КАПУСТА БЕЗ КОЧЕРЫЖКИ - Евгений Лукин

Хочешь не хочешь, а приходится продолжать движение. Чернота кругом, ногу ставишь — и не видишь куда. Ну и поставили в конце концов. Хорошо хоть высота была небольшая — без травм обошлось.

Вроде бы яма. Довольно просторная и, похоже, пустая. Фанеркой почему-то перегорожена. А пощупали в углу — гномик. Скорчился, трясется… Почувствовал, что щупают, и — в крик:

— Я селекционер! Я селекционер!..

— Обязательно вопить надо, раз селекционер? — сердито спрашивает Пиньков.

Удивился гномик, замолчал, но дрожать все еще дрожит.

— Ну и что ты тут, селекционер, селекционируешь?

Оказалось, деревья. Вот так, товарищ старший лейтенант! Оказывается, и тушеночные, и сгущеночные, и разные прочие — все это на поверку выращено гномиками. Народец-то, оказывается, талантливый, хоть и забитый. Угнетаемое национальное меньшинство. А может, и большинство — кто их там когда считал!.. И им же, главное, вредительство шьют: нарочно, дескать, такие деревья вывели, что стоит под ним нору вырыть, оно тут же сохнуть начинает.

Чистая дискриминация, товарищ старший лейтенант!

А этот, которого в углу нащупали, он, значит, как раз и занимается селекцией: нутам прививает одно к другому, опыляет по-всякому… За это ему банку в неделю выдают аккуратно, и яма у него попросторнее.

Ну, слово за слово, осмелел селекционер, разговорился, даже, кажется, расхаживать стал по яме — голос в темноте туда-сюда мотается. Пощупал в углу Пиньков — точно, нет гномика, одна только вмятина от него.

— Главная наша беда, — излагает из темноты селекционер, — что мало банок. Банок должно быть много. И тогда всем будет хорошо. Пупырчатые полюбят гномиков. Гномики полюбят пупырчатых…

— Это когда ж такое будет? — раздается тут развязный голос из-за фанерной перегородки.

— Скоро! Очень скоро! — запальчиво восклицает селекционер. — Вот только новое дерево выведу! Банок на нем будет видимо-невидимо!..

— Нор под ним будет видимо-невидимо, — еще развязнее отвечает голос из-за перегородки.

Очень странный голос, товарищ старший лейтенант. Гномики обычно разговаривают тихо, почти шепчут… А пупырчатые человеческой речью, как я уже докладывал, не владеют. Тот случай в строю — редчайшее исключение, чудо, можно сказать…

— Кто это у тебя там? — спрашивает Пиньков.

— Да помощник… — смущенно говорит селекционер. — Талантливый мальчуган, только испорченный сильно…

— Понятно, — говорит Пиньков. — Вы мне вот что, ребята, скажите: до колдуна далеко отсюда?

— А колдуну все до фени, — тут же встревает голос из-за перегородки. — Он проверяющему взятку сунул.

Рядом в темноте — бум! Глухо и мягко, словно тючок с метровой высоты упал. Голиаф, конечно.

— Молчи! — вне себя кричит селекционер. — Я тебя по доброте покрываю! Ты нарочно в прошлый раз сгущенку к тушенке привил!

«Ничего себе! — ошеломленно думает Пиньков. — Да что они, с ума тут посходили? Когда это он мне взятку давал?..»

— Ну и привил! — нахально отвечает испорченный мальчуган. — А что мне терять? Меня вон сожрать обещали! И сожрут…

— Ну, ребята… — покачав головой, говорит Пиньков. — Мое дело, конечно, сторона, но пора вам, по-моему, отделяться на фиг.

В темноте шорох — Голиаф очнулся и на ноги поднимается.

— Куда-куда отделяться? — робко переспрашивает хозяин ямы.

Объяснил Пиньков. И тут же — бум! бум! — селекционер с Голиафом.

— Что? Уже отделились? — спрашивает наглец из-за перегородки, хотя прекрасно ведь понимает, что произошло…

Да нет, какой сепаратизм, товарищ старший лейтенант? Ну сами подумайте: где Россия и где овраг!.. И потом Пиньков же сразу оговорился: мое, мол, дело — сторона… Просто дружеский совет, да и не совет даже, а так, сочувствие… Обидно же за гномиков-то!..

Короче, в яме и заночевали. Подъем сыграли чуть свет. Утро, товарищ старший лейтенант, прямо-таки лучезарное. Речка разлилась — аж до того берега! Дали кругом расстилаются… Так точно, в овраге… А почему нет, товарищ старший лейтенант? Впереди — да, согласен, впереди овраг смыкается, а если оглянуться, то там он, напротив, расходится, расходится… до бесконечности. Есть такое явление в природе: два луча, например, из одной точки… Так что если в ту сторону, то расстилающиеся дали там вполне могли быть… И даже были…

К полудню добрались до колдуна. Бункер не бункер, но что-то вроде. Одной гранатой развалить можно. В предбаннике пупырчатая сидит… Так точно, не пупырчатый, а пупырчатая… Виноват, товарищ старший лейтенант, иногда очень даже хорошенькие попадаются. Пока, конечно, хайло не откроют.

Ну, Пиньков — парень бравый, видный, подмигнул, потрепал этак игриво по холке — та, дура, и растаяла.

Прошли в бункер. А там еще один пупырчатый, да такой, что и «смирно» ему не скомандуешь. А скомандуешь — все равно толку не будет, потому что потолок в бункере низковат.

— К колдуну с докладом, — говорит рядовой Пиньков.

А мордоворот этот его вроде и не слышит — смотрит с веселым удивлением на съежившегося Голиафа и как бы прикидывает: сразу его сглотнуть или погодить немного.

— Э! Э! — говорит Пиньков. — Ты на него так не смотри. Это со мной.

В желтеньких глазенках у пупырчатого — сожаление. Поглядел еще раз на Голиафа, вроде даже вздохнул и нехотя отвалил корму от стенки. А там — дверца. К колдуну, видать.

Хотели оба пройти — не тут-то было! Пинькова пупырчатый пропускает, а на гномика рычит: нет, и все. Что тут будешь делать!

— Ладно, — говорит Пиньков. — Придется тебе, Голька, в предбаннике подождать. Если кто обидит, — тут Пиньков поворачивается и пристально смотрит в глаза пупырчатому, — скажи мне — голову буду свертывать против резьбы. Чтоб враз и навсегда.

Вошел. Лежит колдун живехонький на диванчике и, глядя в потолок, умиротворенно чему-то улыбается. Увидел Пинькова — обрадовался.

— А, служивый! Здорово, здорово…

— Здоровей видали, — холодно отвечает ему Пиньков. — Ты что ж делаешь, дед?

— А что такое?

— Да то самое! В овраге-то, а? Бардак!.. Пупырчатые, а? Кровь пьют шлангами! Хрящ за мясо не считают!..

— Быть того не может, — лукаво отвечает колдун. — Мне об этом никто не докладывал…

— Еще бы они тебе сами на себя стучали! — говорит Пиньков. — Ты на гномиков посмотри! Пропадают гномики-то! Ведь до чего дошло: селекционеры и те впроголодь живут!..

— Да-да, — прикинувшись озабоченным, говорит колдун. — Вот это действительно безобразие! Я и сам, знаешь, собирался селекционерам ставки поднять…

— Да разве в одних селекционерах дело? — перебивает его Пиньков. — Я вон гномика с собой привел, он тебе больше моего расскажет!

— Ни-ни-ни, — испуганно говорит колдун. — Ни в коем разе. Сам говоришь: порядок должен быть. А по порядку это не ко мне. Это к моему заместителю по гномиковым делам.

— Это какой же заместитель? — спрашивает, ужаснувшись, Пиньков. — Это тот, что ли, мордоворот за дверцей? Да он же гномиков живьем глотает — по нему видно!

— Строг, — бодро соглашается колдун. — Что строг, то строг. Пожаловаться не могу.

— Ну, дед! — говорит Пиньков. — Ну, дед! Завалил ты службу!

Сбросил колдун ноги на пол, сел, руки в бока упер.

— Ну и завалил! — признает с вызовом. — И что мне за это будет? Бога-то все равно нет!

Вот так, товарищ старший лейтенант! Верно поэт предупреждал: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…» Это нам с вами — что есть Бог, что нет его — Устав помним и службу знаем. А такие вот, как этот колдун… Он пока грозу чувствует — вроде бы ничего служит. Но как только понял, что начальства над ним нету — все! Рви провода, топчи фазу…

«Вот это удружил я гномикам!» — думает Пиньков.

— Ну ладно, — говорит он, вроде бы остывая. — Бог с ним, с Богом. Я ведь к тебе по другому делу-то. Вот когда я в прошлый раз здесь был, у меня такая штука, помнишь, за плечом висела. Автомат называется.

— Ну, — соображая, говорит колдун.

— Ну так вот оставил я его здесь. А вещь казенная, я за нее отвечаю. Ты думаешь, почему я вернулся-то?..

Обрадовался колдун.

— Ну вот, — говорит. — Сам на сознательность давишь, а сам казенные вещи бросаешь где попало.

— Не твоя печаль, — отвечает Пиньков. — Я бросил — я и отвечу. Ты мне лучше скажи: он не у тебя тут случаем?

— Кто?

— Автомат.

— А что, на месте нету?

— Да нету, — говорит Пиньков. — Смотрел.

— Ну, значит, подобрал кто-нибудь, — говорит колдун.

— А кто?

— А кто ближе — тот и подобрал.

«Ага, — размышляет Пиньков. — Значит, скорее всего, тот пупырчатый из-под ближнего дерева. Зря я тогда с ним до конца не разобрался…»

— Погоди-ка, — говорит. — А вот, болтают, еще реликвия какая-то где-то там у гномиков появилась. Может, автомат, как думаешь?