КАПУСТА БЕЗ КОЧЕРЫЖКИ - Евгений Лукин

КАПУСТА БЕЗ КОЧЕРЫЖКИ

Повести и рассказы современных писателей

ЛЮБОВЬ ЛУКИНА, ЕВГЕНИЙ ЛУКИН

ПЕЩЕРНЫЕ ХРОНИКИ

Виток спирали

(Пещерная хроника 001)

Трудно сказать, кто первый заметил, что Миау (Сын Пантеры) уклоняется от поедания лишних соплеменников. Во всяком случае, не Хряп. Хряп (Смертельный Удар) был вождем племени и узнавал обо всем в последнюю очередь. От Уввау (Сына Суки).

Так случилось и в этот раз.

— Брезгуешь? — хмуро осведомился Хряп.

— Нет, — вздохнул Миау. — Просто не этично это.

По молодости лет он обожал изобретать разные слова.

— А не этично — это как?

— Ну, не хорошо то есть…

Хряп задумался. Когда он съедал кого-нибудь, ему было этично. Иногда даже слишком этично, потому что кусок Хряпу доставался самый увесистый.

— Ну-ну… — уклончиво проворчал он, но спорить с Миау не стал. А зря. Потому что вскоре ему донесли, что Сын Пантеры Миау отказался есть представителя враждебного племени.

— А этих-то почему не этично?! — взревел Хряп.

— Тоже ведь люди, — объяснил Миау. — Мыслят, чувствуют… Жить хотят.

Хряп засопел, почесал надбровные дуги, но мер опять не принял. И события ждать себя не заставили. Через несколько дней Миау объявил себя вегетарианцем.

— Не этично, — говорил он. — Мамонта есть нельзя. Он живой — он мыслит, он чувствует…

И лопнуло терпение Хряпа. Миау не был съеден лишь потому, что сильно исхудал за время диеты. Но из племени его изгнали.

Поселившись в зеленой лощинке, он выкапывал коренья и пробовал жевать листву. Жил голодно, но этично.

А вокруг лощинки уже шевелились кусты. Там скрывался Уввау (Сын Суки). Он ждал часа, когда вегетарианец ослабеет настолько, что им можно будет безнаказанно поужинать.

А Миау тем временем сделал ужасное открытие: растения тоже чувствуют! И, возможно, мыслят! (Изгнанника угораздило набрести на мимозу стыдливую.)

Что ему теперь оставалось делать? Камни были несъедобны. И Миау решил принципиально умереть с голоду.

Он умирал с гордо поднятой головой. Три дня. На четвертый день не выдержал — поймал Сукина Сына Уввау и плотно им позавтракал. Потом вернулся к сородичам и больше глупостями не занимался.

А через несколько лет, когда Хряпа забодало носорогом, Миау стал вождем племени.

Вечное движение

(Пещерная хроника 002)

Колесо изобрел Миау. По малолетству. Из озорства. А нужды в колесе не было. Как, впрочем, и в вечном двигателе, частью которого оно являлось.

Хряпу изобретение не понравилось. Выйдя из пещеры, он долго смотрел на колесо исподлобья. Колесо вихляло и поскрипывало.

— Ты сделал?

— Я, — гордо ответил юный Сын Пантеры.

Хряп подошел к ближайшему бурелому и, сопя, принялся вывертывать из него дубину потяжелее.

— Э-э, осторожнее! — испугался Миау. — Он же ведь это… вечный!

О вечности Хряп понятия не имел. Наибольшая из четырех цифр, которыми он мог оперировать, называлась «много-много». Поэтому вождь просто подошел к колесу и вогнал в него бревно по самое дальше некуда.

Двигатель остановился и начал отсчитывать обороты про себя — набирался сил. Затем бревно с треском распалось и один из обломков влетел Хряпу промеж глаз.

Миау скрывался в лесах несколько дней. Впоследствии ему приходилось делать это довольно часто — после каждой попытки Хряпа остановить колесо.

Когда же вождем стал сам Миау, на его мощные плечи легло огромное множество забот, о которых он раньше и не подозревал. В том числе и борьба с вечным двигателем. Но, в отличие от Хряпа, Сыну Пантеры был свойствен масштаб. Не размениваясь на мелочи, молодой вождь силами своего племени раскачал и сбросил на свое изобретение нависший над опушкой базальтовый утес, которому бы еще висеть и висеть.

Результат столкновения огромной массы камня с вечным движением был поистине катастрофичен. Даже сейчас, взглянув в телескоп на Луну, можно увидеть следы катаклизма — гигантские кратеры, ибо осколки утеса разлетелись с убийственной скоростью и во всех направлениях. Мелкие животные, в их числе и человек, частично уцелели, но вот мамонты… Мамонтов мы лишились.

