

— Это красная пленка, Лева. Она наползла на танк.

— Почему темно?.. Почему не двигаемся?..

— Был взрыв, Лева, — сказал капитан и замолчал: не было сил сказать все до конца.

— Да… Взрыв… Помню. Меня бросило на землю и обожгло…

Сашка, ты понимаешь, что это?.. Это под землей взорвался атомный котел… Помнишь, мы… спорили… об этом?.. Не повезло… Как раз под нами… Больно как…

Вальцев быстро, прерывисто задышал, застонал сквозь стиснутые зубы. Алексей Петрович до отказа повернул кран подачи кислорода.

— Хорошо, хорошо… Еще… — Лева дышал глубоко, жадно.

— А почему вы в костюмах? Где Строгов?.. Мне очень больно…

Что вы молчите?.. Алексей!.. Что случилось?.. Где Гриша?..

— «Мальчик» погиб, Лева… — Бирский помолчал, медлен но договорил все: — Строгов погиб, Гриша погиб… Чего уж тут.

— Вот… как… Все погибли… и я… и я тоже… Алексей…Маша…

Тело Вальцева изогнулось в судороге, замерло, он захрипел, снова теряя сознание. «Мальчик» вздрагивал, скрипело что-то по броне, щели неплотно закрытого люка светились красным.

Бирский вдруг заговорил, забормотал негромко:

— Лева, Левка, очнись… Не надо! Мы уйдем отсюда… Понесем тебя на руках… Верно ведь, Алексей Петрович?.. Лева!..

Вальцев вздрагивал, в бреду звал Машу, плакал:

— Маша, Маша… Не уходи. Я все для тебя… Все… Жизнь, честь… Маша… Никто тебя больше меня любить не будет… Все пройдет, все ложь, кроме любви моей… Гриша… «Мальчик» жалко… Один я… Страшно… Смерть… Бо-о-ольно!..

И вдруг, помолчав, — ласково, радостно:

— Вот так… Да-да… Какая у тебя ладонь нежная, прохладная… Мне очень больно, Машенька… Ты моя радость, моя чудная… Не надо, не говори, я все понимаю, все — ерунда… Еще, еще… Милая ты моя… А я небритый, отвратительный… Больно очень, Машенька… Ма-ша!

Бирский вскочил, заметался в лучах фонарика:

— Убью!.. Сволочь! Подлая баба!..

Он длинно, мерзко выругался. Алексей Петрович, стащив с Вальцева колпак, прижимал к его рту кислородную трубку, не отрываясь глядел в лицо друга. Жизнь уходила с лица, проваливались щеки, тускнели глаза. Губы едва уже шевелились.