Меньшой потешный - Василий Авенариус

— Что делать, дорогая мадам! Служба — не дружба! — отвечал Меншиков. — Денщик дома гляди за господином своим в оба, а вышел господин за дверь — денщик шагу за ним сделать не смей.

— Вот то-то ж и есть! Ты, стало быть, скучаешь?

— Где нам скучать, мадам! До скуки ль, коли с утра до вечера барабанный бой да флейты.

— Пора бы, кажись, уняться от этого баловства!

— Нет, мадам, — убежденно возразил Меншиков. — Это у нас уж не баловство. Что день — к нам в потешную дружину записываются новые охотники, да не один лишь черный народ, а комнатные его величества люди из «изящных фамилий». Да как Нестерову и Зоммеру вдвоем со всеми новобранцами зараз не управиться, то государь наш завербовал уж в Москве и тут, в Немецкой Слободе, шотландцев и немцев, что прошли у себя дома воинские артикулы.

— Слышала, милый, слышала и дивилась им! — сказала мадам Фадемрехт.

— Да ведь они назначены с места либо штаб-, либо обер-, либо унтер-офицерами. Сам государь-то назвался рядовым барабанщиком, дабы все воинские чины прямыми заслугами пройти. Поглядели бы вы только, мадам, на наших молодцов потешных!

— Слава Богу, видела, шляются тоже по Слободе нашей: в темно-зеленых кафтанах чуть не до колен, в чулках, штиблетах, тупоносых башмаках, кожаных или лосиных перчатках да в черных шляпах с круглыми полями — этак набекрень, точно важные господа какие!

— А что же, разве нехорошо? Государь наш намыслил еще заместо этих круглых шляп завести треуголки, как нонче у немцев. А посмотрели бы вы их во фронте при оружии: офицеры — с пиками, сержанты да каптенармусы — с «лебардами», постарше рядовые — с «фузеями» одноствольными и двуствольными, а рекруты — с самопалами и все-то, известно, при саблях. Как выстроятся в ряды, под барабан да флейты, да литавры пойдут маршировать в ногу: «раз-два! раз-два!» как сомкнутся в колонны либо разбегутся врассыпную и заведут мнимый бой, зачнут тебе палить — трах-тарарах! — глядеть да слушать любо-дорого!

— Ну, да! А генерал-то Гордон отчего отказался играть с вами в солдатики?

Маленький царский денщик покраснел и замялся.

— Не то, чтобы отказался… Но он тут, сами знаете, наездом только из Киева. Зато не кто иной, как он же указал государю на своих земляков-шотландцев в Немецкой Слободе и помяните мое слово: Гордон станет еще царю нашему правою рукою!

— Давай Бог!

Не одна Фадемрехтова с этих пор, а можно сказать — все подмосковное население с неослабевающим интересом следило за воинскими упражнениями молодого царя. Стольник Головкин, как было известно, то и дело должен был поставлять в Преображенское из Оружейной Палаты всякие воинские снаряды: и пороху-то, и дроби свинцовой, и «лебард», и палашей, и «кончер» (род мечей), и «пищалей» всяческих — золоченых, винтованных, духовых и скорострельных о десяти зарядах, и «посольских» булатных топоров, и «бунчуков» крымских с хвостами…

Не довольствуясь уже своим Преображенским, Петр целыми днями делал со своими потешными объезды и «походы» в ближайшие окрестности Белокаменной. Но во все эти отлучки маленький денщик обязательно должен был брать с собою шахматную доску, расписанную по золоту разными красками, и коробочку с шахматными фигурами, искусно вырезанными из слоновой кости, потому что вечером, после утомительной воинской игры Петр Алексеевич отдыхал за умственной игрою — шахматами.

Царевна Софья Алексеевна со времени встречи с младшим братом 30 мая 1683 г., на Воробьевых горах заключилась снова в своем кремлевском тереме, и хотя до нее так же долетали туда слухи о воинских забавах брата, но она относилась к ним, по-видимому как ко всякой другой ребяческой затее: чем бы, дескать, дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

Между тем забавы эти принимали все более обширные размеры. В вечерние часы, перед сном неугомонный Петр поверял своему неразлучному денщику «Данилычу» (как начал звать он теперь Меншикова) роившиеся у него в горячей голове новые планы и предприятия; а тот, имея природную способность мигом усваивать себе чужую мысль, подбивал еще своего царственного господина на всякие новшества, придавал им окончательно практическую форму.

Раз в самом начале 1685 года, середи ночи Меншиков, спавший в сенях, рядом с опочивальней молодого государя, был разбужен громким окликом Петра.

— Ступай-ка сюда, Данилыч, да накройся чем-нибудь потеплее, чтобы не остудиться. Садись ко мне: мне надо кой о чем важном потолковать с тобою… Изволишь видеть, — начал Петр, когда денщик примостился у ног его на краю кровати, — доселе мы с нашими потешными обучались одному только пешему строю в открытом поле, о крепостной же науке, фортификации мы и понятия не знаем. Так вот, дабы изведать на деле осадный куншт и хождение на штурм, не соорудить ли нам потешную фортецию, а?

— Крепостцу, государь? Да отчего бы и не соорудить! — воспламенился тотчас счастливою мыслью Меншиков. — Благо, зимнее время: по санному пути живой рукой навезли бы бревен…

— Вот-вот! — подхватил Петр, ободренный таким сочувствием маленького советника. — Только где бы ее лучше построить: тут ли в Преображенском или подалей где? Коли тут под рукой, так недалеко по крайней мере каждый день в поход идти.

— А вот что, государь, — сообразил мигом смышленый денщик. — Ведь крепостца-то этакая должна быть точно крепка, неприступна. На Воробьевых горах ей было бы, пожалуй, самое подходящее место. Но туда отселе далеконько — это раз, а потом, как проведает еще царевна Софья Алексеевна…

— Верно! Там не годится, — быстро перебил Петр. — Так где же лучше-то по-твоему?

— Да здесь же, на Яузе, только насупротив отсюдова, на том берегу: все же не так просто и скоро через реку под крепостцу подобраться. Там же по бокам две рощицы — Лосиная да Лебяжья: есть где осаждающим укрыться.

— Ай да Данилыч! — воскликнул Петр. — Так тому стало, и быть.

Глубоко в ночь, до первого просвета утренних сумерек совещались еще царь-отрок со своим денщиком о подробностях задуманного предприятия, и перед живым воображением обоих как бы воочию восстала на том берегу Яузы в совершенно законченном виде небольшая крепость с срединной башенкой, с подъемным через реку мостом, с земляным валом и прочее. Даже имя новой фортеции было тут же придумано Петром.

— Назовем ее Пресбургом. Такой город, знаешь, в Венграх столицею есть, — пояснил он недоумевавшему денщику.

Стремительно быстрый в своих решениях Петр не любил откладывать их исполнение в долгий ящик. С февраля месяца того же 1685 года по зимнему еще пути на противоположный берег Яузы, между рощами Лосиной и Лебяжьей, стали свозиться всякие строительные материалы: бревна, брусья и доски, железо и камень; а с первым весенним теплом усердно закопошились там, как пробудившиеся от зимней спячки муравьи, сотни землекопов, каменщиков и плотников. Само собою разумеется, что дело не обошлось без руководства знатоков-иноземцев из Немецкой Слободы.

К осени на той стороне Яузы возвышалась уже вчерне целая «фортеция»: два жилых домика с высокою деревянною башнею; при них необходимые служительские избы, оружейные амбары и навесы. Широким полукругом вокруг строений, начиная от реки и опять до реки, был возведен бревенчатый забор, окруженный снаружи высоким «барбетом» — земляною насыпью, покрытою в крепостце дерном, а снаружи обшитою бревнами, с «бруствером» для стрельбы из пушек. Через Яузу полагалось перекинуть два небольших подъемных моста: один — к селу, другой — к царским конюшням. Для переправы же более грузных повозок — карет и рыдванов — должны были служить плавучие плоты у укреплявшихся сваями берегов — «террас».

Нетерпеливый Петр ежечасно, ежеминутно, можно сказать, торопил работами, чтобы еще осенью иметь возможность испытать свои силы в «осадном кунште». Меншикову не раз приходилось успокаивать, урезонивать его, что нельзя же наперед не покрыть зданий тесом, не настлать полов, не поставить печей, не навесить дверей, не вставить и оконных стекол, не говоря о надлежащей окраске домов внутри и снаружи, чтобы они мало-мальски-то хоть были на царское жилье похожи.

— Да в походе-то разве разбирать положено? — запальчиво возражал Петр. — Иной раз ведь и на голую землю, под дождем и снегом ляжешь.

Однако вплоть до Пасхи следующего 1686 года главнейшие работы еще затянулись. Тут, на Фоминой, едва только тронулся лед на Москве-реке и Яузе, новая фортеция Пресбург была освящена «огнем и мечом».

X

Над селом Преображенским словно грозовая буря разразилась. Воздух сотрясался неумолчным грохотом пушек и ружейным треском, так, что оконные стекла во всех домах села дребезжали. Население, как местное, так и окружных слобод и сел, высыпали как на пожар, и столпилось на берегу Яузы, заглядываясь на ту сторону реки, где происходил штурм новой царской крепостцы, Пресбурга.