Последний алхимик - Юрий Корчевский

В избу Антипа вернулся к позднему обеду, полный впечатлениями. Кому из современников Никиты удастся своими глазами поглядеть, окунуться в жизнь средневековой, царской Руси?

Пообедали щами зелёными с крапивой, гречневой кашей, обильно сдобренной льняным маслом. Хлеб тёплый ещё, недавно из печи. Настолько вкусен, что Никита его один вместо обеда ел бы. Куда умение у современников ушло? А на запивку сыто. А уж после обеда вздремнуть – святое дело. Послеобеденный сон плавно перешёл в ночной. И привиделся ему сон, яркий, как наяву. Вроде стоит он с Антипом перед самим царём. Не видел он царскую особу никогда, но облачение золочёное, трон, царедворцы вокруг каждое слово повелителя ловят. А рядом с царём сам Борис Годунов, коим он его на старинной картине видел. На алхимика и подмастерье, то есть на Никиту, смотрят ласково, говорят что-то. А звуков не слышно. Проснулся Никита рано, за окошком темно ещё, с бьющимся сердцем. Что бы это могло быть? Вещий сон или судьба предупреждала? Раньше, в своём времени, сны видел, как и каждый человек. Но сны или о событиях с коллегами по работе, или фантазии – лето, море, отдых, женщины. Куда без них? А тут царь! В дрожь бросает, всё же персона значимая.

Государь Фёдор Иоаннович был слаб здоровьем, нуждался в опеке, да и молод. Умирая, царь Иван поручил его попечению пяти бояр, Пентархиуму. Князья Мстиславские и Шуйские, Богдан Бельский, Никита Романович Юрьев и Борис Годунов. Романов вследствие тяжёлой болезни в 1584 году отдалился от дел. Постепенно всю власть сосредоточил в своих руках потомок татарского мурзы Годунов, который ещё при Иване IV выдвинулся браком с Марией, дочерью Малюты Скуратова, заплечных дел мастера и начальника опричников.

Борис был умён, хитёр, ловок. Но притом в начале опеки действовал в интересах царя и государства, практически был правителем, серым кардиналом.

При восшествии на престол царь объявил милости – уменьшил налоги, возвратил свободу многим знатным людям, отсидевшим в темницах по десять, а то и по двадцать лет. Возвёл в боярское звание князей Дмитрия Хворостинина, Андрея и Василия Шуйских, Николая Трубецкого, Шестунова, обоих Куракиных, Фёдора Шереметева, а также трёх Годуновых, братьев Ирины. Сам Борис получил знатный сан конюшего, титул ближнего боярина, наместника двух царств – Казанского и Астраханского. А кроме того, получил восемьсот тысяч серебряных рублей, богатство огромное. Мог вывести на поле бранное до ста тысяч воинов, которых содержал за свой счёт. Сила, с которой нельзя не считаться.

В царствование Фёдора Руси были возвращены уступленные Иваном IV Швеции Иван-город и Поморье. В южных степях появились Курск, Ливны, Кромы, Воронеж, Белгород, Оскол, Валуйки. На правом берегу Волги возникли Санчурск, Саратов, Переволока, Царицын. На берегах Белого моря вырос из поселения город Архангельск. При нём значительно увеличился приём иностранцев на воинскую службу. В первую очередь для обучения «иноземному строю». А поскольку платили иноземцам неплохие деньги, от 18 до 60 серебряных рублей в год, да наделы и поместья с крепостными крестьянами, не стоило опасаться бунтов. Всё же полторы тысячи хорошо обученных наёмников – это сила.

Но род Рюриковичей оказался выморочным. В 1591 году в Угличе при странных обстоятельствах погибает от ножа младший брат царя Фёдора, царевич Дмитрий. У Фёдора детей не было, и древний род прервался. После смерти Фёдора, в феврале 1598 года, по предложению патриарха Иова дума избрала царём Бориса Годунова.

Но это будет немного позже. А сейчас, после хорошего отдыха, Никита умылся, съел стянутую со стола горбушку хлеба. Ну привык он есть с утра, привычка многолетняя, и до позднего завтрака у Антипа выдерживал с трудом. Тихонько в подвал по лестнице сошёл. Чего время зря тратить? Горн разжёг, дело не быстрое. Пока дрова хорошо разгорятся, пока уголь от них займётся. Породу положил в бадейке. Воду из колодца тоже принести надо, о водопроводе не слышал никто. Значительно позже, когда всё готово было, в подвал Антип спустился.

– А я тебя везде ищу. Благо дым от горна учуял. Грешным делом подумал, что сбежал.

– Зачем? Крыша над головой есть, харчи. От хорошего лучшего не ищут.

– Верно. Приступаем.

Оба фартуки надели, за дело принялись. Пока порода нагревалась, да потом амальгаму выпаривали, намаялись, вспотели. Уж больно дух тяжкий в подвале и жарко от горящего горна. Плавка оказалась удачней предыдущих, киноварь не только ртутью оказалась богата, но и златом-серебром.

