Последний алхимик - Юрий Корчевский

– Порода тощая была, а выход серебра вдвое. И золото, которое мы вообще не получаем.

– Можете у себя такожды делать?

– Ничего хитрого, осилим! Нам бы только киновари.

– Будет!

Борис повернулся к Антипу, улыбнулся приветливо. Но обнимать не стал, не по чину, да и одежда на Антипе в пыли, гарью пахнет, химикатами.

– Порадовал ты меня… э… Антип! Не зря тебя в Москву доставили!

Антип сам в улыбке расплылся. Как же, самому Годунову угодил. А Борис повернулся к слугам, приказал.

– Несите.

Каждый из двух слуг принёс, кряхтя от натуги, по свинцовому пушечному ядру. Плюхнули на землю, лица красные от усилий.

– А теперь, Антип-мастер, яви нам небывалое. Обрати свинец в золото.

– Да как же, батюшка! Не могу, не создал философского камня. Время не пришло, далее трудиться надобно!

Помрачнело чело Борисово.

– Зачем же ты алхимиком назвался? Голову мне морочил, время оторвал?

Струхнул Антип. Никита тоже напрягся. Ничего не обходится так дорого, как глупость. Борис шаг вперёд сделал, вперился своими глазами в глаза Антипа.

– Или ты скрываешь? Показать не желаешь?

– Что ты, что ты, боярин! И в мыслях не было, вот как перед Богом!

Антип перекрестился. Но Борис не поверил.

– В темницу обоих! Антипа и этого подмастерье! Пытать обоих, пока не скажут. В первую очередь – этого!

И ткнул пальцем в Антипа. Стража подскочила, вывела алхимика и Никиту со двора, уже не церемонясь, подталкивая. На телегу усадив, повезли. Да не в сторону постоялого двора, а к Кремлю, стены которого показались. И прямиком в Разбойный приказ, хоть Антип и подмастерье не разбойники вовсе. Стражники что-то сказали главному тюремщику, тот кивнул. По лестнице обоих в подвал свели, бросили в камеру. Потолки низкие, сводчатые, окон нет, а вместо одной из стен – решётка. Из коридора надсмотрщики в любой момент видят, чем арестованные занимаются. На полу полусгнившая солома, запах сильный, неприятный. В одном углу параша, в другом бадья с водой и кружка. Никита сразу понял – из камеры сбежать возможности нет. Подкоп не сделаешь, стены каменные, метра полтора толщиной, окна и вовсе нет. Освещение только от факелов на стенах в коридоре. И сыро, с потолка капли срываются. А ещё страшно стало. Замучают ведь до смерти.

Антип вообще в уныние впал. Сидел в углу на сене, раскачивался в стороны.

– Боже, за что мне такие испытания?

Никите жалко его было. А с другой стороны – кто его за язык тянул? На вопрос Годунова ответил бы – рудознатец. Показал бы выплавку драгметаллов, государству тоже польза. И отпустили бы восвояси. До вечера их никто не трогал, но и еды не принесли. Никита себя мысленно похвалил за то, что позавтракал, не брал примера с Антипа. Сколько времени ушло, не понятно. Окна нет, узнать время суток невозможно. В голову дурные мысли лезли, да сон сморил. Потом в коридоре загремели ключами надсмотрщики. Открыли дверь из железных прутьев, схватили Антипа под локти, поволокли, хотя он и не упирался. Позже по коридору прошествовал писец, в одной руке очинённые гусиные перья, в другой – чернильница. После него подьячий и заплечных дел мастер в чёрном колпаке на голове с прорезями для глаз. Пыточная была недалеко от камеры, и когда говорили громко, Никита отчётливо слышал. Подьячий вопросы задавал. Сначала простые – имя и фамилия, где проживает, чем занимается. Потом пошли вопросы о философском камне, о золоте. Сколько добыл, где хранит, что с ним делал? Антип отрицал всё – камня не имел, золото и серебро получал плавкой из руды. Вскоре послышались удары, Антип стонать начал, вскрикивать. А потом и вовсе кричать. Никита уши руками прикрыл. Не было сил слушать, как пытают Антипа. В принципе – неплохой мужик. Не без недостатков – скуповат, похвалиться любит. Но за это же не пытают. Не заслужил он такого обращения, и не от разбойников – от государства. Не было за ним вины, Никита точно знал. У самого на душе тоскливо. Как представил, что после Антипа за него примутся, мурашки по коже побежали. Надо было бежать, когда имелась возможность это сделать. А теперь сложно из-за решётки выбраться. Но и ждать, пока палач искалечит, не в его характере.

Вопли истязаемого Антипа стихли. Надсмотрщики принесли Антипа в камеру, швырнули на пол. Лицо окровавлено, на спине рубаха разорвана, кожа вспухла багровыми рубцами от ударов палкой. Хорошо ещё, не кнут. Если из бычьей кожи, да вымоченный в солёной воде, да в умелых руках, кожу рассекает вместе с мышцами, а то и рёбра поломать может. Никита оторвал кусок исподней рубахи, смочил водой, обтёр лицо и спину Антипу. Тот в себя пришёл, прошептал.

– Пить!

Никита кружкой воды из бадьи зачерпнул, приподнял голову хозяину, дал напиться. Хотя какой же он сейчас хозяин, положение с Никитой равное.

– Наклонись, – прошептал Антип.

Никита просьбу выполнил.

– Зря я тебя не послушал. Бежать надо было. Не представляешь, как больно!

– Не представляю, но слышал крики твои.

– Крепился сначала, крестик нательный зубами сжимал, молитвы Всевышнему возносил, а не выдержал.

– Сказал им что-нибудь?

– А что я могу, если философский камень не создал. Они не верят.

– Зря говорил, что алхимик. Сказал бы Годунову, что рудный мастер, выплавляешь только.

– Поздно теперь. Не зря говорят: русский мужик задним умом силён.

Помолчали. Хотелось есть, а ещё страшил завтрашний день. На сегодня истязания кончились, потому что и писарь, и палач, и подьячий ушли, Никита сам видел. Прошли мимо камеры и голову в сторону Антипа не повернули. Для них он расходный материал.

– Никита, вырваться тебе надо. А как сбежишь, прямиком в Тверь. Бери супружницу мою и в Торжок. Там родня её проживает. Пусть возьмёт из подвала… Ну, она знает. А ты себе эликсир забери. Если мне выйти из темницы удастся, я её в Торжке найду.

– Антип, просьбу твою исполню, о чём обет даю. Загвоздка только в том, что в темнице я, как и ты. И отсюда вырваться невозможно. Сам видишь, кругом железо и камень.

Конец ознакомительного фрагмента.