В ожидании - Джон Голсуорси

И, размышляя об этом, он спрятал челюсть в шкаф.

V

Динни направлялась к церкви святого Августина в Лугах. В этот прекрасный день нищета прихода, по которому она шла, казалась особенно безотрадной девушке, привыкшей к картинам сельской жизни. Тем более поразила её жизнерадостность детей, игравших на мостовой. Спросив у одного из них, где живёт священник, она пошла дальше в сопровождении целых пяти. Они не отстали от неё и тогда, когда Динни позвонила, из чего она сделала вывод, что ими руководят не вполне альтруистические побуждения. Ребятишки действительно попытались даже войти вместе с ней в дом и убежали лишь после того, как получили от неё по пенни каждый. Девушку провели в опрятную комнату, которая выглядела так, словно ей приятно, что у кого-то нашлось время в неё заглянуть.

Динни остановилась перед репродукцией «Мадонна со св. Франциском» Кастельфранко и принялась её рассматривать, как вдруг услышала: «Динни!» — и увидела тётю Мэй. У миссис Хилери Черрел был её обычный вид — вид человека, который старается одновременно попасть в три места, но лицо дышало непринуждённым спокойствием и неподдельной радостью: она любила племянницу.

— Приехала за покупками, дорогая?

— Нет, тётя Мэй. Хочу, чтобы дядя Хилери представил меня одному человеку.

— Твой дядя вызван в полицейский суд.

Динни забурлила. Первый пузырёк поднялся на поверхность.

— Как! Что он наделал, тётя Мэй?

Миссис Хилери улыбнулась:

— Покуда ничего, но я не ручаюсь за Хилери, если судья окажется недостаточно сговорчивым. Одну из наших прихожанок обвиняют в том, что она приставала к мужчинам.

— Не к дяде же Хилери!

— Нет, дорогая, думаю, что не к нему. Твой дядя просто должен отстоять её репутацию.

— А её можно отстоять, тётя Мэй?

— В том-то весь вопрос. Хилери утверждает, что можно, но я не очень уверена.

— Мужчины всегда слишком доверчивы. Кстати, мне никогда не приходилось бывать в полицейском суде. Я не прочь сходить туда за дядей Хилери.

— Вот и прекрасно. Мне как раз самой нужно в ту же сторону. Дойдём до суда вместе.

Через пять минут они уже шли по улочкам, ещё более поразившим Динни, которой до сих пор была знакома лишь живописная бедность деревень.

— Я раньше не представляла себе, — внезапно сказала она, — что Лондон — это словно кошмарный сон…

— От которого не избавишься, встав с постели. Почему бы, при нашей безработице, не создать национальный комитет по перестройке трущоб? Затраты оправдались бы меньше чем за двадцать лет. Политики проявляют чудеса энергии и принципиальности, пока они не в правительстве. Стоит им войти в него, как они становятся просто придатком машины.

— Они ведь не женщины, милая тётя.

— Ты потешаешься надо мной, Динни?

— Что вы! Нет. Женщины не знают той боязни трудностей, которая присуща мужчинам. У женщины трудности — всегда осязаемые, материальные, у мужчины — теоретические, отвлечённые. Мужчины вечно твердят: «Ничего не выйдет!» Женщины — никогда. Они сперва берутся за дело, а уж потом решают, выйдет или не выйдет.

Миссис Хилери немного помолчала.

— Мне кажется, женщины больше живут настоящей минутой. Взгляд у них острее, а чувства ответственности меньше.

— Ни за что бы не согласилась быть мужчиной.

— Это утешительно, дорогая. Но в целом им всё-таки легче живётся, даже сейчас.

— Это они так думают. Я в этом сомневаюсь. По-моему, мужчины ужасно похожи на страусов. Они лучше, чем мы, умеют не видеть того, что не хотят видеть, но я не считаю это преимуществом.

— Может быть, и сочла бы, Динни, поживи ты в Лугах.

— Я в Лугах и дня бы не протянула, милая тётя.

Миссис Хилери внимательно посмотрела на свою племянницу по мужу. Девушка слишком хрупка, это верно. Того и гляди переломится. А всё же в ней чувствуется порода и дух господствует над плотью. Такие часто оказываются стойкими, и любые удары жизни от них отлетают.

— Не уверена в этом, Динни, — порода у вас крепкая. Будь это не так, твоего дяди давно бы уж не было в живых. Ну, вот и полицейский суд. К сожалению, я не могу зайти — тороплюсь. Но там с тобой все будут любезны. Это очень человечное, хотя и несколько неделикатное учреждение. Не прислоняйся также к тем, кто сидит рядом.

Брови Динни приподнялись:

— Вши, тётя Мэй?

— Боюсь уверять тебя в противном. Если сможешь, возвращайся к чаю.

И миссис Хилери ушла.

Аукцион и биржа человеческой неделикатности был битком набит: у публики безошибочное чутьё на все драматическое, и дело, по которому Хилери выступал в качестве свидетеля, не могло не привлечь её, так как касалось вопроса о полномочиях полиции. Допрашивали уже второго свидетеля, когда Динни заняла последние ещё свободные пятнадцать квадратных дюймов прохода. Соседи справа напомнили ей детскую песенку: «Пекарь, мясник и ламповщик». Слева от неё стоял высокий полисмен. В толпе, заполнявшей зал, было много женщин. В спёртом воздухе пахло заношенной одеждой. Динни посмотрела на судью, тощего, словно вымоченного в уксусе, и удивилась, почему он не распорядится поставить себе на стол курильницу с чем-нибудь ароматическим. Потом перевела взгляд на скамью подсудимых. У скамьи стояла опрятно одетая девушка её роста и примерно того же возраста. Довольно красивое лицо, только рот, пожалуй, слишком чувственный, — не очень выгодное обстоятельство в её положении. Динни нашла, что волосы у обвиняемой скорее светлые. Девушка стояла неподвижно. На щеках — багровые пятна, в глазах — испуг и растерянность. Выяснилось, что зовут её Миллисент Пол. Как услышала Динни, констебль обвинял девушку в том, что та приставала к мужчинам на Юстен-род, хотя никто из пострадавших в суд не явился. В свидетельской ложе молодой человек, похожий на содержателя табачной лавочки, подтверждал, что видел, как девушка прохаживалась взад и вперёд по тротуару. Он приметил её, как «лакомый кусочек». Ему показалось, что она была встревожена и словно что-то искала.

Не хотел ли свидетель сказать «кого-то»?

«Что-то» или «кого-то» — откуда ему знать. Нет, в землю она не смотрела, нет, не наклонялась; мимо него, во всяком случае, прошла и даже не оглянулась. Заговорил ли он с ней? Вот ещё не хватало! Что он там делал? Да ничего — просто запер лавку и стоял, дышал воздухом. Видел он, чтобы она с кем-нибудь заговаривала? Нет, не видел. Он вообще простоял там недолго.

— Преподобный Хилери Черруэл.

Динни увидела, как с одной из скамей поднялся дядя и вошёл под балдахин свидетельской ложи. Вид у него был энергичный, он мало напоминал священника, и Динни с удовольствием остановила взгляд на его длинном решительном лице, морщинистом и слегка насмешливом.

— Ваше имя Хилери Черруэл?

— Черрел, с вашего позволения.

— Понятно. Вы викарий церкви святого Августина в Лугах?

Хилери поклонился.

— Давно?

— Тринадцать лет.

— Вы знаете обвиняемую?

— С детства.

— Мистер Черрел, изложите, пожалуйста, всё, что вам о ней известно.

Динни увидела, как дядя решительно повернулся лицом к судье.

— Её родители, сэр, были люди, которых я всячески уважал. Они хорошо воспитали своих детей. Отец её был сапожник — бедняк, конечно; в моём приходе все бедняки. Могу также сообщить, что он умер от нищеты пять лет тому назад, мать — шесть. Обе их дочери жили с тех пор под моим наблюдением — более или менее. Они служат у Петтера и Поплина. Дурных отзывов о Миллисент я у себя в приходе не слышал. Насколько мне известно, она хорошая, честная девушка.

— Полагаю, мистер Черрел, у вас было не так уж много случаев судить об этом?

— Видите ли, я посещаю дом, где она живёт с сестрой. Если бы вы его видели, сэр, вы бы согласились, что лишь человек, обладающий достаточной долей самоуважения, способен достойно вести себя в таких условиях.

— Она ваша прихожанка?

Улыбка мелькнула на губах Хилери и отразилась на лице судьи.

— Едва ли, сэр. В наше время молодёжь чересчур дорожит своими воскресными днями. Но Миллисент — одна из тех, кто проводит праздники в нашем доме отдыха в Доркинге. Там всегда бывают очень порядочные девушки. Жена моего племянника миссис Майкл Монт, которая заведует домом, дала о ней прекрасный отзыв. Не разрешите ли мне огласить его?

«Дорогой дядя Хилери.

Вы спрашивали о Миллисент Пол. Она гостила у нас три раза, и сестра-хозяйка утверждает, что она славная девушка и совсем не легкомысленная. У меня создалось такое же впечатление».

— Итак, мистер Черрел, по вашему мнению, в данном случае была допущена ошибка?

— Да, сэр, я в этом убеждён.

Девушка у скамьи подсудимых поднесла к глазам платок. И Динни с внезапным возмущением почувствовала, насколько унизительно положение девушки. Стоять вот так перед всеми этими людьми, даже если она совершила то, в чём её обвиняют! Почему она не вправе предложить мужчине составить ей компанию? Ведь его же никто не заставляет соглашаться.