К чести Миау следует сказать, что больше он таких попыток не повторял и блистательно разрешил проблему, откочевав со всем племенем к Бизоньей Матери на ту сторону реки.

А вечный двигатель продолжал работать. Два миллиона лет подряд колесо, вихляя и поскрипывая, мотало обороты и остановилось совсем недавно — в 1775 году, в тот самый день, когда Французская академия объявила официально, что никаких вечных двигателей не бывает и быть не может.

И сослалась при этом на первое и второе начала термодинамики.

У истоков словесности

(Пещерная хроника 003)

В юности многие пишут стихи, и Миау не был в этом смысле исключением. Он был исключением совсем в другом смысле — до Миау стихов не писали.

Начал он, естественно, с лирики.

За первое же стихотворение, простое и искреннее, его вышвырнули из пещеры под проливной дождь. Там он очень быстро освоил сатиру, и вот целое племя, похватав топоры, кинулось за ним в ливень.

Хряп в облаве не участвовал. Дождавшись конца ливня, он вышел из пещеры и сразу же наткнулся на дрожавшего за кустиком Миау.

— Ловят? — посочувствовал Хряп.

— Ловят, — удрученно ответил ему Миау.

— Сам виноват, — заметил Хряп. — Про что сочинял-то?

— Да про все сразу…

— А про меня можешь?

…Тот, кто хоть однажды был гоним, поймет, какие чувства поднялись в груди юного Сына Пантеры после этих слов вождя. Миау вскочил, и над мокрой опушкой зазвучали первые строфы творимой на месте оды.

Оторопело моргая, Хряп узнавал о том, что яростью он подобен носорогу, а силой — мамонту, что грудь его есть базальтовый утес и что мудростью он, Хряп, превосходит буйвола, крокодила и вепря, вместе взятых.

Племя ворвалось на опушку в тот момент, когда Миау звенящим голосом объявил, что, если Хряпа ударить каменным топором по голове, камень расколется, древко сломается, рука отсохнет, а ударивший умрет на месте от изумления.

Хряп взревел и, воздев огромные кулаки, кинулся вдогонку за быстро сориентировавшимися гонителями.

Племя пряталось в лесах несколько дней и вернулось сильно поумневшим.

Конец ледникового периода[1]

(Пещерная хроника 004)

Не повезло племени лярвов с вождем. Ну что суров — ладно, а вот то, что при нем холодать стало… Летом — снег, льды какие-то громоздятся на горизонте. Выйдешь поутру из пещеры — зябко. Опять же добычи мало, бизоны стадами на юг уходят.

Оголодало племя, осунулось, однако вслух еще роптать не решалось. Хряп — он ведь такой. Хряпнет разок — и нет тебя.

Поэтому сами охотники к вождю не пошли, а послали юного Миау. Во-первых, слов много знает, а во-вторых, так и так ему пропадать. Опять отличился — разрисовал изнутри всю пещеру. Такую Бизонью Мать изобразил, что дрожь берет. Вроде корова коровой, а присмотришься — морда как у Хряпа.

— Короче, вождь, — дерзко сказал Миау, Сын Пантеры, приблизившись к горевшему посреди пещеры костерку. — С завтрашнего дня объявляем забастовку…

Услышав незнакомое слово, Хряп хмыкнул и даже отложил кремниевое рубило, которым как раз собирался раскроить череп наглецу. О своем сходстве с запечатленной в пещере Бизоньей Матерью вождь, правда, не догадывался, поскольку изображена она была в профиль. Честно сказать, Хряп там и рисунка-то никакого не углядел — просто видел, что стенка испачкана.

— А?.. — переспросил он, грозно сводя лохматые брови.

— Холодно, — объяснил Миау. — Бизоны уходят. Совсем скоро не станет. Сделай тепло, тогда и охотиться будем…

Хряп взревел, но, пока тянулся за опрометчиво отложенным рубилом, юный Сын Пантеры успел выскочить наружу.

А на следующий день, как и было обещано, ватага охотников начала первую в истории человечества забастовку. Вроде бы вышли на бизона, а сами взяли и попрятались в лесах…

На вторые сутки подвело у племени животы. Да и у вождя тоже… Любой другой на его месте давно бы уже сделал тепло, но не тот был у Хряпа норов. На горизонте по-прежнему мерцал ледник, порошил снежок, копытные тянулись к югу. Шустрый Миау предложил было забить тайком парочку отставших телят, а вождю мяса не давать — обойдется! Но тут уже самого Сына Пантеры чуть не забили. Как это не давать, если положено?..

Тогда Миау придумал новую штуку — не позволять женщинам выкапывать коренья. А то, конечно: ватага в лесах натощак сидит, а Хряп себе за обе щеки корешки уписывает. Поголодает по-настоящему — глядишь, может, и образумится… А то — ну что ж это такое? Зуб на зуб не попадает…