Волчий корень - Юлия Игоревна Андреева

Да кто его проверять станет: куда надо, туда и везут. Никто за нами не поехал, не проследил. За что про что, не спросил. Своя хата с краю. Так что маскировка получилась что надо. Но только, когда я к старику своему за ответами поеду, чур, как прежде, сопровождающих со мной не посылать, потому как он никого не разрешает с собой приводить.

— Боишься, что узнаю, где твой волхв обретается, и сам туда в гости наведаюсь? — сощурился Иван. — Что я — православный государь, отказавшийся от злата-серебра и носящий простую монашескую одежду, что я — исполняющий обязанности игумена, смиренно звонящий к заутрене, деток своих созывающий на святую молитву, поющий на клиросе и молящийся денно и нощно о милости Господней, — что я захочу оскверниться общением с нечистым колдуном? Да в уме ли ты, Кудесник?!

— Да разве ж я об этом хотел сказать? Вот ведь язык у меня — не язык, а лопата. Не умею правильно объяснить. Прости меня, государь. Просто старик уж больно древний, как бы не помер со страху, а ведь он нам нужен. Тут уж приходится ловчить да осторожничать… не серчай на меня государь, не прогневайся.

— На все у него ответ найдется. Но на тебя и прежде поступали жалобы, что собачьей головы не возишь с собой.

— А у него волчья имеется, — усмехнулся вошедший в это время в горницу Афанасий Вяземский. — Сам полюбуйся, государь, под ферязью прячет, сучий потрох.

— Покажи волка. — Иван протянул руку, дознаватель был вынужден подчиниться и, сняв с шеи медальон с волчьей головой, положил его на ладонь государя.

— Мне только кажется, что похожий медальон носил Всеслав Брячиславич20 — князь-оборотень, которым по сей день детей пугают, или это действительно он? Вот и Афанасий Иванович считает, что все Волковы дальние потомки полоцкого князя? Скажешь, не знал? — Царь брезгливо бросил в руки Юрия медальон, отряхнув пальцы, точно коснулся чего-то нечистого.

Волков пожал плечами.

— Ну ладно. Если все правда, и Всеслав твой предок, тогда понятно, от кого у тебя дар. Колдовской дар. И нет смысла какого-то древнего старца приплетать. Все давно проверено, все разведано. Скажи, Малюта.

— Когда Юрке Волкову было поручено узнать, куда вдова купца Загибина кубышку прячет, он ни к какому старцу не ездил. У терема вдовы был, внутрь заходил.

Там его несколько человек видели. Дальше дома у себя сидел, сутки носа на улицу не казал. А потом, прежде чем в Александровскую слободу с отчетом явиться, большой круг сделал, будто бы откуда-то возвращался.

— И что же он дома у себя делал? Может, старец не за тридевять земель, не в глухом лесу от людей хоронится, а у нашего Кудесника в теплой горнице обретается, — ядовито улыбнулся государь.

— Нет, в доме его точно нет. Я бы знал. — Малюта вытер пот со лба, покосившись на огромную печь. — Книжки латинские читал, изюм черный вкусный ел, кваском запивал, да с девкой своей Аленой на перинах миловался. Ни с кем не встречался, даже не писал ничего. В другом разе, когда расследовал убийство двух отроков, тоже ни к кому не ездил, все время был на виду у моих людей либо дома отсиживался.

— Вот и получается, милый друг, что все эти годы ты дурачил своего государя, выдумал какого-то несуществующего волхва, а на самом деле — ты у нас волхв, и не древний, одной ногой в могиле, а самый что ни на есть настоящий, красивый и румяный, кровь с молоком.

Волков пытался придумать хоть что-нибудь, но ничего не получалось. Все, что он понял: соглядатаи даже в его доме следят за каждым его шагом, а значит, на этот раз не получится отвертеться. Попал так попал.

— Ну что не весел, сокол ясный? Станешь настаивать, что старик все же существует, что ты получишь мой новый приказ и не мешкая отправишься к нему или, может, довольно уже сказок?

— Довольно. Прости меня, государь. — Волков покаянно опустил голову. Рядом дышал в ухо мерзкий Малюта, должно быть уже предвкушая, как станет рвать жилы главному цареву дознавателю.

— За что простить? — ухмыльнулся Иван. — За то, что все порученные тебе дела ты до сих пор исполнял? Что за всю твою службу мне ни одного не раскрытого убийства? Ни одной не разгаданной загадки? За это просишь прощения?

— За обман невольный. Все это время я твои задания выполнял, а старика приплел, потому как боялся, вдруг прогневаешься да велишь отыскать моего колдуна да в срубе спалить. Поедут за ним и не найдут. Колдун — на то и колдун, чтобы опасность почуять и исчезнуть со всем своим добром, с хозяйством, собаками и домочадцами.

— Ну, порадовал так порадовал. Я-то, бедный, думал, что коли колдунчик наш такой старенький, не ровен час помрет, а как мы тогда будем следствия наши проводить? Как врагов да воров на чистую воду выводить? Ну, молодец! Ты, Волков, меня старше лет на пять? Послужишь мне еще… не то что твой измысленный старец… — Царь весело подмигнул Вяземскому, и тут же уголки его капризных губ опустились, лицо мертвенно побледнело, послышался замогильный голос: — А скажи мне, Малюта, могу ли я — православный государь, что целью своей жизни избрал насаждение добрых семян православной соборности, очищение жизни от плевел еретических мудрствований да чужебесия, — терпеть подле себя колдуна поганого?

Волков кинул взгляд на окно: даже если получится добежать — костей не соберешь. Обратно же хода нет. За дверью стоят содружиники-сотоварищи, все при оружии. Прорывайся — не прорвешься.

— Ну ладно, что это мы о грустном. Ты же ни на кого порчу не наводишь, а если и ворожишь, то ради всеобщего блага. Я ведь правильно излагаю? А пригласил я тебя, друг сердечный, вот с чем. — Иван развернулся и сделал пальцами нетерпеливый брезгливый жест, мол, все вон. Сам сел на застланное шкурами кресло, велев Волкову приблизиться. Горница тотчас опустела, только верные Скуратов и Вяземский без дополнительных приглашений подсели к столу. Волков последовал их примеру.

— Покровский монастырь знаешь?

— Проезжали лет семь назад, видел. Внутрь не входил.

— Войдешь. — Государь криво улыбнулся. — Во все войдешь, никто от тебя ничего в моем царстве-государстве впредь ничего запирать не посмеет, потому, как для этого дела будет у тебя особый допуск, волшебный ключик, открывающий все двери без ограничения. Захочешь — в казну мою заглянешь, сколько нужно, золота да каменьев драгоценных загребешь, а казначей тебе только кланяться в ножки станет, слова дурного не скажет. Пожелаешь в оружейную или на конюшню —