С видом знатока Антип молвил.

– Деревня есть под поляками, называется Никитовка. Деревенские втихомолку копани делают, как норы, киноварь добывают кайлом и проезжающим купцам продают. Похоже, оттуда.

С чувством исполненного долга завтракать пошли, а солнце почти в зените. Антип засобирался, в подвал полез. Никита было за ним, а хозяин остановил.

– Отдыхай.

И не в отдыхе дело, как понял Никита. Не хотел, чтобы подмастерье про тайник знал. Никита полагал, что Антип злато-серебро в мешочки сложит, а получилось наоборот. Антип из подвала вышел, подкидывая в руке мешочек, в котором побрякивало. Никита понял – серебро. Говорил же Антип, что у златокузнецов металл на монеты меняет. Ещё бы не быть Антипу довольным, одного золота не меньше золотника выплавили. В переводе на современные меры – больше четырёх граммов, точнее, 4,26. Конечно, точных весов в подвале не было. Да серебра два золотника.

Никита на ветерке уселся. Антип вернулся быстро, часа не прошло. К Никите подошёл, мешочком с монетами встряхнул.

– Слышь, как звенит?

И снова в подвал. Только дурак бы не догадался, что тайник там. Ох, беспечен хозяин! Как бы беду не навлёк! Как в воду смотрел Никита. Видимо, на торгу лихие людишки усмотрели серебро, не исключено, что златокузнецы «подсказали». Зависть, она во все времена существовала. Ювелиров понять можно. Ходит неизвестно кто, серебряные и золотые слитки, причём не самородные, на деньги меняет.

Спать улеглись. Антип с супружницей в избе, Никита в комнатушке в амбаре. После трудового дня в не самых комфортных условиях спалось хорошо. Только далеко за полночь шум услышал Никита, проснулся, насторожился. Не исключено – хозяин в отхожее место ходил. Но разговор тихий, мужской. В доме из мужчин один Антип, уже подозрительно. Антип двери в избу закрывал, от комаров, да чтобы тепло сохранить, но не запирал на засов. Никита поднялся, свою дверь приотворил, к щели приник. Две тени во дворе, на крыльцо взошли. Явно с недобрыми целями, в гости за полночь не ходят. Что делать? Никита по жизни не боец, не дрался. И оружия в помине никакого. Конечно, по сравнению с местными жителями крупным выглядел, акселерация веками шла. Почти на голову выше остальных мужчин, да и крепок, ловок. И ещё одно обстоятельство заставило замешкаться, законов не знал. Что он вправе делать, а что нет? Между тем пришельцы ночные дверь в избу отворили, в сени вошли. Ожидать, когда они зло сотворят, Никита не стал. Случись худое, смертоубийство, тати сбегут, а все подозрения на него падут. Раньше не видел никто, где раньше жил – неизвестно. Выскользнул во двор, добежал до дровяника, схватил топор. Увереннее себя почувствовал, на крыльцо взлетел, в открытую дверь ворвался. А разбойники уже в избе. Темно там, им сориентироваться надо, где хозяин почивает. Никита сразу закричал.

– Антип, берегись! Разбойники в избе!

На голос его один из непрошеных гостей кинулся, в руке нож блеснул. Тут уж о собственной жизни забота. Никита топором взмахнул, в последний миг перед ударом топорище повернул и набегавшего не остриём ударил, а обухом. Хрясь! Разбойник кулём на дощатый пол упал. А Антип спросонья кричит:

– Рятуйте, люди добрые!

А кто поможет, кроме Никиты? Но вскочил хозяин, выскочил из спальни в одном исподнем. Тать между двух огней оказался. Впереди хозяин, сзади неизвестно кто с топором. Никита хозяину кричит.

– Я его не выпущу, а ты лучину запали!

Тоже не подумавши крикнул. Лучину от углей запалить можно, что в печи кухонной или от лампады перед иконой в углу. Только подойти неизвестный мешает. Пырнёт ножом, и все дела, уравняет шансы, один на один. Всё же Антип сообразил.

– Бей его смертным боем, тать это!

Оставшись в одиночестве, без сообщника, тать запаниковал, к Антипу метнулся, потом к Никите, сообразив, что выход там, а добыча сорвалась.

По Ярославовой правде, да и по поздним уложениям, напавшего разбойника можно было убить без всякого за то наказания, лишь бы свидетель был, видак.

Никита сообразил – нельзя татя упускать, но и убивать нежелательно. Под пытками в Разбойном приказе поведает всё – кто надоумил на Антипа напасть, кто второй, что на полу лежит и не шевелится. Разбойник нож вперёд выставил, замахал им из стороны в сторону, запугивая. Никита, для самого себя неожиданно заорал:

– Ура!

И топором по руке татя ударил, не обухом, лезвием. Разбойник заорал во всю мочь. Сзади на него Антип накинулся, повалил, прохрипел Никите: