КАПУСТА БЕЗ КОЧЕРЫЖКИ - Евгений Лукин

Разогнанная дружными мощными гребками, лодка шла сквозь века. В зыбких полупрозрачных сугробах межвременного тумана длинной тенью скользнул навстречу острогрудый челн Степана Разина. Сам Стенька стоял на коленях у борта и напряженно высматривал что-то в зеленоватой волжской воде.

— Утопла, кажись, — донесся до путников его расстроенный, приглушенный туманом голос, и видение кануло.

Вдоль бортов шуршали и побрякивали льдышки — то ли шуга, то ли последние обломки ледохода.

Без десяти десять лодка вырвалась из тумана как раз напротив дебаркадера с надписью «Баклужино». Пристань была полна народу. Присевший у руля на корточки Чертослепов мог видеть, как по мере приближения таращились глаза и отваливались челюсти у встречающих.

Что и говорить, экипаж выглядел живописно! Далече, как главка на церкви, сиял шлем Афанасия. Пламенела лисья шапка Намазова. Рубища и парча просились на полотно.

На самом краю дебаркадера, подтянутый, безукоризненно выбритый, в неизменном своем бежевом плаще, стоял майор Седьмых, а рядом еще один товарищ в штатском. Пожалуй, эти двое были единственными на пристани, для кого внешний вид гребцов неожиданностью не явился.

До дебаркадера оставались считанные метры, когда, рискуя опрокинуть лодку, вскочил Шерхебель.

— Товарищ майор! — закричал он. — Я имею сделать заявление!

Путаясь в полах дорогого восточного халата, он первым вскарабкался на пристань.

— Товарищ майор! — так, чтобы слышали все встречающие, обратился он. — Во время заезда мне в руки попала ценная коллекция золотых вещей тринадцатого века. Я хотел бы в вашем присутствии сдать их государству.

С каждым его словом физиономия второго товарища в штатском вытягивалась все сильнее и сильнее.

Майор Седьмых улыбнулся и ободряюще потрепал Шерхебеля по роскошному парчовому плечу. Затем — уже без улыбки — снова повернулся к гребному устройству.

— Гражданин Намазов?..

Машинистку уволили.

Над Намазовым хотели устроить показательный процесс, но ничего не вышло — истек срок давности преступления.

Электрик Альбастров до сих пор лечится от алкоголизма.

Что же касается Шерхебеля, то, блистательно обведя вокруг пальца представителя таможни (ибо незнакомец на дебаркадере был именно представителем таможни), он получил причитавшиеся ему по закону двадцать пять процентов с найденного клада и открыл кооператив.

Замдиректора по быту Чертослепов ушел на пенсию по инвалидности. А недавно реставраторы Эрмитажа восстановили уникальную икону тринадцатого века, названную пока условно «Неизвестный мученик с житием». В квадратиках, располагающихся по периметру иконы, представлены моменты трудной биографии неизвестного мученика. В первом квадратике его сжигают в каком-то челноке, далее он показан связанным среди сугробов. Далее его бичуют сначала татары, потом — судя по одежде — русские язычники. В квадратике номер семнадцать его пытается удавить арканом некий разбойник весьма неопределенной национальности. Последние три картинки совершенно одинаковы: они изображают неизвестного мученика посаженным на кол. Озадаченные реставраторы выдвинули довольно остроумную гипотезу, что иконописец, неправильно рассчитав количество квадратиков, был вынужден трижды повторить последний сюжет. И везде над головой мученика витает некий ангел с огненным мечом и крыльями бежевого цвета. На самой иконе мученик представлен в виде изможденного человека в лохмотьях, с лысеющей головой и редкой рыжеватой растительностью на остреньком подбородке.

А Афанасия Филимошина вскоре после мероприятия вызвали в военкомат и вручили там неслыханную медаль «За оборону Рязани», что, кстати, было отражено в местной прессе под заголовком «Награда нашла героя».

И это отрадно, товарищи!

РАЗРЕШИТЕ ДОЛОЖИТЬ!

Солдатская сказка

Глава первая

О воин, службою живущий! Читай Устав на сон грядущий, И утром, ото сна восстав, Читай усиленно Устав.

— Рядовой Пиньков!

— Я!

— Выйти из строя! — скомандовал старшина, с удовольствием глядя на орла Пинькова.

Рядовой Пиньков любил выполнять эту команду. Не было тут ему равных во всем полку. Дух захватывало, когда, вбив со звоном в асфальтированный плац два строевых шага, совершал он поворот через левое плечо.

Но, видно, вправду говорят, товарищ старший лейтенант, что все имеет свой предел — даже четкость исполнения команды. А Пиньков в этот раз, можно сказать, самого себя превзошел. Уж с такой он ее точностью, с такой он ее лихостью… Пространство не выдержало, товарищ старший лейтенант. Вбил рядовой Пиньков в асфальт два строевых шага, повернулся через левое плечо — и исчез.

То есть не то чтобы совсем исчез… Он, как бы это выразиться, и не исчезал вовсе. В смысле — исчез, но тут же возник по новой. Причем в совершенно неуставном виде, чего с ним отродясь не бывало. Стойка — не поймешь какая, на сапогах почему-то краска зеленая, челюсть отвалена — аж по третью пуговицу. И что самое загадочное — небритая челюсть-то!..

Виноват, товарищ старший лейтенант, самоволкой это считаться никак не может. Какая ж самоволка, если рядовой Пиньков ни секунды на плацу не отсутствовал! Другой вопрос: где это он присутствовал столько времени, что щетиной успел обрасти?

Разрешите продолжать?

Значит, так…

Повернулся рядовой Пиньков лицом к строю, душу, можно сказать, в поворот вложил, глядь, а строя-то и нет! И плаца нет. Стоит он на дне ущелья посреди какой-то поляны, а поляна, что характерно, квадратная…

Никак нет, по науке это как раз вполне допустимо. Есть даже мнение, товарищ старший лейтенант, что в одном и том же объеме пространства понапихано миров — до чертовой матери!.. Почему не сталкиваются? Н-ну образно говоря… В ногу идут, товарищ старший лейтенант, потому и не сталкиваются…

Остолбенел рядовой Пиньков по стойке «смирно». Молодцеватости, правда, не утратил, но что остолбенел, то остолбенел. Однако нашелся — скомандовал сам себе шепотом: «Вольно! Разойдись!» — и начал осматриваться.

Местность незнакомая, гористая и какая-то вроде сказочная… Никак нет, в прямом смысле. Взять хоть поляну эту квадратную: четыре угла, в каждом углу — по дереву. Что на трех дальних растет — не разобрать, а на том, что поближе, разрешите доложить, банки с тушенкой дозревают. Пятисотграммовые, без этикеток…

Так точно, на мясокомбинате… Но это у нас. А там — вот так, на деревьях. Растительным путем… Вот и я говорю: непредставимо, товарищ старший лейтенант…

Смотрит Пиньков — за стволом шевеление какое-то. Сменил позицию — глядь, а там волк не волк, крокодил не крокодил… Короче, пупырчатый такой… И землю роет. Воровато и быстро-быстро. Передними лапами. А на травке стоят рядком четыре банки с тушенкой. И, надо полагать, свежесорванные — в смазке еще…

Изготовился рядовой Пиньков для стрельбы стоя и двинулся к дереву. А тот знай себе роет. То ли нюх потерял, то ли просто не ждет опасности с этой стороны. Потом поднял морду, а Пиньков уже — в трех шагах.

Как пупырчатый присядет, как подскочит! Вскинулся и обмер — ну Чисто собачка в цирке на задних лапках. Стоит и в ужасе ест Пинькова глазами. Глаза — маленькие, желтые, нечестные…

— Вольно! — враз все смекнув, говорит рядовой Пиньков и вешает автомат в положение «на плечо». — Кто командир?

Даже договорить не успел. Хотите верьте, хотите нет, а только пупырчатый делает поворот кругом на два счета, да так ловко, что все четыре банки летят в яму, а сам — опрометью куда-то, аж гравий из-под лап веером.

Откуда гравий? Да, действительно… Поляна же… А! Так там еще, товарищ старший лейтенант, дорожки были гравийные от дерева к дереву! Ну а на самих-то полянках, понятно; трава. Причем с большим вкусом подстриженная: коротко, но не под ноль…

Ну вот…

Наклонился Пиньков над рытвиной, видит — даже номер на банках какой-то выдавлен. У каждой по ободку вроде бы брачок фабричный. А на самом деле — след от черенка.

Обошел Пиньков дерево, смотрит — а листочки-то кое-где к веткам пришиты. Для единообразия, стало быть. Кто-то, значит, распорядился. А то на одной ветке листьев мало, на другой — много… Непорядок.

«Однако, — ужасается вдруг Пиньков, — мне ж сейчас в караул заступать!..»

И тут, слышит, за спиной у него как бы смерчик теплый с фырчанием крутнулся. Оборачивается, а там пупырчатый начальство привел. Начальство такое: дед… Да нет! Дед — в смысле старенький уже, пожилой! Хотя крепкий еще, с выправкой. На отставника похож. А с дедовщиной мы боремся, это вы верно сказали, товарищ старший лейтенант!..

— Осмелюсь доложить, — рапортует. — Премного вашим внезапным явлением довольны!