Величайшее благо - Оливия Мэннинг

на широкий, обсаженный деревьями бульвар, который вел за город. Деревья стояли почти голые, а уцелевшие листья так иссохли, что болтались, словно хлопья пепла, вылетающие из костра.

Почти стемнело. В небе сияли звезды. Сидя в пропахшей лошадиным духом повозке, Гай и Гарриет держались за руки и в этот момент были близки как никогда. Они были одни, вдали от дома, в охваченном войной мире.

Смутившись от этих мыслей, Гай показал на арку в конце дороги.

— Это Триумфальная арка, — сказал он.

— Восточный Париж, — сказала Гарриет чуть насмешливо: они не сходились во мнении по поводу красоты Бухареста. Гай провел здесь первый год своей взрослой свободной жизни, здесь он впервые стал жить на собственный заработок. Он полюбил Бухарест, но Гарриет, уроженка Лондона, ревновала мужа к этому периоду его жизни и не спешила разделять его любовь.

— Из чего она сделана? Мрамор?

— Из бетона.

Арку выстроил жулик, который использовал некачественный бетон. Когда арка рухнула, его посадили в тюрьму, а арку отстроили заново в честь Великой Румынии — страны, появившейся на свет в 1919 году, когда Королевство Румыния получило русские, австрийские и венгерские земли за то, что присоединилось к войне на стороне победителей.

— Так она и обрела свои восхитительные формы, — подытожил Гай. — Как и все, кто нажились на войне.

Мимо с ревом пронеслись гоночные автомобили, водители которых непрерывно давили на педаль акселератора и гудели. Лошадь, которая в свете фонаря оказалась совершеннейшим скелетом в поношенной шкуре, никак не отреагировала на шум. Не дрогнул и кучер, который кулем возвышался на козлах.

— Скопец, — прошептал Гай. — Местная достопримечательность. Это русская секта. Они считают, что для достижения благодати люди должны быть совершенно плоскими — и мужчины, и женщины. Поэтому после рождения ребенка устраивают невероятные оргии, впадают в транс и кастрируют себя.

— Господи! — воскликнула Гарриет и уставилась на обширную бархатную спину евнуха, после чего перевела взгляд на темные просторы Мунтении[9], среди которых, словно свадебный торт на блюде, возвышался Бухарест. — Варварская страна.

Когда повозка остановилась у «Павла», одного из крупнейших ресторанов под открытым небом, шум автомобилей перекрыл визг цыганской скрипки. За живой изгородью царил хаос.

Народу было битком. Серебристые лампы, развешанные на деревьях, ярко освещали морщинистые стволы, гравиевые дорожки и лица гостей, которые, все потные от предвкушения вкусной еды, с обезумевшим видом требовали немедленно их обслужить. Кто-то стучал ножом по бокалу, другие хлопали, некоторые причмокивали губами, а остальные хватали официантов за фалды с криками: «Domnule! Domnule!»[10] — потому что в этой стране даже самых недостойных звали господами.

Запыхавшиеся и растрепанные официанты отбросили всякую вежливость и убегали, не дослушав заказ. Посетители выкрикивали что-то в пустоту, потрясая кулаками, и выражали свое негодование гневными речами и жестами. В этом шуме почти не слышалось смеха.

— Все так сердятся, — сказала Гарриет, которая поддалась атмосфере и сама стала отчего-то сердиться.

Официант налетел на Принглов, словно разгневанная птица, и сообщил, что они стоят на пути в кухню. Они отодвинулись, а он бросился к открытому окну и гаркнул в него, перекрикивая царивший на кухне шум. Повара не обратили на него никакого внимания, только продолжали морщиться в чаду гигантской жаровни. Официант грохнул кулаками по подоконнику, и тут один из поваров бросился к нему и наполовину высунулся из окна, словно разъяренная собака на цепи. Он ударил официанта, и тот повалился на пол, не переставая что-то говорить.

— Румыны так веселятся, — сказал Гай и отвел Гарриет в укромный уголок, где под виноградными лозами на столе была разложена еда.

В центре высился пышный букет из кусков жареного мяса: отбивные, стейки и филе, окаймленные цветной капустой. Баклажаны размером с дыню были свалены в кучу, рядом стояли корзины с артишоками, мелкими коралловыми морковками, грибами, горной малиной, персиками, яблоками и виноградом. На одной стороне выстроились французские сыры, на другой — икра, серая речная рыба во льду и лобстеры и лангусты, шевелившиеся в темной воде. Птица и дичь были без разбору свалены в кучу на земле.

— Выбирай, — сказал Гай.

— Что мы можем себе позволить?

— Да всё что угодно. Здесь неплохая курица.

Он показал на гриль, где на вертелах бронзовели птички.

Услышав голос Гая, стоящая рядом женщина резко обернулась, смерила его осуждающим взглядом и спросила по-английски:

— Вы англичанин, да? Английский профессор?

Гай подтвердил, что это именно он.

— Эта война, — сказала она, — ужасна для Румынии.

Ее муж отвернулся, всем своим видом показывая, что не участвует в разговоре.

— Англия обещала, — сказала женщина. — Англия должна защитить нас.

— Разумеется, — ответил Гай, словно обещая ей свою личную защиту. Он приветственно улыбнулся ее супругу, и тот тут же ожил, закивал и заулыбался.

— Даже если на нас не нападут, — снова заговорила женщина, недовольная тем, что ее прервали, — будет дефицит.

Она опустила взгляд на свои туфли на каблуках, которые казались слишком тесными для возвышающихся над ними ног, и продолжала:

— В прошлую войну был дефицит. Мой папа однажды купил мне войлочные туфли за две тысячи леев. Я надела их в школу, и у них тут же порвались подошвы. А еда! Если в Румынии будет недоставать еды, это будет просто ужас!

Гай со смехом указал на выставленную перед ними еду.

— Разве в Румынии может кончиться еда?

— Думаете, нет?

Она взглянула на мужа. Тот пожал плечами и снова улыбнулся.

— Это правда, — признала женщина. — У нас много еды.

Наконец Гая отпустили.

— Свободных столиков нет, — сказала Гарриет, которая тем временем наблюдала за происходящим в ресторане.

— Не волнуйся.

Гай уверенно повел ее к столу, на котором стояла табличка «Rezervat».

— Nu, nu, domnule, — вмешался старший официант и показал на столик у оркестра.

Гарриет покачала головой:

— Там слишком шумно.

Официант недовольно заворчал.

— Он говорит, что нам еще повезло найти столик во время войны, — перевел Гай.

— Скажи ему, что это их война, а не наша. А нам нужен столик получше.

Старший официант заломил руки и позвал помощника, чтобы тот разобрался с Принглами. Помощник, уворачиваясь от суматохи, словно игрок в регби, отвел их на платформу, где стояло несколько привилегированных столиков. Убрав с одного из них табличку, он указал на этот стол жестом фокусника, демонстрирующего ловкий трюк. Гай сунул ему несколько мелких купюр.

Устроившись на возвышении, Принглы стали разглядывать оркестр, который сидел за чугунной оградой, украшенной лампочками, ветками и позолоченными апельсинами, и трудился, силясь заглушить гомон толпы. Инструменты так надрывно ревели и трубили, что наводили на мысли скорее о бессильной ярости, чем о безудержном веселье.

Гай сдвинул очки на кончик носа и попытался сосредоточиться на происходящем вокруг.